Хищник
Шрифт:
Смогу ли я жить с этим?
Смогу ли сохранить в секрете? Смогу ли погрузиться в ложь еще больше, чем уже сделала это?
Его губы становились все ближе и ближе.
В моей памяти всплыло лицо Мины, ее взгляд, которым она одарила меня тогда в кабинете, категоричность ее слов, и как больно мне было, когда она ткнула меня лицом в результаты моей работы.
«Она нарушила некоторые из наших правил, и я не могу оставить это незамеченным», — крутилось у меня в голове.
Я снова оказалась перед выбором, на который у меня было всего несколько секунд.
— Дже, я...
Его губы коснулись моих,
И я жаждала этого. Несмотря на все страхи и опасения.
Он прижался ко мне всем телом, обхватив мое лицо настолько крепко, что я практически не могла дышать. Но я и не хотела, чтобы он вел себя со мной по-другому. Напор его тела соответствовал поцелую. Это было жестко, но головокружительно, грубо и настойчиво. Более интригующе, чем когда-либо.
— Я позабочусь о твоей безопасности, — заявил он, когда наконец-то оторвался от меня.
Я взяла его за руку и посмотрела на него.
Я верила ему.
У меня не было сомнений, что он попытается сделать то, о чем говорит.
Я лишь не должна была позволить ему этого.
Глава 27
Бородач
Я находился в комнате для наблюдения тюрьмы и изучал журнал. Он был тем, что мы называли книгой смерти. Внутри велся учет всех заключенных, с указанием их настоящего имени, а также человека, который сделал заказ, их порядкового номера, который был им присвоен, и причина их смерти. Мы старались описывать детально то, что именно их убило. Иногда возникали трудности с определением этого, так как зачастую мы пытали их, используя несколько устройств одновременно. Поэтому в таких случаях мы вынуждены были выбирать более очевидный вариант и метод, который мог нанести наибольший урон.
Я пролистал журнал и нашел запись о заключенном номер 1501. Шэнк гарантировал, что позаботится об этой суке, и он сдержал обещание. Она была мертва уже несколько недель. Я просто забыл поинтересоваться у него, что именно он сотворил с ней, и теперь, когда он находился на отдыхе в Штатах, я не имел возможности спросить у него напрямую.
Корявым почерком Шэнк написал настоящие имена цыпочки и клиента, который ее заказал, и присвоенный ей номер. В конце страницы он расписал целый абзац о том, как она сдохла. Я был в восторге от каждого гребаного слова.
«Заключенная никак не хотела затыкаться, поэтому я решил отрезать язык у этой суки. До этого я уже изуродовал ее сиськи ледорубом, вырвал ее волосы плоскогубцами и окунул ее ноги в кипящую воду. Когда я поднес пилу к ее языку, то невзначай перерезал ей горло. Она не протянула слишком долго и истекла кровью прямо на стуле».
Заключенная номер 1501 была не первой цыпочкой, которая лишалась здесь языка. Шэнк вырывал их у большинства девушек, так как женщины слишком много болтали, а он терпеть этого не мог. Мне нравилось, что он был так жесток с ними. Я мечтал о том, чтобы все здесь были такими же, но нам пришлось избавиться от нескольких уборщиков, которые давали слабину при виде женщины.
На нас, охранников, не действовали никакие мольбы. Если нам делают заказ, то заключенный должен сдохнуть, и не важно, член у него или вагина. Эти твари не думали о том, есть ли у них ребенок в утробе или дома. Насколько я себя знал, именно таких я ненавидел больше всего. Они были теми, кого я просил мучить сильнее, чем остальных. Теми, чьи крики были самыми пронзительными, когда я спускался в тюремный блок, чтобы услышать их.
Меня не было рядом, чтобы услышать крики номера 1501.
Это было досадно.
Я
захлопнул журнал и уселся на одно из кресел за столом. На мониторе были видны все двенадцать заключенных. Я не был заинтересован в наблюдении ни за одним из них. Я перебрал выгребную яму. Хотя был уверен, что не обнаружу там его, я должен был убедиться. Там было несколько рук и ног. Но никакого языка. Никаких остатков от номера 1501. Ее тело было обращено в пепел и развеяно где-то над океаном.Дерьмо.
С тех пор как Бонд напомнил мне о том дне, когда я переехал к нему, мои мысли постоянно возвращались к моей матери. Воспоминания о ней не часто посещали меня. Я не допускал этого. Но когда девушки поступали к нам в тюрьму, подобно номеру 1501, и я слышал что-то об их детях, моя мама непременно всплывала в моей памяти.
Ёбанная пизда.
Я искренне мечтал, что в один из дней она разозлит какого-нибудь не того человека и окажется в самолете на пути к нам, и я увижу ее лицо за решеткой. Хотел, чтобы она прочувствовала меня таким, каким я стал, чтобы это ощущение осталось с ней в камере, и чтобы она узнала, каково это — ждать моего возвращения, а затем, когда я, наконец, услышал бы ее крики, мне хотелось бы сжать ее горло своими руками и лишить ее возможности малейшего вдоха.
У каждого из нас были причины, по которым мы могли оказаться здесь.
Моя мать сделала мою жизнь такой.
***
— Малыш, ты уже собрал свои вещи? — крикнула мама снизу. — Нам пора идти.
Она была слишком суетлива, как это бывало по утрам, когда я опаздывал на автобус, потому что слишком задержался в душе. Но это происходило в субботу утром, поэтому я не понимал, почему она так торопилась. Она просто подвозила меня к Шэнку, и я уже привык бывать у него.
Я посмотрел на пустые черные мешки для мусора у меня под ногами. Мама сказала, что мне не подойдет рюкзак, который я обычно брал с собой к Шэнку, она утверждала, что мне понадобится что-то более вместительное, и что я должен взять с собой вещей гораздо больше, чем обычно. Я не понимал, зачем их нужно было так много, но она вручила мне два черных целлофановых мешка, чтобы я упаковал в них вещи.
Господи, в этот день она вела себя слишком странно.
— У меня нет необходимости в этих баулах! — крикнул я в ответ. — Я возьму с собой только джинсы, а если они испачкаются, то Шэнк одолжит мне что-нибудь из одежды.
Я услышал, как она поднимается по лестнице, а когда вошла в комнату, то отправилась прямиком к моему комоду. Она все делала так поспешно, что я не успевал уследить, какие рубашки она хватает. Каждый раз, когда она оборачивалась, ее руки были полны шмотья. Вскоре она наполнила первый мешок. Открыв второй, она начала скидывать вещи туда.
— Мама, остановись.
Она ничего не ответила, а просто продолжила собирать мои вещи.
— Я еду туда только на одну ночь. Я не хочу по возвращении разбирать все эти вещи.
Она бросила на меня мимолетный взгляд, но я успел заметить слезы на ее щеках.
— Почему ты плачешь? — поинтересовался я.
Она не произнесла ни слова. Вместо этого она продолжала наполнять второй мешок. Когда закончила с этим, я услышал, как она отправилась в ванную, чтобы собрать какие-то принадлежности с раковины. Я предположил, что это моя зубная щетка и паста.