Хищные птицы

«Потерпите, ребятки, — утешали матери своих детей. — Скоро придут американцы, и вернется с гор ваш отец. Тогда у нас будет все — и хлеб, и консервы, и конфеты, и яблоки, и виноград». Лица детишек светились радостью и надеждой на то, что нынешнее голодное рождество явится предвестником грядущего изобилия.

В эти холодные и безлунные вечера жизнь замирала рано. Лишь изредка среди ночи вдруг начинала выть сирена, извещая об очередном воздушном налете, но крепко спали праведные души, и во сне им виделось, как нисходит «божья благодать» на людей добрых и безгрешных.

Глава седьмая

Двуколка с раннего утра поджидала Пастора, чтобы отвезти его в город. Еще с вечера он условился с кучером Тано, что тот заедет за ним пораньше.

Из города его должны были подбросить на грузовике в Манилу на улицу Аскарраги (теперешнюю Ректо-авеню), неподалеку от рынка на Дивисории. Там он наймет ручную тележку, погрузит на нее свою поклажу, а сам либо пойдет рядом, либо же будет помогать хозяину катить тележку. Так, глядишь, он благополучно доберется до роскошного особняка Монтеро на берегу реки Пасиг.

Пастор регулярно раз в месяц доставлял семье Монтеро рис и другие продукты. В прошлом простой арендатор, Пастор вот уже год управлял асьендой [28] Монтеро на центральном Лусоне. Прежний управляющий, служивший хозяину верой и правдой, был похищен партизанами, и тогда Пастор занял его место. И хотя дону Сегундо он нравился меньше, чем его предшественник, поводов для недовольства не было, и пока в поместье дела шли хорошо. Пастор, очевидно, умел ладить и с арендаторами и с партизанами.

28

Асьенда (исп.) — помещичья усадьба и окружающие ее поля и службы.

Накануне отъезда Пастор с помощью Тано погрузил на двуколку два мешка риса и корзину с птицей. Он легко мог бы сделать это и один. У него было еще достаточно сил в его сорок один год, но так уж повелось, что Тано во всем ему помогал. Дочка Пастора Пури принесла корзинку свежих яиц, бамбуковый бидон буйволиного молока и огромную тыкву. После смерти матери она стала в доме хозяйкой.

— Наша Пури хорошеет с каждым днем, — ласково сказал старый кучер, наблюдая за тем, как Пури, которую он знал еще маленькой девочкой, ставит корзину в телегу. — И для кого это ты так расцветаешь?

— Для вас, конечно, — отпарировала Пури.

— Ну а все-таки, для кого же? — не унимался Тано.

— Девушку красит скромная и тихая жизнь, — ответила Пури.

— Правильно, — согласился Тано и, уже, обращаясь к Пастору, продолжал: — Тебе, друг мой, повезло с дочкой. Много ли по нынешним временам сыщешь девушек, даже среди деревенских, которые бы уважали скромную и тихую жизнь?

Не один Тано восхищался красотой Пури. Все юноши асьенды поклонялись ей, словно святыне. Она не окончила школы, но ее специфически филиппинская красота, чистота и искренность, изящество и грациозность не могли никого оставить равнодушным.

Приезжавший сюда год назад дон Сегундо Монтеро тоже приметил Пури. Он изъявил желание поселить девушку у себя в манильском особняке, обещая определить ее в колледж, выучить играть на фортепиано — словом, принять на себя все заботы о ней. Однако Пастор не согласился, да и Пури наотрез отказалась от заманчивого предложения.

— Умирая, матушка просила меня, — извиняющимся тоном сказала она, — не оставлять отца одного.

На этот раз путешествие в столицу оказалось для Пастора значительно более трудным, чем обычно. Его несколько раз останавливали по дороге, обыскивали и с пристрастием допрашивали поочередно партизаны, японцы и полицейские. На все случаи жизни у Пастора были припасены документы: и секретный партизанский пароль, и пропуск, выданный японскими властями. Самыми дотошными были полицейские, особенно в окрестностях Манилы. Японцы искали главным образом оружие, партизанам важно было убедиться, что проезжий не шпион, а если при нем обнаруживалось продовольствие — что оно предназначено не для японцев, а на продажу. Полицейские же донимали человека до тех пор, пока он не отдавал им часть имевшегося при себе имущества, будь то деньги или какой-нибудь товар.

Когда же, претерпев все трудности путешествия, Пастор в последние дни тысяча девятьсот сорок четвертого года прибыл наконец в Манилу, семья Монтеро встретила его не радостью и благодарностью, а недовольством и укорами.

— И это все, что ты привез, деревенщина? — спросил дон Сегундо, подозрительно глядя на него.

— Нет ни гороха, ни атиса [29] , ни зеленого риса? — набросилась на него донья Хулия.

Пастор стал пространно описывать трудности путешествия в нынешних условиях, излагая один за другим доводы в свое оправдание.

29

Атис или гуабано, гуавано (тагальск.) — редкий тропический фрукт с грубой зеленой кожурой.

— Не морочь мне голову, — грубо перебил его Монтеро, — когда я в последний раз приезжал на Лусон, я тоже возвращался не с пустыми руками. И ничего!

— Опасно стало нынче ездить, — робко повторил Пастор.

— А если я приставлю к тебе японского солдата? — тоном всемогущего человека вопрошал владелец поместья.

— Тогда будет еще опасней, — поспешил заверить его управляющий.

Донья Хулия приказала прислуге отнести привезенные Пастором продукты в кухню. Дон Сегундо направился в свой кабинет на первом этаже. Управляющий поплелся за ним.

— Черт возьми! — кричал дон Сегундо. — И это весь урожай моей асьенды? Какие-то жалкие крохи… Можно подумать, что я больше там не хозяин. Так, что ли?

— Во время войны, — терпеливо объяснял Пастор, — цены очень сильно выросли.

Монтеро грозно повел бровью:

— Что ты этим хочешь сказать?

— Посмотрите, что случилось с прежним управляющим. Он хотел управлять поместьем по-старому. Решил разом собрать все недоимки и переправить все запасы на ваши склады в Манилу. Ну а что сталось с ним и с вашим рисом, вы знаете.

— Так что же ты хочешь сказать? Что в двух мешках весь мой урожай риса? А может быть, что-нибудь осталось, а, Пастор?

— Ваш рис хранится в усадьбе, — объяснил управляющий. — Каждый месяц я привожу вам два мешка, больше нельзя — не пропустят партизаны. Говорят, двух мешков вам на пропитание хватит. Если я переправлю в Манилу весь ваш рис, он может попасть в руки японцев или на черный рынок, и тогда вам придется худо.

Дон Сегундо заскрежетал зубами, голос его сорвался на крик.

— Это — мой рис, я его не украл. И делаю с ним все, что хочу. Разве хозяин уже не может распоряжаться собственностью?

— Партизаны правы, хозяин, — спокойно отвечал Пастор. — Каждый должен получать ровно столько, сколько ему требуется. Во время войны все пострадали, поэтому надо помогать друг другу. Одним словом, для них жизнь человека дороже любой собственности.

— Ах та-ак! — В голосе дона Сегундо зазвучала издевка. — И кто же установил такой порядок? Партизаны, говоришь? Подумать только, эти бандиты, находящиеся вне закона, устанавливают свои порядки. Все перевернулось в этом мире.