Хижина. Ответы. Если Бог существует, почему в мире так много боли и зла?

После выступления уходит лишь пара человек. Остальные ждут, пока я подпишу книги. Я всех обнимаю и наверняка нарушаю все возможные правила. Но я уже давно не обращаю внимания на правила. В очереди стоит женщина; ее тело напряжено от волнения. Я обнимаю ее, и плотина слез прорывается. Она рыдает несколько минут, не в силах совладать с собой. Я шепчу, что все в порядке, что у меня есть другие рубашки, что я здесь и что она в безопасности. Сколько боли и человечности в одном небольшом прикосновении – не передать; эта боль реальна, я чувствую ее, она передается мне.

Наконец она прекращает рыдания и находит слова.

– Вы правда думаете, – шепчет она срывающимся голосом, – что Отцу я нравлюсь?

Вот он, тот самый монументальный вопрос. Этот уязвимый человек доверился мне настолько, что осмелился задать его. Даже те, кто не верит в существование Бога, отчаянно хотят услышать, что любовь существует и знает, где нас найти. Что-то движет нами изнутри, заставляет рисковать и задавать этот вопрос кому-то или Кому-то: есть ли во мне что-то достойное любви? Я достаточно хорош, чтобы быть любимым?

В «Хижине» есть эпизод, в котором воззрения главного героя – Маккензи – подвергаются сомнению. Мак стоит лицом к лицу с Божественной мудростью, Софией, и та расспрашивает его о любви к его детям. Точнее, она спрашивает: какого из пятерых детей он любит больше всех?

Любой мало-мальски здравомыслящий родитель согласится, что ответить на этот вопрос невозможно. У нас с женой Ким шестеро детей. Когда родился старший, мы и представить не могли, что сможем полюбить еще одного ребенка. Казалась, вся любовь ушла на первенца. Но потом родился второй, и мы открыли в себе новые глубины любви, которых прежде или не существовало, или же они пребывали в спячке до его появления. Каждый ребенок приносит с собой дар любви, хранящейся глубоко в сердцах родителей.

Я воспитывался в религиозной общине, где все знали, что Бог есть любовь. Мы произносили и пропевали эти слова столько раз, что они потеряли смысл. Это стало просто фактом о Боге. Мы заявляли об этом, подобно тому как внук говорит бабушке: «Конечно, ты меня любишь. Ты же моя бабушка».

Но в словах «Бог есть любовь» нет ответа на главный вопрос. Поэтому я решился перефразировать эту строку и говорить: «Бог любит тебя». Вместо того чтобы сосредотачиваться на Боге, я поставил в центр фразы объект неослабевающей Божьей любви – нас.

В «Хижине» Отец повторяет: «Она (он) мне очень нравится». Есть большая разница между «я люблю тебя» (с акцентом на «я») и «ты мне нравишься» (с акцентом на «ты»). Обе фразы правдивы, но вторая рассеивает такие душевные сомнения, как: «Да, я знаю, что ты любишь меня, но знаешь ли ты меня и нравлюсь ли я тебе? Ты любишь меня, потому что такова твоя сущность, но есть ли во мне что-то достойное любви? Видишь ли ты меня? И нравится ли тебе то, что ты видишь?»

– Вы правда думаете, – шепчет она срывающимся голосом, – что Отцу я нравлюсь?

Я крепче прижимаю ее к себе.

– Да, – шепотом отвечаю я, и из наших глаз струятся слезы. – Ты Ему очень нравишься!

Через пару минут к ней возвращается подобие самообладания, и она впервые смотрит мне в глаза.

– Это все, что мне нужно знать. Больше ничего.

Обняв меня на прощание, она уходит, а я думаю: «Милая моя, это все, что нужно знать каждому».

2. «Бог хороший. Я – нет»

Вопиющая ложь! И сколько зла она причиняет! Так почему же в нее верят сплошь и рядом?

Многим кажется, что Бог считает людей неудачниками, жалкими, заведомо ущербными грешниками. Об этом написаны песни, изображающие уродство человеческой расы и ее отделенность от Бога. Мы думаем: когда я себя ненавижу, я просто соглашаюсь с Богом, ведь так?

Но если бы мы нашли время выслушать друг друга, то поняли бы: у многих из нас есть нечто общее. Мы стыдимся себя и исходя из этого себя оцениваем. Этот стыд не возник из ниоткуда. В течение жизни нас постоянно упрекали и принижали, формируя ложное представление о себе.

Ты бесполезен.

Дурак.

Ты ничего не стоишь.

Ты просто тупой.

Я тебя ненавижу.

Почему ты не можешь просто?..

Ты мне всю жизнь испоганил.

Ты ничтожество.

С тобой что-то не так.

Мы соглашались с этими словами, сказанными кем-то другим, и постепенно они становились нашими собственными. Теперь мы говорим «я не…» – и за этим следует перечисление всех наших недостатков: «Я недостаточно умный, худой, высокий; у меня не тот цвет кожи; я не мальчик, не сильный, не…». Мы забыли, что на каждое «я не…» когда-то приходилось «я – да»: «Да, я достоин, я умен, я любим». Но даже «я – да» со временем оборачивается против нас, превращаясь в очередное перечисление грехов: «Я неудачник, одиночка, плохой, некрасивый, толстый, никому не нужный, тупой, никчемный».

Разве таким Бог видит меня? Разве такими Бог видит вас? Думаете, Бог согласен с вашим мнением о себе и с тем, что другие люди наплели о том, кто вы есть?

В доме моего отца мы, дети, жили в страхе. Рядом с ним каждый чувствовал себя, как на минном поле; расположение мин менялось по ночам, пока ты спал. Нет, не все было так ужасно: я помню проблески доброты и его попытки быть любящим отцом, но меня они, скорее, приводили в недоумение. Как будто он нарочно хотел, чтобы я забыл об осторожности, чтобы застать меня врасплох.

Я не осуждаю отца: он просто не умел вести себя иначе. Его воспитательные методы были предопределены поведением его собственного отца задолго до моего рождения. Но когда он срывался и от равнодушия переходил к испепеляющей ярости, меня словно разрывало на части и развеивало по ветру.

Мой отец был миссионером. Этот благочестивый человек не допускал возможности, что может быть не прав, и верил в строгую дисциплину.

А я верил, что заслужил его гнев, потому что во мне нет ничего хорошего. Разве мог ребенок думать иначе? Меня наказывают за дело, думал я, не имея понятия, в чем согрешил, какой закон нарушил, в чем мой недосмотр. Я пытался защищаться и с этой целью иногда врал, но когда это не срабатывало, довольствовался тремя словами. Я выкрикивал их снова и снова, чувствуя, как меня захлестывают волны гнева:

– Я стану хорошим! Я стану хорошим! Я стану хорошим!

Мне понадобилось много лет, чтобы понять: каждый раз, когда я кричал «Я стану хорошим!», я тем самым убеждал себя в том, что я плохой. Эта уверенность проникла в самый центр моего существа и укоренилась там. Слова, жестокие в своей простоте:

Я плохой.

Недавно я выступал перед группой замечательных молодых людей, старшеклассников, которые пригласили меня в свою школу прочесть лекцию в рамках «недели духовного развития». В начале собрания они спели песню, которую я слышал раньше. Слова ее во многом правдивы, но начинается она с откровенной лжи: