Хлеба кровавый замес

В принципе, объяснялось это, видимо, просто – мина ещё до взрыва, по инерции чуть зарылась в землю, и после разрыва осколки полетели в направлении машины по такой траектории, что над людьми в окопчике образовалась мёртвая зона. Попади мина на полметра ближе или дальше, и беды точно было бы не миновать – траектория разлёта пересеклась бы с людьми, и в живых вряд ли кто-либо остался.

Но на самой взрывной волне – том плотном вале сжатого воздуха – это никак не сказалось, и она в тот вечер очень «замечательно» шандарахнула по Шаховскому, когда он наблюдал за действиями противника, за характером стрельбы и выявленными целями. Ему от той волны прилично досталось, но жаловаться он не стал, потому что счёл для себя невозможным выказать такую неочевидную слабость, чтобы избави бог, не походить на нытика и слабака. Но в тот вечер поначалу после близкого разрыва у него некоторое время был тремор рук и ног. Может быть, двадцать – тридцать минут. Затем, после рвоты, отпустило. И как ни странно, но немного выпитого тем вечером, когда помянули погибших, почти полностью сняло последствия.

Зампотех легко вытащил этот хвостовик из грунта и стал его разглядывать. Под впечатлением увиденного, и примерив возможные последствия на себя, Николаич глубоко ушёл в свой замкнутый закуток восприятия реальности, и эмоционально был уже не со всеми, а пребывал в каком-то наваждении. Оглядев близлежащее пространство и обратив внимание на обильно продырявленную стену кунга, он пришёл в состояние повышенного возбуждения:

– Привет! Смотрите! Это же надо! Метрах в пяти от нас взорвалась, и нас не задело! Представляете?! В пяти метрах, и никого! Фантастика какая-то! А вокруг ещё штук двадцать воронок! Представляете?!

Комбат улыбнулся. Зрелище и впрямь было для всех непривычным, потому что наблюдать в таком потешно-возбуждённом состоянии зампотеха ещё не приходилось даже тем, кто знал его уже давно.

– Володь, ну, как говорится, слов их песни не выкинешь, – комбат интуитивно почувствовал ненормальность подобной реакции и попытался перевести ситуацию в шутливую форму. – «…горели в небе две звезды, и лишь теперь понятно мне, что это были я и ты…», – распевно продекламировал он слова песни. – Горели и сгорели, а нам вот помогли… Такая она, мой друг, армейская фортуна, – продолжил он с улыбкой.

Но зампотех ощутил какую-то угрозу или предзнаменование даже в этих безобидных словах комбата.

– Валер! Ты что на меня смотришь?! – неврастенично и в несвойственном ему тембре голоса, близком к фальцету, почти закричал он. – Какие «наши звёзды»?.. Почему «сгорели»?

Комбат несколько опешил от такой атаки и стал оправдываться:

– Володь, да ты-то тут при чём? Что ты на себя всё натягиваешь, как шину на задницу? Песня как песня… Про две звезды… Это я про то, что мы тут самые старые аксакалы. Значит, самые опытные, и нас ничего уже не возьмёт… А тебя чего-то напугало… Это ж просто песня… Ну, Володь, старик, ты что? Прекращай… Я тебя прошу. Ты нужен мне!.. работы много!

Но истерический припадок зампотеха продолжался. То, что это что-то медицинское, стало уже очевидно.

– Валер! – высоким фальцетом очень громко и пронзительно заверещал зампотех, слыша только себя. – Что значит «мы с тобой»? При чём тут мы с тобой? У меня трое детей, Валер! Трое детей у меня дома! Что ты меня сюда приплетаешь?! Какие мы аксакалы?! Зачем ты… ты… – он не смог закончить фразы. Ему перестало хватать воздуха, и он начал ловить его ртом, как вытащенная на берег рыба.

Неожиданно к нему быстро приблизилась Тася и резко плеснула водой из стакана, в котором ранее стоял станок Шаховского. Эта чуть мыльная и остывшая поутру вода окатила зампотеху лицо, и он осёкся, и… задышал нормально. Все молчали, а зампотех, стерев воду с лица, взглянул на всех и как-то недоумённо сказал:

– Что это было?

Трое остальных присутствующих от неожиданности рассмеялись – настолько по-детски непосредственно прозвучал этот вопрос…

– Да ты нас попугал немного… Брось, Володь, хвостовик. Он тебе не нужен. Всё равно его к машинам не пришпандоришь… хотя ты и это могёшь – завершил этот утренний внеплановый театр комбат.

И все опять облегчённо заулыбались, а вместе со всеми и громче всех засмеялся зампотех.

Глава 20. Очередная «предбоевая ситуация»

– Тася, так ты выпьешь кофе? Вода уже закипела. Или, может, перекусишь по-быстрому? – вернулся к началу разговора с ней Проскуров.

– Нет, наверно. А что?

– Скоро рота Пасько должна будет идти на блок. Будем пропускать хлебную колонну. Ты тоже с ними поедешь.

– Поняла. Тогда точно нет. Мне нужно же собрать и проверить свои медицинские баулы. Санитарка пойдёт? – по-деловому стала общаться Тася.

– Нет, зачем её таскать? Тут останется, со мной. Мало ли где она потребуется.

– А когда? – вопрос от пришедшего в норму зампотеха.

– В десять нужно стоять на блоке и быть в полной боевой готовности. С учётом вчерашней «ночной войны» нужно ожидать любое паскудство, – сообщил Проскуров. – Значит, на дороге Пасько должен выстроить свою роту к девяти часам. Кстати, Володь, что там у Пасько с техникой?

– Без одной – одна же сгорела. Остальные восстановили. Там не было ничего особо серьёзного. – По тону зампотеха стало понятно, что эта тема его уже не слишком волнует, что он больше вовлечён в предстоящие события и мысленно сосредоточен на них, и тот продолжил: – Только вот что, Валер, надо Пасько дать команду не в девять вытянуть машины на дороге, а в восемь тридцать. Я ему их все как раз там и заправлю под завязку. А то горючки в машинах осталось совсем по чуть-чуть. Ты, кстати, с утра с «Гранитом» на связи был?

– Да, с ним, а с кем же? Это же он мне сообщил время начала движения хлеба… А ещё дал команду после блока сменить РОП на место по близости, где-нибудь недалеко от этого. Туда, где местность максимально открытая, и сложно организовать нападение. Тебя, Шаховской, это в первую очередь касается, – стал ставить задачи комбат. – Дай нужные распоряжения Пасько… и артиллеристам. Пусть те готовятся сменить позицию вместе с нами. И, Лёш, ты с Пасько пойдёшь на блок. Сам понимаешь: дело такое. Кто-то старший там должен присутствовать, – без лишних формальностей закончил это короткое совещание комбат.

Шаховской ответил автоматически:

– Есть, товарищ полковник.

А Тася совсем по-граждански и несколько по-женски:

– Ну, тогда я пойду? Дел, как-то сразу, много образовалось.

Комбат:

– Давай, прапорщик, готовься. Шаховской тебя заберёт.

Тася быстро ушла к своей санитарке, и в этот момент офицеры обратили внимание на целенаправленно двигающийся в их направлении БТР.

БТР быстро подъехал, и из него выскочил уже отметившийся в начале операции старослужащий из седьмой роты – Гаджиев, который заставлял молодых солдат дежурить за себя в патруле.

– Мой тут духа поймал, – гордо похвастал солдат.

– Что за дух?.. Гаджиев?.. Как тебя? Гаджиев, по-моему? Где ты его поймал? – стал уточнять начальник штаба.

Гаджиев был заметно польщён, что Шаховской его помнил: солдат в батальоне почти шестьсот человек, и всех помнить пофамильно невозможно.

– Да дехканин, старик местный. Ехал сюда на ишаке. А ротный приказал всех задерживать. Мы его взяли, а ротный, вот, потом вам доставить приказал, – отчитался как мог Гаджиев.

– Давай его сюда, – распорядился ему комбат и зычно прогремел: – Джураев, ко мне!