Хмель
Шрифт:
А вот святой апостол Иаков поучает:
«Терпение должно иметь совершенное действие, чтобы вы были совершенны во всей полноте, без всякого недостатка».
Вечное терпение рабов! Чего же лучше желать для голодных и обездоленных? А вдруг они взбунтуются да спросят у капиталистов: чью кровь вы сосете, вампиры?
«Блаженны плачущие, ибо они утешатся. Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут».
Так, так. Плачьте, рабы божьи! На том свете утешитесь.
«А я говорю вам: возлюбите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящих вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас».
И всему этому верит Дарьюшка, если так старательно выписала на листки пророчества апостолов? Неспроста
Взял еще листок:
«Никто не приставляет заплаты к ветхой одежде, оторвав от новой одежды. А иначе и новую раздерете, и к старой не подойдет заплата от новой».
Покачал головой. Не велика мудрость! Всякий дурак знает, что не надо рвать новую шинель, чтобы залатать старую. Так и с религией. Революцию не заштопаешь ветхими заплатами святых апостолов из Евангелия. А вот Дарьюшка, кажется, верит, что можно примирить революцию с Евангелием!
И еще:
«Никто не вливает молодого вина в мехи ветхие; иначе молодое вино прорвет мехи и само вытечет, и мехи пропадут».
«И никто, пив старое вино, не захочет тотчас молодого; ибо говорит: старое лучше».
«Молодое вино должно вливать в мехи новые, тогда сбережется и то и другое».
Тимофей подумал: надо бы господам наверху, в шикарной гостиной, прочитать эти притчи Иисуса из Назарета. Они же изо всех сил стараются влить молодое вино революции в старые мехи – в изжившее себя барство и тунеядство. Они бы хотели заполнить революцию словоблудием, чтоб сохранить свое господство – «без царя-батюшки – самим царями и пророками быть». Да не выйдет так, господа! Новое вино революции никак не вольешь в старые мехи, в разные комитеты, где заседают адвокаты буржуазии. Ничего не выйдет! Революция создала свои мехи – Советы! Господам не по носу наша рабочая социал-демократическая партия большевиков, да их никто не спросит: быть или не быть нашей партии! Понятно, тот, кто пил старое вино, как вот полковник Толстов, тот, конечно, не захочет молодого вина, еще не выбродившего, не крепкого. Дайте срок: вино революции наберет крепость! Хмель в нашем вине самый натуральный – народный, мозолистых рук!..
Дайте только время.
«Нет, она такой не была! Где же та, давнишняя Дарьюшка?..»
Тимофей вышел из комнаты в прихожую и, натягивая шинель, послал лысого лакея за Дарьюшкой…
VII
Что же он скажет Дарьюшке? Начать с ее листков? Но ведь она не скрывала своей религиозности, только он, Тимофей, пропускал ее молитвы мимо, как назойливый шум, мешающий сосредоточиться на чем-то главном, первостепенном.
Дарьюшка верит апостолам, а он, Тимофей, познал апостолов еще в детстве, когда ночами бубнил на славянском по затасканным страницам Писания. И тогда он видел, что никто из старообрядцев-тополевцев не разумел ни единого слова из того, что он читал им по-славянски, но все истово молились, отстаивая долгие часы на коленях.
Что же ей сказать? Разве она не понимает, что сейчас происходят такие события, что не со Святым писанием надо в них действовать, а взять винтовку, записаться в Красную гвардию совдеповцев и рушить вековую тьму, созданную не без религии. Надо, чтобы человек поверил в самого себя и, засучив рукава, взялся за перестройку жизни без всяких предрассудков.
Когда-то давно человек создал бога и дьявола и наделил их своими собственными понятиями добра и зла, отдал им частицу самого себя и уверовал потом, что все это – бог и черт – возникло до него, до человека.
Сила тьмы стала силою дьявола, он же – черт, люцифер, нечистый
дух. И человек сказал, что это есть зло, скверна.Породив дьявола, надо было определить его постоянное местожительство. Не на небо же, к солнцу и звездам! Куда же? В недра земли, откуда вырываются огнедышащие вулканы. Вот тебе и преисподняя. Живи, нечистый дух, карай грешников!
Силою света, благодати, силою добра стал бог и человек, создавший бога, нашел его превосходную обитель – загадочные небеса с несказанным садом Эдема – пристанищем для праведных душ.
Поймет ли Дарьюшка?..
VIII
Она вошла тихо. Очень тихо и робко подошла к Тимофею в своей ослепительно белой батистовой кофточке, в черной расклешенной юбке, в черных ботинках, тоненькая в перехвате, перепоясанная широким лакированным ремнем с причудливой пряжкою, и глаза ее, виновато прячущиеся, не в силах были подняться на Тимофея.
Он сказал, что его вызывают в исполком Совета, и что он хотел бы поговорить с Дарьюшкой откровенно, и что он завтра во второй половине дня отправляется с эшелоном на запад.
– В окопы? Опять в окопы? – как эхо, отозвалась Дарьюшка.
– По-божьи так: когда услышите о войнах, не ужасайтесь, ибо этому надлежит быть. Гонят вас на убой – радуйтесь. Только я что-то не видел в окопах ни попов, ни толстосумов, ни святых апостолов.
Дарьюшка глянула такими округлыми, испуганными глазами, что, казалось, свет из ее глаз лился волнами, и закрыла Евангелие со своими листиками.
– Зачем вы так? Я же верующая.
– Господа капиталисты тоже верующие, – глухо ответил Тимофей. Он не ослышался – она назвала его на «вы» и не первый раз! – Они тоже верующие. Только непонятно, как они одной рукой богу молятся, а другой обдирают ближнего и не думают, что грешат. А Святое писание поучает: возлюбите врагов ваших, обдирающих вас, объедающих вас, и не ропщите, рабы божьи: на том свете насытитесь! Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа!.. Что же они, господа, поступают не по Писанию, а прибрали к рукам все богатства, и все им мало? Готовы сожрать весь свет. А для голодных в самый раз: блаженны плачущие, ибо они утешатся… на том свете…
– С них спросится, если они попрали божьи заповеди. Не будет им ни радости, ни спасения.
– Где «спросится»?
– За земной юдолью.
– Нет, Дарьюшка. Народ так долго ждать не будет. С капиталистов сейчас спросится. Солдаты, рабочие, крестьяне – вот кто спросит. Ко всем чертям капиталистов!
– О! – простонала Дарьюшка. – Жестоко так. Жестоко. И потом. Я хочу спросить, Тимофей Прокопьевич, зачем вы мне прислали шашку и маузер есаула Потылицына? Зачем? Я не знала, что вы его избили. Да, мне говорил Сергей Сергеевич. Подлец он, Потылицын. Какою мерою меряет, такой и ему бог отмеряет.
– Я воздал ему за подлость без бога полною мерою. Век помнить будет.
– О! – раздался ее стон, резанувший как ножом по сердцу. Багрово-красное пятно заката разлилось по ее белой кофточке, и Тимофею показалось, будто на труди Дарьюшки выступила кровь.
– Дарьюшка!
– Да?
– Мы так с тобой и не поговорили откровенно.
– Почему же? Мы говорили, – тихо ответила Дарьюшка, опустив голову. – Говорили… только… только… мы совсем разные люди, Тимофей Прокопьевич.
– В Белой Елани…
– Не надо, Тимофей Прокопьевич. Не надо! Я никогда не сумею быть жестокой и благословлять жестокость. Прошу вас, возьмите шашку и этот маузер Потылицына.
– Может, мне пойти к есаулу и просить прощения? – зло ответил Тимофей, хотя и пытался сдержать себя. – Ты можешь вернуть ему шашку, маузер и вот этот браунинг, из которого он стрелял в меня, да промахнулся. – Вороненый браунинг загремел по лакированному столику.
Круто повернувшись, так, что ковер сморщился, Тимофей не вышел, а вылетел из дома Юсковых.