Хо-хо-хо! Или Дед Мороз по вызову
Шрифт:
— Савельева... — стонет он. — Никогда не думал, что когда-нибудь трахну заучку нашего класса...
Я даже не замечаю, как пропускаю мимо ушей его слова. Он начинает двигаться внутри меня медленно и размеренно, погружаясь на всю длину. От каждого толчка я вздрагиваю и начинаю двигаться ему навстречу, нанизываясь на него.
— Пожалуйста, — шепчу я, — Пожалуйста, пожалуйста... — Игнат наклоняется ко мне, его глаза горят желанием.
Внезапно мужчина отстраняется и переворачивает меня на живот, пристраиваясь сзади. Сперва он целует меня в шею, потом нежно прикусывает кожу
— Еще немного, — рычит Игнат. Он сильнее сжимает мое тело, вгоняя свой член еще глубже.
Я снова приближаюсь к пику наслаждения, когда слышу еще один звериный рык Тихомирова и чувствую внутри себя его подрагивающий член. Мои внутренние мышцы начинают сокращаться, оргазм взрывается у меня внутри, и горячая волна накрывает с головой. Резкий толчок и меня выскальзывает из меня. Горячая жидкость плюхается мне на попку.
4
4
— Селезнева, ну ты, мать, даешь, — Игнат, тяжело дыша, падает рядом со мной на маты.
— В смысле? — на душе прямо так потеплело, что я смогла так впечатлить свою первую юношескую любовь.
— Как ты умудрилась дожить до двадцати трех лет целкой? — он приподнимается на локте и поворачивается ко мне.
Кровь бросается в лицо, а руки тянутся в поисках чего-нибудь тяжелого, а за неимением такового отвешиваю увесистую оплеуху своему бывшему однокласснику и своему первому мужчине.
— Тихомиров, ты точно дурак! — рявкаю я и вскакиваю с матов. — Тебя это сейчас больше всего беспокоит?
— А че я такого сказал? — вот сейчас он точно тот Игнат, которого я знала с первого класса.
На ощупь по стеночке иду в направлении кабинета физрука, потому что помню, что у него в столе есть аптечка и влажные салфетки. Надо же себя как-то в порядок приводить. Может, еще и штаны какие-нибудь у него экспроприирую, чтобы до дома добраться?
Щелкнув выключателем, быстро беру, что мне необходимо, привожу себя в порядок, стягиваю рваные колготки и надеваю спортивные штаны, которые весьма опрометчиво Альберт Валентинович оставил на спинке стула.
— А что ты там говорил про заучку? — как-то случайно вспоминаю я, выходя из кабинета физрука.
— Да, так ничего, — в свете фонаря вижу, как Тихомиров натягивает брюки и толстовку. — И вообще, что-то я с тобой тут подзадержался. У меня ж еще сегодня в клубе новогодний корпоратив. Поэтому побегу. Рад был тебя видеть.
— Далеко собрался? — с издевкой спрашиваю я. — Дверь-то закрыта.
— Так, твои ж ученички ключ мне оставили, — Игнат забрасывает в сумку, колонку, которая, наконец-то, замолчала и топает к двери. — Сказали, чтобы я потом его тебе отдал.
— Ах ты, скот! — я бегу за парнем, спотыкаюсь о разбросанные мной туфли, и снова чуть не лечу носом вниз. — Тихомиров, ты козел! — кричу я ему в спину, хватаю туфлю и запускаю ему в спину.
Он быстро открывает дверь, и
именно в этот момент моя увы, не хрустальная туфелька застревает в сетке баскетбольного кольца, которое висит аккурат над выходом.— Трехочковый, — говорит Игнат, взирая на мою телепающуюся у него над головой обувь. — Наверное, в универе ты по физкультуре была отличницей.
Я подхватываю вторую туфлю и уже замахиваюсь, но Тихомиров уже исчезает за дверью. Вот тебе и первый раз… Вот тебе и романтика…
Еще подходя к учительской, я слышу, что мой телефон уже просто разрывается, и мне приходится ускориться.
— Да, Яна Евгеньевна, — запыхавшись, отвечаю я.
— Ирина Николаевна, вы почему не отзвонились? — с наезда начинает завуч. — Вы обязаны были доложить, что дети покинули школу и убрали аппаратуру.
— Все ушли, всё убрали, — злобно рычу я.
— Вы за тоном следите, Ирина Николаевна, — цедит сквозь зубы грымза. — Я вам не Попов.
— Извините, — сбавляю обороты, вспоминая, что после рождественских выходных мне надо будет выходить на работу, а Яна Евгеньевна — женщина, злопамятная. — У нас все хорошо.
— А вы еще в школе? — вкрадчиво спрашивает Яна Евгеньевна.
— Вот только выходить собираюсь, — что-то мне не нравятся ее вопросы.
— А посторонних в школе не было? — прямо так нежненько задает следующий вопрос наша паучиха.
— Неет, — заикаясь отвечаю я. — А что-то произошло?
— Да, нет. После праздников поговорим. С наступающим вас, Ирина Николаевна, — она отключается, а тупо смотрю на потухший экран.
— Ну вот… испортила все праздники, — вздыхаю я, натягивая сапоги на голые ноги и пуховик на расстегнутую блузку с оборванными пуговицами.
Топаю к выходу, открываю сама дверь, потому что нашего сторожа нет на месте. Видимо, доложился Яночке и пошел праздновать в каморку. Хлопаю дверью как можно громче и выхожу на пустынную улицу.
Мороз стал еще сильнее, и я нахлобучиваю шапку поглубже и топаю в сторону дома, щеголяя лампасами на спортивных штанах, которые выглядывают из-под плиссированной юбки.
— Слава богу, до двенадцати успела, — облегченно вздыхаю я, подходя к своей двери. — Хоть в этом году спать лягу.
И вот… перед самой дверью, пялясь на торчащий в замочной скважине обломок ключа, осознаю, что, скорее всего, спать мне не придется от слова совсем.
— Правильно меня называют тридцать три несчастья, — чуть не плачу я, на каждом слове прикладываясь лбом к запертой двери. — И пойти не к кому.
Подхожу к двери тети Лены и жму на звонок. Раз, два, три… А в ответ — тишина.
— Вот даже тетя Лена где-то празднует, — всхлипываю, уже не в состоянии удержаться от отчаянья и подступающих слез.
Сажусь на ступеньки и подпираю рукой щеку. Достаю телефон, чтобы поздравить родителей с наступающим Новым годом.
— Доченька, мы сами собирались тебе позвонить, — от маминого голоса становится как-то теплее на душе. — С праздником тебя, роднулечка!
— И вас с праздником, — задерживая дыхание, чтобы не всхлипнуть, говорю я. — Желаю вам здоровья, домашнего тепла, любви, и пусть наступающий год будет лучше, чем уходящий.