Хочу быть богатой и знаменитой

Надо было «вынырнуть» из чужой жизни. Надо было справиться с чужими переживаниями. А ее этому не учили. И по щекам поползли слезы мистера Икса. Преподаватель выскочил из-за рояля, выхватил белоснежный носовой платок, взмахнул им в двери аудитории и, крикнув какому-то Платонову принести воды, подбежал к Пиночке.

— Деточка, все хорошо! Все просто отлично! Отчего же слезки? Не справился с эмоциями, птенчик? Это бывает, ты научишься, обязательно научишься. Будешь усердно трудиться и всему научишься. Даю честное слово Краммера!

Пиночка начала успокаиваться, а здесь подоспела вода.

— Держи, пей маленькими глоточками, — проинструктировал ее высокий молодой человек. Он говорил таким глубоким и бархатным баритоном, что Пиночка забыла плакать. По лицу еще струились слезы, а она смотрела с приоткрытым ротиком на киношного красавца. Тот деловито взял у нее из рук платок, вытер слезы и нос. И снова подал стакан.

— Давай, пей, — сначала внимательно наблюдал за поглощением воды, потом отошел к девочкам, что стояли у окна.

А толстячок, всплескивая руками, тараторил:

— Инга Яновна, вы меня, голубушка, потрясли в очередной раз. Я совершенно запамятовал, что нужно подойти сюда и посмотреть деточку. Хорошо, что двери обеих аудиторий были открыты. Вы слышали?! Полный восторг! Надо идти к ректору. Сейчас только начало сентября. Ей нельзя пропускать год. Очень опасаюсь, что ее перехватят эти проходимцы с телевидения и загубят этот редкий цветок. Его надо холить и лелеять, нельзя убирать самобытность тембра и звукоизвлечения. Ее голос надо рОстить как любимую розу в саду!

Было видно, что профессор тоже сильно удивлена:

— Иосиф Израильевич, от меня ничего не зависит. Насколько я знаю, она хочет учиться, но возможности у нее очень ограничены.

— Пфе, найти на такой голос спонсоров не так и сложно.

— Дело не в этом, у нее полугодовалый племянник на руках.

— Пусть племянником занимаются его родители.

— Этим очень сложно заниматься с того света, — подала голос сама Пиночка.

— Подождите, деточка, давайте знакомиться. Меня зовут Иосиф Израильевич, а вас?

— Агриппина Ковальски, я студентка третьего курса иняза.

— Как это кстати, — продолжил преподаватель свою речь уже на итальянском. Пиночка рассмеялась, но беседу поддержала, вовлекая в нее своих однокурсниц. Тут Игорь Платонов вклинился в разговор фразой на немецком. Теперь рассмеялась Тошка и ответила.

— Давайте перейдем ко мне в кабинет и продолжим разговор, — Иосиф Израильевич покатился из аудитории, а Пиночка, вцепившись в руку Игоря, думая, что это Тоша, прошептала:

— Я без тебя не пойду, я боюсь.

Платонов усмехнулся и в ответ пожал девичью руку. Пиночка подняла голову и поняла, что ошиблась, покраснела, извинилась, спрятала руки за спину, глянула на подруг.

— Ладно, идемте все вместе, — великодушно проговорил Игорь и указал направление.

К Гаррику все вышли спустя почти час. Малыш сладко посапывал у него на руках, а сам он делал перевод и выглядел как заправский молодой папаша, периодически поглядывавший на сына.

Пиночка представила мужчин друг другу и остановилась, о чем-то раздумывая. Тошка наслаждалась картинкой. Она уже поняла, что вся сложившаяся ситуация вызывает ревность у Гаррика, который пока ничего понять не может, и ждет хоть какого-то объяснения.

— Игорь, — голос Пиночки еще немного подрагивал от всего свалившегося на нее, — у меня сегодня день рождения. Мы отмечаем его в детском кафе. Я приглашаю тебя, если, конечно у тебя есть возможность и желание присоединиться к нам.

У нового знакомого взметнулись брови, он, подумав секунд десять, кивнул:

— Спасибо, я приду. Где и во сколько?

— Мы едем в «Пиноккио», на Съезжей, собирались к пяти. Сейчас уже без пятнадцати.

— Приеду обязательно, только опоздаю немножко. Ничего?

— Да, конечно, это не смертельно, я буду ждать, — на том и распрощались. Девочки сели в машину. Гаррик пристроил маленького Арсения в автомобильное кресло, и они покатили навстречу празднику.

К кафе подъехали в полной тишине. Надутый водитель ни о чем не расспрашивал. А девочки? Они думали каждая о своем. Пиночка о том счастье, которое Тошка уронила ей в руки. Лилькины раздумья касались исключительно персоны Игоря, а сама Тошка просчитывала варианты устройства судьбы Арсения.

Она хорошо помнила, что у Пиночки была где-то родня. Дальняя-дальняя и бездетная, какая-то восемнадцатиюродная сестра матери Пиночки. Живут небедно. На Кипре? А может на Сицилии. Спросить надо будет. Но по рассказам, они всегда поддерживали связь друг с другом, и Пиночка не единожды была у них в гостях, отзывалась очень тепло. А все связи прервала после гибели мамы и Ларисы, ни писать, ни говорить об этом не могла. Теперь Тоша стучала пальчиком по стеклу, а сама строила план под названием «как бы зазвать этих родственников в гости, сюда, к Пиночке». Они должны, по идее, помочь с малышом и тогда все встанет на свои места. Пиночка потянет выпускной курс на инязе и параллельно консу. Запросто. Она уже давно моталась на каникулах переводчиком, и как говорила тетя Даша, которая помогала деду вести хозяйство, уже наблатыкалась в европейских языках. И Кильке будет на солнечном острове всяко лучше, чем здесь, в средней полосе России.

Гаррик уверенно вел машину и тоже ломал голову: откуда нарисовался этот красавчик и самое главное, почему Пиночка пригласила его на свой праздник?

Так и доехали в молчаливых переживаниях каждый о своем.

Спящий малыш был вынут из салона уверенными мужскими руками:

— Девочки, делаем все как договаривались. Я зайду первым и занесу ребенка, а вы постойте до сигнала здесь.

Телефонный звонок Лиля сбросила, две подружки заговорщицки переглянулись и первой в дверь пустили Пиночку. Ее встретили друзья и все сотрудники кафе, выстроившись по обе стороны от входа, стреляя из хлопушек с конфетти, награждая аплодисментами и криками с поздравлением с днем рождения. Левушка и Пьер стояли самыми первыми и орали громче всех.

Компания уселась за стол, и начался праздник. Все поднимали бокалы с соком, нисколько не расстраиваясь, что это не спиртное, читали стихи на всех языках, которыми владели. Тошка блеснула китайским и японским. После дословного перевода — народ просто лег от хохота на стол. Что поделать, японская поэзия — это тебе не «У лукоморья дуб зеленый…», тут специальная подготовка нужна, «…коли ты не живешь и не созерцаешь в этом благословенном краю».

В самый разгар веселья в кафе шумною толпой ввалились цыгане. Двое молодых людей и две девушки. Молодой человек на сгибе локтя держал корзину, из которой торчали горлышко бутылки в фольге, хвостики фруктов, был виден какой-то пушистый зверь, не опознаваемой породы. В руках молодого человека был подносик с бокалом чего-то игристого. В зубах цыган держал розу на длинном стебле. Девушка и парень наигрывали что-то на гитарах, а у второй девушки в руках звенел бубен.

Второй молодой цыган возвестил:

— Нас пригласили петь заздравную Агриппине Ковальски!

Пиночка поднялась. И зазвенели первые узнаваемые переборы вступления. Ребята притихли и немного растерялись. Звоном бубна и последним аккордом заздравная не закончилась, потому, что зазвучало:

— Пей до дна, пей до дна, пей до дна!

Пиночка взяла с подносика бокал понюхала и рассмеялась. В бокале было налито, что-то искристое, играющее пузырьками, шипящее, с таким знакомым ароматом. Она подняла бокал, обвела глазами всех присутствующих: