Хочу быть богатой и знаменитой

Двери снова закрылись. Полина Платоновна с опаской смотрела туда и ждала. Дождалась. Двери снова рывком распахнулись:

— Я в аэропорт. Сегодня не вернусь! Все завтра!

Рычание САМОГО слышал весь этаж. Пока шел к лестнице, ни одному сотруднику в голову не пришло высунуть нос навстречу разъяренному чем-то директору.

В аэропорт добирались через пробки, какие-то переходы, переезды, заторы и аварии. Водитель за всю дорогу не проронил ни слова, молчал и Александр Иванович. Подъехали к зданию аэровокзала в тот момент, когда какой-то мужик выводил Наташу, всю в слезах, обнимая ее за плечи, уговаривая, вытирая ей щеки. Они сели в машину и поехали.

Шеф скрипнул зубами:

— За ними, только осторожно.

Водитель про себя засвистел, но команду выполнил в точности. Приехали в ботанический сад. Эти двое купили пирогов, газировки, нашли скамейку, сели и начали есть.

Александр Иванович ничего не понимал. Он видел, как на Наташу смотрел мужик, но так смотрят на хорошую знакомую, на сестру, в конце концов, на жену друга. Не было здесь никакого подтекста. Потом и вовсе случилось что-то непонятное. Она расстегнула сумочку и достала оттуда паспорт, подала ему. Он прочитал его от корки до корки, посмотрел на нее и протянул красную книжечку назад.

Белояров не знал, что и подумать. Прекрасно видел, что она расстроена, а мужик ее утешал, но что все это значит? Он вышел из машины, тихонько пробрался по газону и присел под кустом с другой стороны лавки.

А Женька Извеков был доволен. Они действительно приехали в ботанический сад, ели пироги, запивали газировкой. Сидел, жевал, наблюдая за Никой, и удивлялся: что ж я за идиот? Такую девушку упустил. Женился на Таньке Коляде и много это счастья принесло? Вот надо было кого в жены брать! Ее так приятно кормить, утешать и очень хочется защищать. «И это хотение ты удовлетворишь, по ходу, в самое ближайшее время», — он это уже понял.

Когда был доеден последний пирог и допита газировка, он почти приказал:

— А теперь рассказывай.

— Я не знаю с чего начать.

— С начала.

Девушка вздохнула, открыла сумочку и подала ему свой паспорт.

Прочитал его, посмотрел на нее внимательно:

— Значит ты сейчас Рощина.

И через небольшую паузу уже недоумевая, спросил:

— Погоди, твое полное имя Вероника, а почему ты Наталья? И отчество — Вячеславовна, а тут Михайловна.

— Женя, правда, не знаю с чего начать, просто сильно боюсь. Может я что напридумывала или это горячечный бред? Где — правда, где мой вымысел? Просто опасаюсь что-то рассказывать кому-то, как сглазить боюсь. Вдруг расскажу, и все вернется опять. Дрожу от страха всякий раз, когда вспомню, что она нас ищет. Мы ведь малыша у нее украли, а сами не смогли сбежать, а потом успокоились глупые. А она дала нам доучиться и вот.

— Ника, погоди, я ничего не понял, давай сначала. Вы с Леркой близнецы. Но не однояйцевые. Ну, не абсолютная у вас схожесть.

— Да, это так. Тригорская Надежда Павловна — это наша мать. По документам. Только нас Лерой выносила одна женщина, а двух малышей — две других.

— Больная она, что ли?

— Нет, она абсолютно здорова. Нам было по семь лет, когда в доме появился новорожденный мальчик. Мама сказала, что это наш брат. У него будет няня, но к нему нужно соответственно относиться и любить. Его назвали Георгием. Мы решили, что будем его называть Дюком. Ты же знаешь линейку преобразования имени: Георгий — Гергий — Дюрги — Дюк, — Наташа улыбнулась.

Дюку было около пяти недель отроду, когда в первый раз мать брала у него кровь на анализ. Она думала, что мы крепко спим, а мы зачитались приключениями. Фонарик под одеяло и все довольны. Вдруг услышали, как он закричал. За то время, что он жил вместе с нами уже все его крики наизусть знали и иной раз даже спорили: мокрый или есть хочет. А тут он кричал, как будто бы звал на помощь. Мы и вылетели из своей комнаты как сумасшедшие, а в стеклянную створку коридорного шкафа увидели, как она большой иглой проколола венку у него на голове и набирает в шприц-пробирку кровь.

Наташа прерывисто вздохнула и вытерла нос.

— Знаешь, нас никогда не называли проблемными детьми, мы росли послушными и неконфликтными, только очень боялись своей матери. У нас были няня, гувернантки, репетиторы, школы. Всегда одевали как кукол, дорого, со вкусом. И, сколько себя помню, мы всегда сдавали кровь на анализ и никогда в детской поликлинике. Только в маминой лаборатории. Каждый месяц нас привозили туда. Мы уже знали, что неизлечимо больны и пока болезнь спит, за нею нужно следить, и пока заболевание для нас не опасно. Но, если внезапно угроза активации возникнет, то необходимо среагировать очень быстро. К этому как-то привыкли. Только для маленького человечка такая жестокость была выше нашего понимания. Еще был страх за него, неужели и он тоже не здоров?

Сидела, терла руки, как будто бы мерзла, и продолжала:

— Тогда постарались ничем не выдать себя. Потом залезли вдвоем под одеяло, я проплакала всю ночь, а Лера держала меня за руку и говорила, что нужно что-то придумывать, иначе она из него всю кровь выцедит.

Наташа перевела взгляд со стаканчика с остатками газировки на Женю. Он взял ее за руку, ободряюще пожал:

— Долго думали, когда что-то придумали?

— Уже утром план у двух детей был готов.

— Быстро вы.

Она кивнула:

— Теперь терпеливо ждали удобного случая, и он подвернулся. Мама в июне уехала на две недели за границу кому-то читать лекции. Нас летом всегда отправляли с няней за город, на дачу. Няня была не старенькая, но любила выпить и подремать в тенечке — это давало нам известную степень свободы, а применительно к этой ситуации понятно, что имели возможность ненадолго сбежать в город. Поехали сначала на электричке, а потом на автобусе. Открываем дверь в квартиру, а там какие-то странные звуки: стоны, вздохи. Это теперь я могу сказать, чем там няня с дядей занимались, а тогда мы просто испугались, схватили Дюка, завернули его в первое попавшееся одеяло, выскочили из дома, пробежали пару автобусных остановок, и положили его на скамейку около самого большого магазина. Завернули на наш взгляд очень удачно, потому, что мордаха осталась открытой и если он заревет, то кто-то к нему обязательно подойдет.

Сами засели в соседних кустах, ждем. А тут милиция и как раз к Дюку. Забрали его и увезли. А мы остались довольны результатом своей миссии и поехали назад.

Девушка уже улыбалась.

— Няня проснулась, нас позвала, мы откликнулись, что сидим в малиннике малину в бидончик собираем — такие умницы.

Она потерла висок:

— Никто про Дюка слова в доме не сказал. Мы спросили о нем, как приехали с дачи. Мама сказала, что ему лучше жить в другом климате пока не подрастет. А сейчас поживет у какой-то мифической тети Зои на море. Мы очень хотели узнать, где он, хорошо ли с ним обращаются. Но как мы не рассуждали, получалось, что любым шагом мы себя сразу же выдадим.

Наташа взяла из пачки еще одну салфетку и теперь теребила ее.

— Через четыре с половиной года или чуть больше история повторилась. Только девочку мы не спасли. Не успели. Нам объявили, что она умерла от коклюша. Кстати, странная была девочка. Мы все светловолосые и голубоглазые, а она на татарчонка была похожа. Волосы темные, прямые, жесткие, черноглазая такая и орала басом.

— Ты думаешь, что и ее…

— Знаешь, уже просто боюсь думать, понимаешь? Мне иной раз кажется, что все, что я думаю, это так гадко, так думать просто нельзя — грех! Так ведь не может быть! Мои сомнения должны как-то иначе объясняться. А потом снова воспоминания лезут в голову и от них никуда не деться, и так по кругу.