Хочу быть честным

– Смотри, какого слоника тебе дядя купил,- весело сказал он.

– Это не слоник, а ослик,- поправил я его.

Иван Адамович прочел по складам название, написанное на ярлычке:

– "О-с-л-ик".- И, поставив игрушку на место, сказал упрямо: - Слоник.

Я не стал спорить.

– Мать так и не приходила?
– спросил я.

– Нет,- грустно сказал Иван Адамович,- не приходила. Телеграмму прислала из Воронежа - замуж вышла.

Я вернулся в комнату. Клава стояла у столика и, держа в руках фотографию Розы, рассматривала ее.

– Это твоя новая симпатия?

– спросила она с преувеличенным спокойствием.

– Положи на место и не трогай,- сказал я.

Это ее неожиданно возмутило:

– Да? А если я не положу?

– Клава, положи,- сказал я сдержанно и довольно миролюбиво.

– А если не положу?

– Положи!
– я повысил голос.

– Не положу!
– заупрямилась Клава.

Тогда я заорал и затопал ногами.

Такого со мной еще не бывало. До сих пор, когда я вспоминаю это, мне становится стыдно.

Клава вдруг ни с того ни с сего швырнула карточку на пол. Зазвенело стекло. Вот они, семейные сцены!

Я молча шагнул к ней. Клава посмотрела на меня и побледнела.

– Не смей! Не смей!
– закричала она.- Ты потом пожалеешь! Тебе самому будет стыдно!

Хорош я, наверное, был, если Клава подумала, что я ее буду бить.

Дверь приотворилась. В комнату заглянул любопытный ко всему Иван Адамович, но, увидев мое разъяренное лицо, тут же захлопнул дверь.

– Да ты знаешь, кто это?
– спросил я зловеще.

– Знаю,- сказала Клава.- Зачем ты мне морочишь голову? Если я тебе противна, можешь катиться к ней. К этой своей...

Клава с плачем вылетела за дверь.

Я прислонился к стене. Я задыхался. Снова заныло сердце.

Немного успокоившись, я присел на корточки и стал собирать осколки стекла. В конце концов ничего страшного не произошло. Разбилось только стекло. Карточка осталась целой. Я осторожно освободил ее от осколков и положил на стол.

Большие глаза Розы смотрели на меня задумчиво и грустно. "Эх, ты,- подумал я о Клаве,- нашла к кому ревновать".

Моя злость проходила. В чем виновата Клава? В том, что она хуже Розы. Но кто знает, какой была Клава в восемнадцать лет и какой стала бы Роза, если бы ей пришлось прожить столько и так, как Клаве.

Поймав себя на этой мысли, я удивился. Что это значит? Я стал хуже относиться к Розе? Или лучше к Клаве? Я даже испытывал угрызения совести и подумал, не догнать ли и не вернуть ли мне ее. Но, прикинув примерно, что она уже далеко (может быть, подходит к остановке), я сообразил, что бежать надо будет слишком быстро. Бежать мне, понятно, не хотелось. "Завтра позвоню, извинюсь",- решил я.

И как был, в пальто, прилег на тахту.

19

Потом мне надоело лежать, и я вышел на улицу. Дождь перестал, но все равно было холодно и сыро. На другой стороне улицы в забегаловке горел свет. Там была одна только Зоя. Она протирала вилки и ложки и собиралась уходить. Увидев меня, она удивилась.

– Что-то вы вечером к нам первый раз,- сказала она.- Видно, жена не хочет готовить.

– У меня нет жены,- сказал я.

– Рассказывайте,- кокетливо засмеялась Зоя.- Все мужчины говорят - нет, а потом оказывается - у него и жена и дети.

– У меня нет жены, Зоя,- повторил я.- И детей тоже нет.

В забегаловке ничего не было, кроме холодных котлет. Расплачиваясь, я вместе с деньгами вытащил из кармана билеты и только сейчас вспомнил про кино.

– Зоя, в кино хотите сходить?
– неожиданно для самого себя предложил я.

– Я бы с удовольствием,- сказала Зоя,- но вы, наверное, шутите.

– Да нет, Зоя, серьезно,- сказал я.- Вот билеты.

Зоя согласилась. Мы вышли вместе, и я помог ей запереть дверь. До начала сеанса оставалось около часа, и мы решили побродить по улице.

Я не знал, с чего начать разговор, и спросил:

– Зоя, а что вы делаете в свободное время?

– Когда как,- сказала Зоя.- Иногда с девочками на танцы хожу или в кино. А то просто сижу дома, выражения переписываю.

– Что?

– Выражения. Ну вот знаете, например, такое выражение: "Лучше умереть стоя, чем жить на коленях". Это Долорес Ибаррури сказала. Или вот выражение Гюго: "Жизнь - цветок, любовь - мед из него". У меня этих выражений уже целых два альбома есть. Если иметь их много, никаких книжек читать не надо!

– Скажите! Это интересно...- сказал я.- Значит, вы храните в этих альбомах всю мудрость в чистом виде?

– В чистом,- согласилась она.- Вы знаете, у меня почерк очень красивый, хотя даже среднюю школу я не закончила. А вот у моей сестры высшее образование - учительница она,- так вы не поверите, как напишет что-нибудь, сама не разберет. А у вас высшее образование?

– Да вроде бы высшее,- сказал я.

– А правда, что вы очень сильный?

– С чего это вы взяли?

– А мне один мальчик рассказывал. Он с нашей поварихой дружит. Говорит, что с вами вместе работает. Его Сашей зовут.

– Не знаю,- сказал я,- со мной много Саш работает. Как фамилия?

– Фамилию не помню. Русый такой, волосы длинные-длинные.

– А,- догадался я.- Писатель?

– Как, он разве писатель?
– удивилась Зоя.

– Ага,- сказал я.- Писатель. Знаешь что, давай будем на "ты". Так как-то проще. Правда?

– Правда,- согласилась она.- Лучше дружеское "ты", чем холодное "вы".

– Вот именно,- сказал я.- И так холодно. Давай зайдем в фойе. Погреемся, журнальчики посмотрим.

Она согласилась. Мы вошли. Посмотреть журнальчики нам не удалось, в фойе выступал режиссер, поставивший эту картину. Стоя у стены, мы слушали его. Режиссер рассказывал, как был поставлен фильм, как героически работал весь съемочный коллектив, какие надежды они возлагают на эту работу. В конце своей речи он сказал:

– Если наш фильм заставит вас над чем-то задуматься, если, посмотрев его, вы станете хоть чуточку лучше и умнее, мы будем считать, что наша задача выполнена.

Ни лучше, ни умнее после этого фильма мы не стали. Когда мы шли из кино, Зоя долго молчала и вздыхала, думая о чем-то своем. И наконец спросила: