Хочу ее

Его губы были рядом. Горячее дыхание на мне. Его ладони на мне — они обхватывают талию как скрипку. Как музыкальный инструмент, на котором можно играть как захочешь. Любую песню, какая придет только в голову. Ведь в умелых руках я могу быть кем угодно — от застенчивой студентки до развратной шлюхи. Достаточно поставить в правильную позу.

Впрочем, я не шлюха. Шлюха — это та, которая шляется по мужчинам, меняет их как перчатки. Даже, скорее, сама становится для них перчаткой, которую можно надеть по желанию. По случаю.

Но я не такая. Кто бы что ни думал, я ждала его. Я делала все, как он сказал. Как велел мне Артур — была его покорной девочкой, которая продалась. И так было достаточно долго. Пока я не утратила надежду и не оступилась, не сделала выбор в пользу другого — в пользу предсказуемого. Хоть и нелюбимого мне человека.

Сможет ли Артур теперь простить? Или меня ждет расплата?

— Я не знаю этих движений, — призналась я честно, когда он повел под романтическую музыку. — Прости, я не умею. Это не вальс.

— Забудь о вальсе, выбрось его из головы. Вся твоя прошлая жизнь — это вальс. — Он вывел нас на середину площадки. Тем временем охрана расчищала путь — оттесняла танцующих к стенам, чтобы дать пространство для нас двоих. Только для нас — для хозяина и его новой музы. — А жизнь со мной — это не вальс, — сказал он с экспрессией в голосе. — Это бешеный танго…

— Я не умею в танго.

— Это и не странно, Уля. — Он подался назад и резко потянул меня к себе — я просто завалилась на Артура. Оказалась вдруг на нем, как будто это и не танец вовсе. Настоящий акт любви. На виду у всех. — Уметь это делать невозможно. Я пока не видел тех, кто смог бы… Но тебя я готов научить.

— Боже…

Он раскрутил меня и взял в замок руками. Каким-то образом стал ловко сзади и прижался пахом к обнаженной пояснице. Я почувствовала, как он возбудился. Это платье с вырезом от лопаток до самых ягодиц — оно просто идеально подходило в ту минуту. Можно было решить, что Артур специально его заказал, предугадав движения в танце.

Мы двигались ритмично. Под музыку. Не замечая никого вокруг.

И его руки заставляли гореть. Заставляли пылать при каждом новом повороте, плотном сближении — которое вот-вот могло перерасти во что-то большее. Мысли о его губах сводили с ума. Я так привыкла, что они целуют, если рядом. Что он не упускает возможности сделать это, даже если я против. А в этом танце он будто издевался. Словно специально заставлял меня хотеть. Страдать. Мысленно просить коснуться моей кожи этими губами. Хотя бы на мгновение.

Я так быстро привыкала к этой боли. Жжению внутри. Оно не позволяло отстраниться. Чем дольше я была в руках Артура, тем отчетливее понимала, что вернуться не смогу. Как я сумею жить без него — без этого взгляда, этих пошлых властных слов? Без этой безграничной уверенности в каждом шаге.

Он даже не испугался, когда почувствовал револьвер под сердцем. Это было что угодно — гнев, адреналин, желание сделать из меня убийцу — но точно не страх. Ни капли ужаса в его глазах.

А что в них тогда было? В этом бездонном небе я видела… себя. Точь-в-точь как сейчас. Когда он смотрит на меня, прижав пылающим от страсти животом к своему прессу. Этому твердому, непробиваемому, полностью доступному для меня прессу.

Мне снова захотелось.

Очень сильно. Было стыдно и нелепо. Но он победил. Он оттанцевал меня так, что от прошлой скромности во мне не оставалось ничего. Только секс — желание наброситься на зверя и сливаться с ним, пока он только может. А в случае с Артуром это равносильно вечности. Он просто бог. Нечто неземное. Я убедилась.

Но не могла. Все равно не могла это сделать. Хоть он и просил.

Он снова просил. И даже настаивал.

— Теперь ты выпьешь и скажешь. Вкус хорошего вина — он очень похож на вкус этого танца, — заглядывал он мне в глаза. Так хотел найти ответы. Артур не привык их искать — они сами были как на блюдце. Но со мной он не хотел так поступать — хотел добиться от меня взаимности. И честности. А честность во всем — это путь в один конец. И его трудно пережить. — Терпкий. В меру сладкий. Обжигающий рот, — говорил он, взяв меня за подбородок. — Согревающий язык. Заставляющий тело делать то, на что мы не способны в трезвом виде… Точно как и ты, Ульяна. — Артур нежно коснулся моих губ, будто пригубил спиртного. И это просто добивало. Последняя капля. Трясло мелкой дрожью. — Ты — мое вино. Хочу тебя пить постоянно, каждый день. Как бесконечный праздник.

— Я тоже, — выдохнула жаром. Повиснув у него на шее.

Ноги подгибались. Были как ватные.

Придется сказать. Мне придется это сказать. И я как в бреду.

Потому что понимаю, как это страшно. Артура это убьет.

Музыка утихла. Все закончилось. Он усадил меня за стол. Обновил бокал. И протянул снова мне.

Я смотрела на него и не брала. Только облизывала губы — пересохшие от нервов губы. А он терпеливо ждал, пока возьму бокал из рук.

— В чем причина, Ульяна? — нахмурился Артур.

Его голубые глаза потемнели. Так происходило перед взрывом.

Он хотел добиться правды. Такой простой, практически лежащей на поверхности.

Но в этом и была проблема. Спрячь все на виду — и никто не заметит. Даже не подумает искать. А зря.

— Неужели ты так ничего и не понял? — Я поставила бокал на стол. И отодвинула подальше от себя. Пить алкоголь я не буду. Ни сегодня, ни завтра. Ни через неделю. — Прости, Артур… Но я беременна.

9

Ульяна

Белоснежная фата — это символ чистоты и невинности.

Вот только я свою надела незаслуженно.

Эта история началась еще до того, как я познакомилась с Аксеновым. Еще до того, как решила выйти замуж по договоренности. Еще до того, как поняла, что несу под сердцем новую жизнь.

Но обо всем по порядку…

(До встречи с Артуром)

— Владлен Николаевич, можно войти?

Я постучалась в деканат, но в ответ тишина. В приемной было пусто, секретарь давно ушла домой. Начальник ее отпустил. Ведь сегодня сокращенный день, конец рабочей недели — как тут не поддаться искушению, не расслабиться раньше положенного часа?

Именно так подумал декан. Шептицкий. Отец моего парня, с которым я была вместе еще со школы.

— Да-да, конечно, — кивнул мне мужчина аристократичной внешности.

В приличном темно-синем костюме, с плотно затянутым галстуком красного цвета. Он снял лаконичные очки, которые были скорее для имиджа, чем для работы. Окинул меня взглядом, лишь похожим на взгляд педагога, и жестом руки пригласил в свой кабинет.

— Ничего, что врываюсь? — прокашлялась я.

Было неловко. Врожденная стеснительность дала про себя знать во всей красе. Я стеснялась собственного преподавателя. Конечно, он читал у меня раз в неделю. Но эти лекции были только для галочки. Шептицкий очень занятой человек, и поговаривали, что он связан с махинациями на высшем уровне. Что якобы он замешан в коррупционных схемах и роет под кресло ректора.

Впрочем, какая мне была разница? Чем меньше знаешь, тем крепче спишь.

Вот только спала я с его сыном. Пусть без полноценного секса, а только на уровне ласок, но все же… Это вносило некую напряженность в общение студентки с деканом.

— Ох… — хитро улыбнулся он, откинувшись на спинку кресла. Шикарного, обтянутого черной мягкой кожей кресла руководителя. И пускай Шептицкий не был главным человеком универа — нет никаких сомнений, что это случится. Если не сейчас, то через год. Такие, как он, обязательно идут к успеху. При нем и опыт, и деньги. Безукоризненная репутация. Вот только это не значило, что он святой. Отец Никиты точно не святой, в этом я убедилась лично. — Любой мужчина будет рад такой компании, Ульяна. Дверь моего кабинета всегда открыта для тебя. Ты можешь не стучаться… Проходи. Смелее. Мне надо обсудить с тобой одну деталь.