Хочу тебя испортить

Никак не выкупает, ху из ху. То ли возрастной маразм здравомыслия лишает, то ли он всегда такой бесстрашный был. И надо ж было, чтобы так свезло! Из толпы пресмыкающихся перед одной лишь моей фамилией местных просветителей вляпаться довелось именно под руководство этого, понимаете ли, отмороженного хрена, в упор не распознающего берегов.

Свалив спортивную сумку на плитку, демонстративно скрещиваю на груди руки.

— А я и не курю. Сигарета не подожжена.

— Тогда зачем она вам во рту?

— Чтобы все спрашивали.

Писк включившейся аппаратуры на короткое мгновение бьет по нервам собравшимся. Меня, естественно, тоже промораживает этот звук.

– Мы рады приветствовать вас в Одесской национальной академии кибернетики и информационных технологий, — летит над толпой скрипучий голос деканши. — Надеемся, что наше учебное заведение станет для вас вторым домом…

Дальнейший поток ее сознания благополучно пропускаю мимо ушей. На самом деле фразы заезженные и фальшивые. Кому эти льготники тут уперлись? Намеренно абстрагируюсь от пафосной блажи, пока к микрофону не допускают Королеву Маргиналов.

— Добрый день, друзья! Я — Варя Любомирова, — чрезвычайно весело тарабанит моя чертова сводная сестра. — Меня назначили старостой нашей юго-восточной группы. И я, как несущий знамя центурион, обещаю вывести нашу славную когорту в лидеры рейтинга уже до конца этого семестра! Кроме того, вы можете обращаться ко мне по любому вопросу, включая жилищные и…

Бла-бла-бла. По звуковой амплитуде звенит так, что чуть перепонки не лопаются.

Центурион [4] , бля… Что за мусор у нее в голове?

4

Центурион — командир крупного подразделения в римской армии (манипула, когорта, вексилляция).

Немногим позже, когда официальный балаган стихает, перехватываем эту «когорту» на этапе экскурсии по кулуарам нашей, мать вашу, благонадежной общаги.

Чара с Филей «центуриона» отсекают, а я выхватываю первого попавшего охламона.

— Куда сунем, не здороваясь? Не по фэншую это, — пилю, агрессивно надвигаясь. — Нехорошо.

— Привет, — виляющим тоном спешно отзывается тот. — Мы новенькие.

— Это мы уже поняли, — выплевываю пренебрежительно. — А какого хрена рожи такие наглые?

— Почему это наглые? Вовсе не наглые.

— Не наглые? А может, мне виднее, какая у тебя рожа?

— Мы это… просто хотим заселиться. То есть заселились уже… У нас вот тут главная… — переводит стрелки на Любомирову.

Я ухмыляюсь и заставляю себя оглянуться на вылупившую глаза «сестрицу». Прищуриваясь, мысленно отправляю ей депешу: «Только попробуй сказать, что мы знакомы».

— Вы что творите? — раскрывает рот ракушка. — А-ну пустите! — толкает Чару в грудь.

Тот, естественно, действует противоположным образом. Зажимает ее в угол. Только светлую макушку из-за его плеча и видно.

Мне, безусловно, плевать.

Отворачиваюсь обратно к толпе.

— Что вам надо? Ваши действия противоправны! — лезет на амбразуру какой-то зализанный осел. — Один звонок, и мой отец тут все разнесет!

— О-о-о, — дружным басом задаем мы всей ватагой.

— Да у нас тут сходу залет, — шиплю я на финальных нотах.

Дернув прилизанного, рывком под руку подгребаю.

— Ты у меня сейчас до самых ворот срать кирпичами будешь, банан. Стой! Стой смирно, бля, — выдыхаю приглушенно. Используя захват, прокручиваю рожей к застывшей толпе маргиналов. Смотрю в их перепуганные лица и агрессивно ухмыляюсь. — Кто у нас тут с козырей ходит, а? Что это за фуфел с большим ценником? Что за папа, м? Просветите, мы поржем.

Доблестная когорта молчит, словно махом дара речи лишилась. Только личинка где-то сзади яростно мечет мудреными словами. Впрочем, как обычно, без всякой связки их использует, выскочка.

— Ну? — подгоняю я онемевших. — Кто-то собирается отвечать?

— Во раненые, я хренею… Кира, а урони-ка этого чехла лицом о паркет, — вяло подбрасывает идею Жора.

— Игорь Иванович — начальник районного ГАИ у нас в городе, — неохотно сообщает голос из недр когорты.

— Всего-то, — ржу, усиливая захват, пока у прилизанного не «загорается» от давления рожа. — Сейчас послушай, банан, — говорю ему, а смотрю на всех. — Это ты в своем Петросранске гройсе хухем, а в Одессе — еле-еле поц. Потише будь, если хочешь тут учиться. Меня зовут Кирилл Бойко, тебе это о чем-то говорит? — давлю голосом. Дождавшись дерганого кивка, продолжаю. — То-то же. Главный здесь я. И если я задаю вопрос, любой вопрос — ты отвечаешь. Усек? — заканчиваю рыком, ибо надоело возиться с этой шушвалью.

— Усек.

— Вот и молодец. А теперь педаль отсюда, — отшвыривая его в сторону, пинком в зад подгоняю.

Закладываю руки в брюки с намерением удалиться. Как вдруг банан, отряхиваясь и пятясь, на ходу разрывает возобновившуюся тишину оскорбленным тоном:

— Я буду жаловаться! Буду жаловаться в деканат!

— Ага, ты еще в море нам насри, мститель, — хмыкаю я. — Все, на хрен, свободны, — выплевываю в толпу застывших баранов.

Любомирову, очевидно, тоже выпускают. И нет бы сгинуть, сверкая пятками… Эта идиотка дергает меня за предплечье, заставляя обернуться и встретиться с ее свирепым взглядом.

— Что ты себе позволяешь, братец?

Все. Кранты. Заказывайте центуриону панихиду.

4

Свободу центуриону!

— Что ты себе позволяешь, братец?

Собравшаяся вокруг нас толпа затихает. Подельники Бойко в том числе. Мне без разницы, что именно вызывает такую реакцию! Даже если причиной тому наше с Кириллом «родство». Для меня, между прочим, в этом тоже мало приятного.

Я многое способна понять, принять и простить. Но то, что произошло сейчас… Этот придурок вместе со своей шайкой ведут себя, как банда уголовников. Я не собираюсь мириться с травлей, которую они тут устроили. Такое поведение нельзя оставлять безнаказанным. Судя по реакции сторонних наблюдателей, подобные наезды в академии в порядке вещей. И если другие боятся пресечь беспредел, это сделаю я!

— У тебя с головой проблемы? — голос Кирилла звучит приглушенно, но неприкрытой ярости в нем больше, чем я когда-либо слышала. — Какой я тебе брат, идиотка? — агрессивно надвигается, обдавая мое лицо горячим мятно-табачным дыханием. Для меня столь близкий контакт непривычен и неприятен, но отступить назад — значит сдаться. Поэтому я не шевелюсь, пока он сечет мне в лицо свою ненависть. — Сколько раз еще повторить? То, что мой отец имеет твою мать, не делает нас родственниками!

Толпа оживает. Перешептываний и комментариев не различить, но отлично улавливается хохот.

Как ни уговариваю себя в том, что меня не волнуют его слова и насмешки этих трусов, щеки вспыхивают от стыда, а грудь раздирают обида и злость.

— Это у тебя какие-то проблемы, придурок, — выпаливаю я, плохо контролируя силу и вибрации собственного голоса. — Именно то, что наши родители поженились, и делает нас семьей. И твое отношение к этому вопросу сей факт не отменяет!

— Семьей? Да я скорее сдохну, чем тебя сестрой назову!