Хочу тебя себе

— Наверное, мы не настолько важны. И ради нас штурм откладывается, — горько смеюсь, закашлявшись, потом вдруг плачу. — А гостиницу тогда брали штурмом, прямо как в кино. Мужчина ради женщины ворвался в здание и спас её от бандитов, — дрожащим голосом. — Но тогда я ещё была девственница, а теперь уже нет. Забил, видимо. С мужчинами это бывает.

Голова сама по себе откидывается назад, и я ударяюсь о стену.

— Ты бредишь, Лен. — Поддерживает меня Ксю, укладывая головой к себе на колени.

— Конец нам, Ксюша. Эти ублюдки сбежали, скорее всего, уехали и бросили нас. Попов не смог меня убить, а бросить — запросто.

Мы испуганно жмёмся друг к другу, словно замёрзшие, одинокие пташки.

Глава 47

А дальше всё происходит словно в тумане. Я уже дохожу до того состояния, когда не могу думать и анализировать происходящее. Я просто существую, боясь надеяться на спасение. Голова и тело отказываются работать, и я путаю бред с реальностью. Мне так плохо физически, что в глубине души я мечтаю умереть. Очень холодно. Слабость и полнейшее изнеможение.

Однако спустя какое-то время возле меня начинают ползать чьи-то тени. Голоса слышатся где-то далеко-далеко, и даже кажется, будто начались новые галлюцинации. Я уже ни во что не верю. Вроде бы шум — наверное, стрельба, запах гари, потом меня куда-то несут. Хотя, может, это и неправда. Видения и снова вранье. Нет, пусть лучше всё будет нечётким и размазанным, чем пережить разочарование по новой.

Но туман рассеивается, комната становится светлой, а под спиной оказывается мягкий матрас. Пахнет спиртом и чем-то таким отвратительно стерильным, что присуще только медицинским учреждениям. Понятия не имею, как я сюда попала. И если это уже «тот свет», то пусть лучше он, чем сырой поповский подвал.

Разлепив глаза, я впервые за долгое время ощущаю сладкое, ни с чем не сравнимое тепло. Наконец-то мне нехолодно, хорошо и не надо колотиться и дрожать. Над головой пиликают датчики, к рукам идут провода и трубки. Озноба нет. Есть только улыбающаяся Ксю, сжимающая мою руку и… Алекс. Даже не верится.

Он сидит в углу комнаты и, опершись на свои колени, смотрит прямо на меня. Исподлобья. Тёмными, полными ярости глазами. Я пугаюсь, понимая, что не стоит ждать чего-то хорошего. Мы никогда не были обычной парой. У нас не может быть, как у всех.

И вот сейчас я чётко осознаю, что в подвале точно были галюны. А здесь, в больничной палате, — реальность. Потому что я не испытываю радости от его появления. Я всё понимаю и помню фотографии с Инной. В меня моментом впивается ревность. Неконтролируемая, злая, разбавленная болью. Все переносят стресс по-разному. Все любят, как умеют. И если тебе достался редкий брильянт, будь готова, что за него придётся отдать абсолютно всё.

Алекс здесь, но он был с ней. С Инной. И в том идиотском, температурном, розовом бреду я об этом не помнила. А сейчас вижу как наяву.

— Мы живы, милая, — говорит Ксю. — Антон и его ребята организовали штурм, представляешь, они выбили дверь, когда ты уже почти не дышала. — Я думала, тебе конец.

Ксюня хорошая, она добрая, милая, нежная, а я стерва. В этом Глазунов прав. На таких, как она, женятся, им пишут стихи и делают детей. Целуют большой живот и носят на руках. А я притворяюсь подстилкой босса мафии и плюю первому встречному в лицо, опускаю ему на голову вазу, отвешиваю пощёчины. Я невыносимая. Мы оба такие. Ненормальные. Я играю как могу, чтобы спрятать истинные чувства. То выгляжу влюблённой и зову его, то прогоняю, становясь полной сукой и фурией. И я не могу перестать видеть перед собой те фотографии. С Инной, где они оба голые. Эти снимки выжигают моё нутро, делая сумасшедшей.

— Я же говорил, что убью, если он прикоснется к тебе. — Взгляд Алекса лишь цепляет меня краем, мажет тенью, но мне достаточно, чтобы внутри всё взорвалось.

Это мне вместо: «Как ты себя чувствуешь, дорогая?»

Он даже смотреть на меня не хочет. А ведь я едва осталась жива.

— Что вы такое говорите? — возмущается нормальная Ксюша. — Её силой держали в плену. Она получила тяжёлую форму пневмонии. Она чуть не умерла. Какая сейчас разница? Как вы можете…

— Он тебя трахал или нет? В том доме, где вы столько времени провели наедине? Лена, ответь мне сейчас же!

Алекс мудак и всегда им был, у него заблудшая конченая душа, и он не обращает внимания на милую, добрую Ксюшу. Ему насрать на санитарку, которая, услышав жёсткий тон, жмётся к стенке.

Глазунов смотрит зло и, цинично вздернув подбородок, продолжает допрос:

— Ты не имела права даже смотреть на других мужчин, Лена! Я бы на твоем месте перегрыз себе вены, но не дал бы ему к себе прикоснуться. Но ты не такая, верно? Ты же у нас актриса, умеешь притворяться, не так ли? Ты в тех ресторанах, где я видел вас вместе, сосалась с ним в губы ради какой-то мифической справедливости. Чтобы спасти незнакомых тебе проституток, ты сидела у него на коленях. Так что я повторяю свой вопрос: он трахал тебя?! Ты позволила? Может, тебе и не понравилось, но ты перетерпела, не так ли, Лена?! — С силой сжимает подлокотники Алекс.

У меня нет слов! У меня просто, твою мать, нет ни единого слова для этого подонка! И если я выберусь отсюда, то — обещаю самой себе — уничтожу в себе чувства к нему.

— Больной, — отворачиваю голову к стенке, уткнув взгляд в расщелину на плитке.

И сейчас внутренняя боль даёт мне власть: я хочу удавить его, убить. Как же сильно я его ждала, теперь с такой же ненавистью мечтаю стереть в порошок. Но он обходит кровать, заставляя меня смотреть на себя. Закатав рукава рубашки, скрещивает сильные мускулистые загорелые руки на груди. В его взгляде беснуется настоящая тьма.

А кто говорил, что любить волка-одиночку легко? Кто обещал, что у нас с ним будет «долго и счастливо»? Бельский же предупреждал.

Безумная сволочь, вот он кто. Я понимаю, что он ревнует.

Он ревнует меня к Попову и всем остальным, а я как ненормальная даже в таком, едва живом состоянии ревную его. Но это вряд ли что-то изменит.

— Ты не имеешь права задавать мне такие вопросы, пёс подзаборный.

Алекс мрачнеет ещё сильнее. И в этот момент, очень кстати в палату забегает Инна. Откуда она вообще здесь взялась? В медицинском халате, накрашенная, на каблуках. Смотрю на неё и понимаю, что снова устала. Смертельно, невыносимо утомилась от происходящего.

Всё должно было быть не так. Он обязан был держать меня за руки и целовать ладони. Но вместо этого здесь Инна! С которой он спал, когда я чуть не сдохла в плену!

Чёртовы маленькие городишки, одна районная больница на тысячи километров. Видимо, это был какой-то загородный гостевой дом Попова, один из десятка. Мы ведь на самом деле не так уж и далеко уехали, всё в одной области. И мы, мать твою, снова встретились.

— Сама мысль, что спасая свою шкуру, ты, Лена, по своей воле позволила другому мужчине дотронуться до себя, ставит все мои собственнические инстинкты на дыбы. А я ведь тебя знаю, Елена. Ты то мягко стелешь, то жестко бьёшь. Ты могла с ним, — кивает. — Ты точно могла. Но ты уже принадлежала мне, понимаешь!? И сделала это с ним!