Хочу тебя себе

— Вали отсюда!

Глазунов достает телефон и демонстрирует мне видео. Там я лежу на кровати в трусах и майке, а Попов ползает по мне и целует. Стягивает лямки майки, лижет грудь и соски. Видимо, это было до подвала, потому что я ещё чистая и без сознания. Конечно, я не сопротивляюсь, я ведь под «чем-то». Николай не зря такой успешный бизнесмен. Он хорошо подготовился. Снял кино для Глазунова, фото для меня. Прям пособие, как разлучить двух бешеных, недалёких идиотов, не способных вести конструктивный диалог. Я бы даже посмеялась, если бы не Алекс, мигом поверивший и не желающий понять, что даже если бы Попов меня поимел, то у меня попросту не было бы выбора.

Не хочу его больше видеть.

— Алекс, я слышала, что был штурм, — щебечет «слепо-глухая» медсестра по имени Инна, встревая в наш разговор и не замечая моего плачевного состояния, — там столько полиции, дом какого-то важного человека сожгли, ты в порядке?

— Ты спала с ним! — не обращает он внимания на навязчивую и совершенно необидчивую Инну, которую, похоже, вообще ничего не берёт.

Мне бы её целеустремленность и характер. Она просто фанатично вцепилась в него когтями. Ну что же? Совет да любовь.

— А ты спал с ней! — киваю на медсестру, смеясь. — Ты поимел её, пока меня держали силой в плену. Ты говно, Глазунов. И я мечтаю, чтоб ты сдох!

Он смотрит прямо на меня, и я — клянусь — никогда не видела такого бешенства в глазах.

— Хочешь знать правду, Лена?

— Да, мечтаю! — дёргаюсь к нему навстречу, и из рук вылетают катетеры, отклеиваются сенсоры и линии на мониторах с рёвом переходят в ровные полосы. Как будто я умерла и больше нет показателей: ни пульса, ни давления, ни температуры тела. Хотя так оно и есть. Получить такую любовь — это и есть смерть. Самая что ни на есть настоящая. Всё моё сознание моментом разрывается от невыносимой боли в сердце.

— Вот тебе правда, Леночка. Я раздел её, она раздела меня, а потом…

— А потом ты не смог, потому что у неё маленькие отвисшие сиськи, я видела фотографии и знаю, о чём говорю, — и хохочу как ненормальная.

— Стерва!

— Ублюдок!

— Ты для меня ничего не значишь, поняла?

— Как и ты для меня! — шиплю в ответ, пряча свои истинные чувства.

Он смотрит ещё секунду, а потом разворачивается и уходит, с силой ударив дверью палаты о стену.

— Это в него ты влюбилась? — тихонечко спрашивает Ксюша, с опаской поглядывая в мою сторону.

Я стыдливо киваю, едва сдерживая слёзы.

— Соболезную, — подытоживает Ксюша, а я просто закрываю глаза.

Глава 48. Алекс

Постепенно я успокаиваюсь, перебесившись. И четыре часа спустя Лену переводят из палаты интенсивной терапии в обычную. Ей намного лучше, нет нужды в постоянном контроле жизненных показателей. И можно спокойно выдохнуть. Конечно, я испугался за неё. Я почти сдурел, когда увидел её на бетонном полу, такую серую и беспомощную. Я сам её вынес, несмотря на крики Бельского. Я не мог угомониться и пихал деньги всем врачам подряд, чтобы только не выгнали и дали быть с ней, пока она была на грани жизни и смерти. Поэтому сейчас, поговорив с заведующей, я сделал всё возможное, чтобы лечение было как можно более качественным. Отдельной палаты у них нет, народу масса, и я не удивлюсь, если Хелен думает, будто лежать втроём — это просто отвратительно, но на самом деле в других лечатся по шестеро.

Привык за ней следить и отпускать не планирую. Заплатил сколько нужно и хожу где хочу. Жду результата. Наблюдаю и контролирую.

Здесь шумно и плохо пахнет, но пока у нас нет выбора. Хелен необходимо окрепнуть. Она мне нужна, несмотря на все мои взбрыки. Сорвался, не скрою. Понёс херню. Потому что эта девочка взорвала мне мозг, сделала слабым и запутала до изнеможения. Она умеет. Сам не знаю, отчего именно на ней так постыдно зациклился. Снова натворил всякой дичи. Даже где-то как-то стыдно, но это в моём стиле. Уверен, Антон её предупредил, что нормальные отношения с женщиной — не моя стихия.

Стою у старой, давно не крашеной двери и не могу даже сесть, переживаю. Я хоть и психанул, но никуда уезжать не собираюсь. Дурная девка, отравленная, пропитанная смертоносным ядом. Но моя. Довела до безумия и снова заставляет подпирать стенку в ожидании. Здесь всё прекрасно слышно. Её соседки по койкам обсуждают докторов, а она — я в этом просто уверен — молит только об одном: поскорее оказаться где-нибудь в другом месте. Никто не любит анализы, уколы, капельницы, разговоры о болезнях и гнетущую атмосферу больниц. К тому же она молода и прекрасна, а таким тяжело вдвойне. И я остаюсь здесь, неподалёку. Не могу уехать и оставить Хелен в покое, хоть и проклял её, обзывая по-всякому.

Когда в «Надежде» я понял, что меня обманули, разлучив нас с Леной, когда допёр, что Попов попросту украл её, забрав себе, через всё моё нутро прошёл ураган. Я буквально завыл от отчаяния. Вначале винил себя, что так глупо повёлся, а потом бесился от беспомощности и невыносимой боли. Следом забился в дебильном бешенстве, осознал, что сам ничего изменить не смогу и вызвал Антона. Стали рыть, искать варианты. Никак не могли понять, почему на этот раз Попов не попытался убить меня. Как будто выбрал другое наказание. И старый пердун угадал, попал, мать твою, в самую точку.

Спустя сутки мне на ящик посыпались видео и фотографии. Я пытался включить мозг и мыслить рационально. Но получалось плохо. Старая гнида знал, куда бить. Я перестал спать. И чем больше приходило фотографий, тем сильнее бурлила во мне ярость.

Чужие руки на её теле. Губы на её губах. Её бархатная кожа, покрытая его поцелуями. И нигде она не сопротивлялась, не била его, не дёргалась. Так некстати вспомнились те минуты, когда Лена сама была с ним, по доброй воле. Сидела на коленях, позволяла гладить ноги. Её не тошнило в его объятиях, она смеялась и цвела, обнимая его в клубах, барах, кафе и ресторанах. Всё запуталось в невыносимый клубок ревности, и если раньше, с другими, было наплевать, то на этот раз, с ней, почему-то свербило.

Злился не только на Попова, я с ума сходил от ревности и хотел стащить её с кровати и встряхнуть, как котёнка, чтобы толкнула, заорала, плюнула в лицо, чтобы послала этого старого козла на хрен. Но она лежала и лишь иногда двигала руками и ногами, медленно меняя позу. И я думал, что, возможно, её опоили, но собственнический инстинкт и ревность мешали мне поверить. А вдруг сама? А что, если ради выживания, вдруг опять хитрит и притворяется?

У страсти оказалось две стороны: одна горячая и яркая, другая — тёмная. Она бурлила, искала выход, и тут появилась Инна. И раненое сердце, которое какого-то чёрта выбрало именно эту строптивую девку, разорвалось на части.

Хотелось просто наказать её, чтобы тьма внутри перестала бесноваться, чтобы хоть чуть-чуть отпустило. Чтобы где-то там внутри перестало выть сердце.

С Инной ничего не вышло. Я её вообще не хотел. Стало противно. Бесцеремонно скинул её с себя, как назойливую муху. Тогда я даже не думал, что помог Попову и он получил свои фотографии. Нужно было зашторить окна.

Лена совершенно права, я безумная сволочь. И не заслуживаю отношений.

Прошло четыре часа, как мы разругались вдрызг, а я всё ещё здесь и никуда не ухожу. Добыл ей нормальной еды и явился по новой в палату, с подносом и тарелками.