Хочу тебя в долг

До истины вряд ли докопаюсь. Во всяком случае, не сейчас.

+++

Я просыпаюсь от странного чувства, колючего и ранящего, дрожью пробегающего по телу, раскалывающего плоть на части изнутри. Открываю глаза, понимаю, что шторы неплотно задернуты, сквозь них уже пробиваются лучи восходящего солнца, но света все равно недостаточно для идеального освещения мрачных контуров роскошного отельного номера, очертания мебели тонут в размытой дымке. Издаю судорожный выдох и отворачиваюсь от окна, пытаюсь приподняться на постели, однако не могу.

Черт. Что такое? Отчаянно пробую оторваться от поверхности, но неведомая сила мешает, будто гранитной плитой в матрас вдавливает. Вздрагиваю, заметив темную руку поверх светлого одеяла. Гулко сглатываю.

Черт… нет, не черт. Дьявол, самый настоящий, из плоти и крови, вполне реальный и четко осязаемый. Амир уже здесь. Рядом. На кровати.

Поворачиваю голову и обжигаюсь о его горящий взгляд. Во рту резко пересыхает. Лихорадочно облизываю губы.

Нужно задать ему столько важных вопросов. Столько всего рассказать. Про пугающего незнакомца, про убитую девушку. И вообще, неплохо бы выяснить истинную причину нашего стремительного отъезда. Узнать, где он пропадал целую ночь с тем странным золотозубым бородачом по кличке Леон.

А что если ответы мне не понравятся? Что если…

Большой палец опускается на мой рот, будто Амир предугадывает шальной поток рвущихся наружу слов, призывает заткнуться заранее. Сразу. Не дает никакого шанса на компромисс.

Он обводит мои губы. Медленно. Почти нежно. Почти, но не совсем. Ощущаю, как он сдерживается, осознаю, как сильно жаждет совсем других вещей. И говорить не хочет. Не до того сейчас. Глупо даже затевать беседу, глупо злить любопытством.

Громила смотрит на меня так, точно мечтает сожрать. Голоден до одури.

А я? Проклятье. Я дурею следом за ним. Открываю рот и облизываю его палец, мягко обхватываю губами, посасываю. Не отвожу взгляд, хотя мне больно смотреть в черные глаза. Будто в пропасть срываешься, в бездну проваливаешься, погружаешься в жерло вулкана. Но это и завораживает. Предвкушение чего-то дикого и одержимого, до жути безумного. Словно по тонкой грани скользишь. Один неверный шаг — погибнешь.

Амбал как укол чистого адреналина прямо в сердце. На него подсаживаешься точно на иглу. Разве я теперь смогу быть с другим мужчиной? Хоть когда-нибудь? В далеком будущем?

Амир мрачнеет. Желваки резко проступают под гладкой смуглой кожей. Полные губы складываются в хищном оскале.

Впечатление, точно мысли мои угадывает. Читает как открытую книгу. Даже могу представить, как он рычит «Мужчина? Другой? Да ты охренела!»

Но Амир ведь спит с другими женщинами. Возможно, этой ночью спал. С его-то запросами неудивительно. Вполне закономерно. Долго без секса не протянет.

Боже мой. Мысль про измену как стальной клинок между ребер. Чувствую лезвие глубоко внутри, мелко подрагиваю от противоречивых эмоций, стараюсь подавить, смириться, принять, понять, однако ничего не выходит.

— Я измену не потерплю! — выпаливаю вдруг, сама своим словам поражаюсь, еще и отстраняюсь от громилы, пользуясь его удивлением.

Ну да, не ждал. Игрушка взбунтовалась. Покорно обсасывала палец, грела во рту, будто совсем иное место губами обслуживала.

— Чего? — кривится.

— Ты не должен спать с другими женщинами, пока мы вместе, — заявляю поспешно, стараюсь не растерять свою непонятно откуда взявшуюся смелость. — Я запрещаю. Хотя ты можешь не согласиться с таким правилом. Но тогда и я не обязана тебе верность хранить. Попробуем формат свободных отношений. Это в моде, конечно. Правда я в любом случае против всех этих обоюдных хождений на сторону.

— Ты всегда такую хрень спросонья порешь? — хмыкает. — Или опять успела башкой стукнуться?

— Я серьезно, — пытаюсь прозвучать максимально твердо, изобразить тон, который не терпит возражений, возможно, даже амбала теперь копирую. — Ты не имеешь права касаться других женщин, если я с тобой. Не прекратишь изменять — приму это за разрешение. За стимул последовать твоему примеру и найти себе дополнительное развлечение. Понял?

— Понял, — от его ухмылки прошибает ледяной пот.

— Что именно ты понял? — уточняю вкрадчиво.

— Пора тебя пролечить, — припечатывает хриплым голосом, будто плетью хлещет, и пусть прежде ко мне никогда не применяли телесные наказания, Амиру прекрасно удается весь должный эффект отобразить.

— Знаешь, ты…

Он проталкивает большой палец в мой рот, обрывая фразу. Жестко надавливает на язык и крепко стискивает челюсть, в захват берет, не позволяет вырваться.

— Здесь место только для одного члена, — произносит холодно. — Для другого ты даже пасть раскрыть не успеешь. Если увижу, что рядом с тобой какой-то мужик трется. Убью. Его — убью. Тебя — нет. Но ты будешь умолять о смерти.

Он говорит все очень спокойно и ровно, невозмутимо, словно не сообщает никаких необычных вещей. И становится предельно ясно: убийство для него привычное дело, часть рутины. Как зубы почистить или побриться.

Задыхаюсь. Судорожно дергаюсь, инстинктивно пытаюсь вырваться из чудовищного плена, однако ничего не удается.

Амир удерживает мои челюсти приоткрытыми. Медленно поглаживает язык пальцем, после вдруг глубже толкается, намеренно вызывает рвотный рефлекс. Продолжает ухмыляться. И глаза у него абсолютно безумные. Как у маньяка.

Всхлипываю. Жалобно скулю. Дергаюсь сильнее, отчаяннее.

Громила отпускает меня, но только для того, чтобы сдернуть одеяло. Сбросить его на пол, отправить куда подальше. Потом выдирает пояс халата, безжалостно рвет шлейки, прямо с мясом вырывает, распахивает полы в разные стороны, жадно изучает тело.

Его ухмылка становится шире. Красноречивее. От тяжелого взгляда меня накрывает озноб. Даже дышать боюсь. Очень жалею о своем дурацком выпаде.

— Это тоже мое, — чеканит Амир. — Только мое.

Грубо раздвигает мои ноги своими мускулистыми бедрами. Действует настолько резко и порывисто, что чуть ли на шпагат не усаживает. Нависает сверху, накрывает жуткой тенью.

— Чтоб я больше не слышал этих шлюховских речей, — произносит мрачно, накрывает мое лоно ладонью, точно личное тавро ставит. — Для моего болта заточена. Раз у тебя проблемы с пониманием, придется вбить правду. Вдолбить.

Амбал меня порвёт. Просто на клочки растерзает. Раздерет на части своим огромным членом. Только мокрое место на постели оставит. Не пощадит, не проявит милость.