Ход кротом
Шрифт:
Тотчас же Корабельщик высветил на воздухе очередную картинку: парни со шпагами в голубых накидках, точно как на обложке читанного в отрочестве романа. Да что же они там, в будущем, вовсе не мыслями мыслят, а набором готовых картинок? Тогда ими правит создатель набора картинок, что ли?
— … Возьмем «Трех мушкетеров», кумиров каждого мальчишки от Мексики до Канады, от Ирландии до Бразилии. Как там герои себя ведут? Благородный Д’Артаньян бьет Планше вместо зарплаты, и это считается нормальным. Вот почему французские крестьяне дворян душили безжалостно, и вот почему крестьяне безусловно поддерживали Наполеона, прощая ему все рекрутские наборы и все войны со всею Европой. Так это еще культурные французы,
Картинка с тремя мушкетерами погасла.
— … Наши-то баре о зарплате слугам не заговаривали вовсе. Какое там! Дети у тебя в сапогах? Разжирел, значит! Куда управляющий смотрит? А ну, поднять ему оброк вчетверо. Детям на сапоги нашел, и на оброк сыщет!
Сталин доел в молчании. Теперь из рубки на всю панораму распахнулось одно только бескрайнее море, а над волнами хмурое небо. Словно в театре со сцены убрали все лишнее.
— Из этого следует, что население СССР в массе своей поддержит существующий режим, несмотря на развязанную им войну против целого мира, — тихо сказал Сталин. — Потому что взамен его только возврат к буржуям в кабалу. А уж этого еще никто не позабыл.
И Корабельщик тоже ответил тихо:
— Я пытался избежать крупных потерь. Полезь к нам буржуи, я бы аккуратно флот им снес, порты минами блокировал или попросту выжег. Пока еще они флоты отстроят. Поневоле договор соблюдать придется. Последнее, к чему я стремился — такая вот война всех против каждого. У нас Вторая Мировая завершилась ядерными ударами, здесь же, боюсь, начнется с них.
В молчании прошла еще четверть часа. Сталин заметил, что море впереди по курсу неуловимо поменялось.
— Волна океанская, пологая, — ответил на невысказаный вопрос Корабельщик.
— Ну да, вы же моряк, знаете.
— Да уж, — хмыкнул Корабельщик, — моряк из меня, как все остальное.
И продолжил серьезно:
— Порой с ужасом думаю… Что, если война необходима СССР? Если только эти миллионы убитых, казненных, отсидевших сделали нас из конгломерата единой державой? Точно по Гумилеву: на Куликово поле шли брянцы, тверцы, владимирцы, а возвращались оттуда русские. Так и в нашей истории. Под Курском хохол, чурка, жид и москаль горели в одном танке, и считались все советскими людьми.
— Вы уверены, что эфемерное чувство единства, да еще и очень условное, судя по названным кличкам, да и вашему же фильму, стоило жизней сорока миллионов?
— За отсутствие этого эфемерного «хрен знает чего» мы там, в будущем, уже заплатили куда больше совсем не эфемерных смертей.
Сталин едва не выронил чашку с упорно не желающим остывать чаем:
— То есть?
— То и есть. Уехавшими, недолеченными, спившимися, нерожденными… Наконец, прямо убитыми в междуусобицах Армении с Азербайджаном, Молдавии с Приднестровьем, Абхазии с Грузией, России с Чечней и Украиной… Да в каждом городе на терках пятого микрорайона с восьмым! И счетчик потерь только раскручивается. Молодежь режет всех, кто с чужого района, черные риэлтеры душат одиноких стариков за квартиры. Взрослые и серьезные люди серьезно и взросло делят фабрики-заводы-пароходы с применением всех новейших достижений боевой техники и военного искусства… И все бегут, бегут на запад, на восток, на юг, в сказку, в виртуал, в космос — лишь бы отсюда. Сорок миллионов прямых потерь, а если просто разницу взять между прогнозом и реальностью, так разница миллионов триста.
— Почему же тогда вы полезли к нам? Спасать себя смелости не хватает?
— И смелости тоже. А кроме того, нам там очень даже имеется, что терять. У нас есть ваш опыт, понимаете? Вы десятилетиями шли к революции, сделали ее и победили. Вынесли величайшую войну, первыми запустили человека в космос… Но даже это не помогло! Кончилось все теми же сорока миллионами смертей в одной лишь нашей стране, а потом-то все
равно капитализм победил.Сталин молчал, и Корабельщик продолжил:
— У новых, пост-советских, стран в истории нет ничего, даже отдаленно похожего хотя бы на Днепрогэс, что уж там про Гагарина. Хвалятся не новым, а кто больше старых умений не просрал.
Сталин все молчал. Корабельщик потер нос:
— Хорошо, уговорили. Допустим, составилась у меня партия единомышленников, не выловили ее напрактикованные спецслужбы. Допустим, начали мы вооруженное восстание. Ведь слабыми средствами, полумерами, существующую ситуацию не переломить. А сильные средства как бы планету попутно не переломили. Так и это не самое страшное! Страшное — что нам строить? Коммунизм уже один раз попробовали, больше не хочет никто.
Тут моряк резко хлопнул в ладоши:
— А здесь пока еще возможность не изгадить саму идею.
Сталин вздохнул и ничего не сказал. И это Корабельщик, получается, еще из лучших! Но теперь что сделано — сделано. Как там Фадеев писал в поданом на утверждение романе? «Надо было жить и продолжать выполнение своих обязанностей».
Сталин огляделся, ткнул в слабо светящуюся прямо на панорамном стекле карту планеты:
— Что это за отметка под самыми Филиппинами?
Всмотрелся и прочитал:
— «Но каждый, кто на свете жил…»
— Японский флот. Пока я там их топил, здесь островитяне ухитрились на материк две армии переправить. Минное поле протралили судами-ловушками, и вперед, на орде мелкосидящих лихтеров. Хитрые, сволочи. Оповещение, всепланетную связь наладили. Нет, одному мне везде не успеть. Первое, что впишу в Адмиралтейский Код — изоляцию материков, без разницы, под каким обоснованием.
— А вот это что? Пакт Молотова-Риббентропа… Какого еще Молотова? Вячеслава, что ли? А! Это же договор из вашего кино, тот самый, о ненападении с Гитлером… С проектировщиком вагончиков, что ли? Что у вас там за мир такой? Пакт о ненападении с вагоностроителем, додуматься же!
Моряк ответил бесстрастно:
— Это такое волшебное заклинание. Если произнести правильно, вызывает Федора Лисицына, если неправильно — Суворова-Резуна.
— А на горизонте что? Корабль? Или это соринка на стекле?
— Поколение Ската, легкий авианосец, — с непонятной горечью ответил Корабельщик, — ничего страшного. Так, мелочь пассажирская, эмигранты.
Подумал и прибавил столь же непонятное разъяснение:
— Те, прежние, нащупывали путь. Лбом таранили, шли медленно, на предельном усилии. За жизнь один шаг вперед — но свой. А мы вприпрыжку по обломкам былой роскоши, сверкающие находки сапогами топчем. Так ладно бы, нам же и нагнуться подобрать лениво. Когда я сюда попал, я думал: нельзя убивать, потому что это плохо. А сейчас я думаю: нельзя убивать потому, что это может понравиться.
— И что теперь будет?
— Будет ласковый дождь, — скрипнул зубами моряк. — И неласковый вождь. Раз не вышло по-хорошему, давай по-нашему, по-попаданскому, благо, рецепт известен давно. Злых замочим, добрых возвеличим. И потечет вода истории-реки, куда велят большевики.
— А конкретно?
— Мои уцелевшие возможности сообщают, что в Совнаркоме разброд. Армия злится, что потери глупые, что ее позорят мародеры и насильники из ополченцев. Промышленность воет из-за того, что все наспех, впопыхах, через бардак и неразбериху. Люди еще по голове не битые, даже не так обижены, как удивлены: глупо же! Зачем так поступать? Им в ответ: «Не рассуждать! Марш на пулеметы! Родина в опасности!» Село так и вовсе стоном стонет: при Ленине-то, выходит, еще хорошо жили. Скажу честно, всего полтора года назад у нас шансы были не очень. Сегодня же люди аккурат закипают. Тут и самое время верному ленинцу навести порядок. Войну прекратить, сволочей наказать. Продразверстку отменить…