Ход кротом

Вышли на Воздвиженский проспект и зашагали маршем, в ногу, до Воздвиженского переулка — Ипатьевский дом располагался на углу переулка и проспекта, краем выходя на Воздвиженскую площадь, посреди которой возвышался купол Воздвиженского, понятно, собора. Войсковой старшина с досадой отметил, что в ту сторону как-то многовато для заутрени собирается народу.

Поглядев случайно на небо, Асламов обмер и встал. Отряд послушно повторил движение и тоже замер в остолбенении. Прохожие тому нисколько не удивились: весь город глядел в небо.

В небе, прямо на Воздвиженскую площадь, опускались три цепеллина — точь-в-точь как на открытках и в синема-картинах. Руки заговорщиков сами собой потянулись к оружию: все узнали черные немецкие кресты на боках цепеллинов.

Асламов опамятовался первым:

— Слушать меня! Все отлично удается. Живо, пока все в небо смотрят. Скорым шагом… Арш!

Отряд подошел к Ипатьевскому дому; из дома Попова напротив, где помещались охраняющие красноармейцы, выбежал комендант Авдеев. Ему войсковой старшина сунул фальшивый чекистский мандат и фальшивый же приказ, написанный поутру собственноручно: царя с семейством и сопровождающими его лицами передать в распоряжение ревкома.

— Кончать будем суку, — перекосившись лицом, процедил заговорщик. — Вот список с телеграммы, сама она в ревкоме.

Авдеев прочитал телеграмму от лидера Ярославских эсеров Бориса Савинкова, присвистнул:

— Крепко взялась англичанка… Как думаешь, товарищ, до Вятки дойдет?

Асламов только плечами пожал:

— Грош цена всем думаниям нашим, знать надо. Товарищ, не задерживай, у меня приказ. Вон уже и наш возок…

Чекист понимающе ухмыльнулся, и вдруг вынул наган — бойцы-заговорщики не заметили движения за широкими спинами — большим пальцем оттянул курок; Асламов еще успел подумать: силен, черт! Наган еще новенький, пружина тугая… Тут чекист нажал на спуск и войсковой старшина умер.

— Тревога! — заорал Авдеев. — У них бумаги фальшивые! Телеграмма на бланке должна быть! Бей их, парни!

Парни в окна дома Попова выставили сразу несколько винтовок, но заговорщики не стали дожидаться развязки. Покатившись кубарем кто куда, свалили Авдеева — упавшее тело казацкого старшины больше не прикрывало его. Кто-то шарахнул из маузера очередью, и красногвардейцы, опасаясь пулемета, пригнулись.

— Разом!

Заговорщики подскочили к высокому дощатому забору Ипатьевского дома, в упор застрелили глупо высунувшегося караульного, вскочили в калитку. Редкая цепь часовых вдоль забора и в садике только еще поднимала длинные винтовки — мосинка даже пристреливается со штыком, так же и носится — поэтому заговорщики с короткими стволами оказались быстрее.

Принявший командование после убитого казака полковник вбежал в дом:

— Ваше Величество! Перехвачена телеграмма о расстреле вас и всех людей с вами! Идемте, у нас возок и кони! Где угодно лучше, чем здесь!

В подтверждение слов его снаружи шарахнул залп, загремела под ним железная крыша, полетела штукатурка. Затем гулко ударили три… Четыре… Пять! Больше гранат у заговорщиков не нашлось; все найденное сейчас полетело в окна дома Попова, частью истребив отдыхающую смену, частью принудив красногвардейцев укрыться и прекратить огонь.

На шум в большую переднюю сбежались узники. Царь выглядел уже немолодо, в бороде заметно седой. Хорошие, добрые глаза, как и все лицо, производили впечатление простоты и откровенности. Царица, хоть и в мещанском черном платье, вовсе на него не походила. Строгий взгляд, фигура и манеры как у женщины гордой, важной. Заговорщики как-то сразу подумали, что Николай Александрович простой человек, а она непростая. Уж она-то как есть, даже в черном-вдовьем, похожа на царицу. Татьяна важная, как и царица. Остальные дочери: Ольга, Мария и Анастасия важности никакой не имели; заговорщики про себя сделали вывод, что эти княжны простые и добрые, хоть и Великие.

Тут на улице стихла стрельба, вбежал один из бородачей-забайкальцев:

— Ваше Величество! Ваши благородия, возок подан. Стражу мы… — и замялся, глянув на девушек.

— Ничего, — отрезала царица, — как за княжнами в уборную таскаться да непристойные частушки под окнами петь, они герои. Вообразите: ставилась на стол миска; ложек, ножей, вилок не хватало. Так ведь придёт какой-нибудь и лезет в миску: «Ну, с вас довольно». Княжны спали на полу, им даже кроватей не нашлось. А как воевать…

Казак довольно сощурился:

— Комендант у них дурак. Был дурак. Митинговый крикун, бестолковый, невежий, пьяница и вор.

Полковник сделал жест рукой и все семейство чинно, за руки, словно с малявками на променад, вереницей прошло к возку. Гражданин Романов с женой, дочери Ольга, Татьяна, Анастасия, Мария, сын Алексей, лейб-медик Боткин, камердинер полковник Трупп, повар Харитонов, горничная Анна Демидова… По спискам, значился еще мелкий поваренок, но вот сегодня его в доме не оказалось.

Поваренок отыскался на улице. Вместе со здешним босяком, Файкой Сафоновым, с которым частенько дрался: Сафонов приставал к «цареву прихвостню», а вечерами орал под окнами то самое, на что жаловалась царица.

Царица поглядела на сплетенных в драке подростков — одним залпом их прошило, упали, как родные братья. Быстро перекрестилась и встала так, чтобы закрыть убитых от садящихся в карету детей.

Николай Романов приотстал, подавая руку жене, и вполоборота, вполголоса, вполовину решимости, осведомился у полковника:

— Скажите, а великие князья в Алапаевске? Тут, недалеко, верст за сто к северу?

Полковник молча развел руками: увы, Ваше Величество. Хоть казнить прикажите, а мы не всесильны.

Николай Романов также молча перекрестился и полез в нутро крытого возка, в котором развозили по делянкам артели лесорубов. Зимой возок переставляли на полозья, но выбрали его заговорщики не за это, а за полати с печкой: при нужде там и переночевать можно, хотя бы дамам, и сготовить что-нибудь.

— Авва-а-ай! — казак на облучке грозно хлопнул здоровенным «бурятским» кнутом. Четыре укормленных гнедых — не местной низкорослой, а датской не то фризской породы, нарочно под большой груз — взяли разом; возок покатился по Вознесенскому проспекту на юг, на легендарный Сибирский Тракт.

Заговорщики перевязали раны: кроме казаков, осталось их пятеро, так что приведенных с возком лошадей теперь хватало и под седло и под вьюки, кабы они были. Выжили полковник, три поручика и капитан; да вот еще пара «вольноперов» — молодых добровольцев, примкнувших ради романтического спасения Великой Княжны… Четырех Великих Княжон! Штатских заговорщики до сего дня всерьез не воспринимали. А теперь из четверых остались их двое, но, на удивление, не дрожат. Впрочем, Сибирь: тут студентик может иметь на счету медведя или рысь, или тайного золотодобытчика, с которым неловким случаем пересекся в тайге…