Ход кротом
Шрифт:
— Простите, что такое этот ваш «холодильник»?
— У вас его называют «электроледник», фирма «Бош», немецкая, совсем недавно начала его производить, несмотря на войну. Очень помогает в хранении продуктов, — матрос ничуть не обиделся на помеху и продолжил:
— Так вот, чтобы получить холодильники в количестве тридцати пяти миллионов, ну хотя бы за десять лет… Это три тысячи шестьсот пятьдесят суток… Сколько единиц надо выпускать в сутки? Тысяч десять, или я ошибаюсь? А кроме холодильников и других товаров, понадобятся всякие там станки, прессы, проходческие щиты, горные комбайны и зерноуборочные комбайны, тракторы, автобусы, трамваи, локомотивы… Чертова прорва всяких еще вещей, которым я
— Союз побежденных? — долетело с дальнего края стола. — Пожалуй, умно.
— Анти-Антанта, — сказал еще кто-то.
— Именно, — продолжил матрос, очевидно довольный хоть какой-то реакцией на длинную речь. — Обмеры пахотных земель дадут нам численность необходимых тракторов. Крестьяне применять и чинить машины не могут, следовательно, страну придется покрыть сетью предприятий, которые смогут. Смогут содержать машины, чинить, закупать по мере необходимости новые, и по крестьянским заказам пахать, косить, возить. На все это нужны сотни тысяч техников, инженеров и поголовная грамотность, ведь откуда без нее черпать кадры?
Люди за столом принялись переглядываться, но все равно пока еще молчали. Все они учились в университетах, все слушали длинные лекции. Все понимали, что задавать серьезные вопросы докладчику надо после завершения доклада.
Матрос развернул синий экран пошире и показал на нем карту бывшей Российской Империи.
— Большая часть окраин вернется к нам, потому что хозяйственные связи куда сильнее надуманных амбиций. Продавать хлопок, дыни, ковры, и что там они еще продают, узбекам выгоднее на север, чем в английские протектораты с Индией: там своих фруктов и ковров предостаточно. Поэтому я сразу рассматриваю весь хозяйственный комплекс в целом. Понятно, что мы не в силах обеспечить грамотными кадрами сразу всю страну. Сосредоточим их по линии Петроград — Москва — Киев, потому что в этих городах имеется уже некоторая база. Откроем тут необходимые институты, университеты, школы, училища для тех же техников. Начнем производство и выпуск опытных образцов, малых предсерийных партий для испытаний. За первую пятилетку выучится необходимое число людей и появятся отлаженные, испытанные образцы техники…
Мужчина из центра правого ряда громко хмыкнул. Анархист поглядел на него понимающе, но с речи не сбился:
— За вторую пятилетку построим необходимые заводы для серийного выпуска этих образцов, сразу в нескольких местах страны. Тракторные заводы поближе к бескрайним полям Поволжья, Украины, Кубани, Казахстана. Нефтяные прииски на башкирских месторождениях и в Баку. Заводы горного оборудования в Курске и Юзовке, судостроительный в Нижнем, и так далее. Тяжелое оборудование доставим дирижаблями, с немцами уже подписаны необходимые договора.
— Утопия! — громко сказал мужчина из центра правого ряда. — Господин Пржевальский, помнится, писал в отчете, что на ликвидацию безграмотности Средней Азии потребно более четырех тысяч лет. А вы тут планируете на жалкие десять лет. Утопия! Фантазии господина Уэллса. Воздушный шар на две тысячи персон.
Матрос хмыкнул, снова ничуть не обидевшись на помеху:
— Всякая страна может развиваться двумя способами. Первый реалистический: прилетят инопланетяне и нам помогут. Второй фантастический: все делаем сами. Я именно что инопланетянин, вот я прилетел и вот я вам помогаю. Так что все по канонам. Все реально!
Собрание засмеялось: нервное напряжение от невиданного прожектерства требовало выхода, и шутка про инопланетность анархиста пришлась кстати. Матрос, на удивление, засмеялся тоже. Дождавшись тишины, нарочито простецки двинул плечами:
— Альтернативный путь никуда не делся. Ленин прислушивается
ко мне, Дзержинскому я кое-чем помог. Пойдут навстречу. Сей момент объявим врагами народа каких-нибудь адвентистов, масонов, буддистов, уклонистов, эсперантистов. Наловим тысяч триста народу или там полмиллиона, сколько поймается. И в бараки, в лагеря их, за колючую проволоку. Норма — пайка, план — закон, выполнение — честь, перевыполнение — двойная пайка… Надо завод построить, сейчас же ставим бараки косяком на краю котлована, сто тыщ мужичков с лопатами, телегами-грабарками, десятники со счетами, охранники с собачками… Два фунта мяса каждая караульная собачка ежедневно потребляет, к слову сказать. И попробуй не накорми!Анархист оперся обеими руками снова на столешницу; тень его пролегла между сидящими, стерла отражение очков и пенсне в полировке стола.
— Можно и без техники, — сказал матрос таким голосом, что шутить расхотели сразу все. — Можно и без вас, и без меня. Просто в таком варианте больно уж много народу закопать придется.
Ближайший к матросу человек, поневоле принявший на себя роль связующего звена, примирительно поднял руки:
— Простите, товарищ… Э-э…
— Корабельщик.
— Товарищ Корабельщик… — инженер замялся, подбирая слова, потом, очевидно, плюнул на политесы и отважно встал, обернувшись к анархисту всем телом:
— Как там ни крути, но Россия бедная страна. Все сии преобразования, безусловно, благотворны. И я даже готов признать, что идея концентрации всех сил науки в нескольких крупных городах позволит ускорить работы за счет лучшей связи между нами всеми, равно же и позволит их лучше контролировать. Но, во-первых, откуда на все сие возьмутся средства?
Собрание молча похлопало в ладоши, затем все повернулись к анархисту, видимому черным силуэтом на фоне сводчатого окна.
Корабельщик с ответом не замедлил:
— В одна тысяча девятьсот седьмом году доход от продажи хлеба составил четыреста тридцать один миллион золотых рублей. На предметы роскоши ушло сто восемьдесят, а сто сорок миллионов русские дворяне оставили на зарубежных курортах. Ну, а модернизация промышленности, что здешние щелкоперы от широты душевной обозвали индустриализацией, получила только шестьдесят миллионов рублей. Всего лишь одну восьмую часть от хлебного дохода. Как мы видим, статистикой учтено триста восемьдесят золотых миллионов. Где сгинули еще пятьдесят, никто даже и не спрашивал. И это, господа, единственный год. А на все начальное образование по всей Руси Великой в том году издержано и того менее: шестнадцать миллионов. И не казенных денег — земских. Пожертвования, местные сборы, казна рядом не лежала.
— Есть ложь, есть громадная ложь, а есть статистика, — меланхолично уронил русобородый богатырь с отдаленного края стола. Корабельщик снова развел руками:
— Ладно, я коммуняка-безбожник, мне и не положено верить вашим сводкам. Но почему вы собственному своему Статистическому Комитету не верите?
Стоявший перед своим креслом инженер поспешил вернуть беседу в прежнее русло:
— Во-вторых, товарищ Корабельщик, вы все упоминаете, что делать и строить нам. А ваша роль какова?
— Ну какая у комиссара роль? — анархист вытащил из-за пазухи большой пистолет, повертел и спрятал. — Расхаживать за спинами с маузером, да пулю в затылок пускать одному-второму. Чтобы жизнь малиной не казалась. Ну еще речи там задвигать всякие, про мир во всем мире… Вы же этого ждали, когда чекисты вас выдергивали с корнем из-за праздничных столов?
Собрание переглянулось, не понимая — то ли снова шутка, то ли уже оскорбление.
— В-третьих, — сказал все тот же ближний к матросу инженер, — почему вы полагаете, что заставите нас работать на таких условиях? В тюрьме творить нельзя!