Ход кротом

Наконец, даже кержацкая выдержка лопнула.

Матрос между тем спокойно выдохнул и сказал без малейших признаков обиды или злости, всего лишь с печалью:

— Увы, Вениамин Павлович. Увы. Мало кто разбирается в чужом невозможном.

И отодвинул кувшин с голицынским вином подальше, не давая Веньке соскользнуть в отчаяние.

Венька замер, глядя на собеседника исподлобья. Эх, напиваться все равно с кем. Напротив матрос — пусть будет матрос! Подальше, у входа на летнюю террасу, за сдвинутыми столиками громкий спор — как поступить с цельным зажаренным кабаном. Прямо конгресс, немцы какие-то… Взять все — да и поделить!

Именно что взяли, да и поделили.

За кровавую авантюру Зимнего Похода у Крымского правительства взят Севастополь. Вот этот самый, в коем сейчас и развертывается драма. Прямо за окном ресторана Пушкинский сквер, густая листва самого конца крымской весны, шелест и чириканье. А за сквером просвечивают высоченные окна градоначальникова дома. В том доме делегация Крымской России, приехавшая на конгресс для урегулирования послевоенных отношений, статуса Керченского пролива, границ советского анклава и тому подобных вещей.

А немцы привезли на тот самый конгресс московскую делегацию. Привезли с явным намеком: в трех цеппелинах, «десятитонниках» уже новенькой советской сборки. Дескать, смотрите, и мы уже умеем, как приличные нации! Правда, что экипажи новоделов покамест набраны поровну из русских и германцев, но всего лишь год назад большевики и такого не имели. А сегодня уже обувные заводы большевикам налаживают австрияки. Рыболовные траулеры, по слухам, строят большой серией норвежцы. Шведские рудокопы дрессируют юзовских шахтеров. Даже греки, черт их побери, обучают большевиков тонкостям виноградарства!

Поручик Смоленцев, пожалуй, пошутил бы: «Ну и кому большевики доверят самую важную концессию, на построение коммунизма в России?» А начальник СПМК-72 Смоленцев, оставивший за собой пятнадцать недель и десять мостов, знал: обойдутся. Сдюжат. Разобьют задачку на сотню маленьких шажков — и сожрут, как сотни тысяч африканских муравьев сжирают попавшегося на пути слона…

Он, Венька, здесь один-одиношенек. Своего слона ему никак не одолеть.

Слева от матроса, лицом к лицу с Венькой — главный немец, знаменитый Петер Штрассер, командир дирижабельной эскадры. Темные волосы, темные живые глаза, черная форма морского авиаотряда — все безукоризненно выглажено и вычищено, немецкий порядок во всем. Лишь немецкому порядку Москва доверила драгоценные жизни наркомфина Гуковского и представительницы эсеров.

Представительница, кстати — пламенная Мария Спиридонова, что самого Ленина стыдила: «Распустил царей и подцарей по Крымам и заграницам!» Нужды нет: Ленин ее и послал в Крым. Дескать, посмотрите, Мария, своими глазами, легко ли Николаю Романову дышится в Ливадийском дворце? Не так давно Николай державствовал, а нынче каждый камень ему немой укор в потерянном величии… Делегация Совнаркома сейчас в особняке на Садовой, двумя улицами выше, где планируется открыть постоянное советское представительство.

А здесь нет ни дипломатов, ни делегаций. Здесь возвратившийся из похода огнеметчик Слащева заливает горе, и матрос-анархист ему самая подходящая компания. По сторонам от матроса и Штрассера за столами еще какие-то молодые дойче камераден, увешанные красными бантами. Немецкие и русские воздухоплаватели в одинаковых кожаных куртках. Пить пока не начали, хотя официанты уже предвкушают щедрый поток московского — некогда царского! — золота.

Матрос в своем бушлате и бескозырке выделяется среди воздухолетчиков: на кожанках свет люстры блестит, а в шерстяную морскую форму проваливается бесследно, только пуговицы злорадно подмигивают желтыми волчьими глазами.

Что матрос тут забыл, понятно: флот отошел к большевикам. Отошел при полном одобрении флотского народа. Особенно, когда вернувшийся Венька безо всякой задней мысли частным образом проговорился, что в Красной Армии пьяный офицер невозможен: пристрелит первый встречный коммунист. Слухи о железной большевицкой дисциплине разлетелись мгновенно и вызвали определенное уважение. Опять же, сильному и грамотному врагу проиграть не так стыдно, как уступить орде полураздетой неграмотной сволочи с одной винтовкой на троих. По некоторым словечкам, слышанным ранее в «красной каторге», Венька понял, что слух умело подогревается агентами красных. Но личные проблемы полностью заслонили государственные. Он инженер, в конце-то концов.

Так или иначе, по договору флот переходил к большевикам полностью. Вместе с первоклассной военно-морской базой Севастополь, со всеми ее арсеналами, с полными доверху штольнями в Инкермане, с доками, мастерскими, с береговыми батареями. Наконец, с Корабельной бухтой. Кроме пары крейсеров и миноносной мелочи, в той бухте и относительно новый дредноут «Генерал Алексеев», и вовсе уж ветеран, «Георгий Победоносец», где пушки установлены даже не в башнях, а за стальными брустверами-барбетами. Но все равно, живой огромный корабль.

Выходит, принимать корабли матрос и прилетел. Его же и зовут…

Вениамин выпрямился, утирая салфеткой разом выступивший на всем лице холодный пот. Его же и зовут — Корабельщик!

Венька убрал руку от кувшина с вином. Сел прямо, осмотрелся. Город Севастополь, Пушкинский сквер под окнами резиденции градоначальника. Лучший в городе ресторан, по случаю богатых гостей, освещенный и прибраный. За окном набережная, за набережной цепочкой городские хлебные амбары, за амбарами — синяя-синяя Южная бухта, разделяющая город на две части. За окном хмельной теплый ветер: весна!

Года не прошло, как поднялся сын сибирского раскольника до высот высочайших, а ныне обрушился во тьму безнадежную и готов пить уже черт знает, с кем! Даже с неявным соперником за Татьянину руку…

Матрос между тем отодвинул кувшин с вином еще дальше.

— Напиться вы всегда успеете, Вениамин Павлович. Судя по вашему отчаянию, задачка представляется вам сложной?

Венька только руками развел: ну как объяснить матросу, почему простым увеличением в два, три, десять раз нельзя получить надежную работоспособную конструкцию.

Нет, в самом деле. Уж если придется драться, то сперва полагается объясниться начистоту. Вениамин поправил галстук и пиджак надетого для объяснения костюма, вздохнул и сказал:

— Корабельщик… Уж простите, я только сейчас вспомнил, где видел вас раньше.

— Ничего.

— Начну сначала. Справа от нас Пушкинский сквер, видите?

— Так точно.

— Час назад… — Венька посмотрел на большие часы: девять вечера, — мне в том саду Татьяна сказала…

* * *

— Я просила вас не ходить в Зимний Поход, но вы меня ослушались. Верно?