Hohmo sapiens. Записки пьющего провинциала

Но деревянные строительно-монтажные работы предварял, как и положено, «нулевой цикл», а именно рытье и укладка фундамента, в котором гений пилы и топора не мог по своим природно-производственным характеристикам принимать участие. К этому делу и, конечно, на абсолютно добровольных началах был привлечен специалист по другому билдингу — боди-: силач и культурист Лева Циркинд, для которого копание и перебрасывание земельной массы было облегченным вариантом ежедневных тренировок по накачиванию массы мышечной.

На торжество по закладке «Роял дач» Саня где-то из-под полы достал истинное чудо — алюминиевую пятиведерную бочку (сейчас бы сказали — «кег») настоящего чешского пива. Запаянная бочка в пятнадцать галлонов и сто пятьдесят фунтов нетто была неимоверно тяжела, но закаченная наполовину пивом, наполовину пеной, в воде не тонула, и поэтому с песнями вплавь была доставлена под старую ветвистую яблоню на стройплощадке. Под бравурные звуки трофейного патефона в нее ввернули бронзовый водопроводный кран и водрузили меж сучков. В качестве кружек в дело пошли пустые литровые банки из-под просроченных консервов «Каша перловая» и «Тушенка говяжья», шесть ящиков которых на время строительства я «заготовил» у знакомого прапорщика N-ской воинской части в обмен на один ящик портвейна «Розовый». И пир удался!

Возведение бесстеновой конструкции было в самом разгаре, когда подул холодный волжский бриз, и нам захотелось хоть каких-нибудь стен. В научно-исследовательском отделе компании «Роял дач» был сделан выбор в пользу дешевой необрезной доски-дюймовки, которую на нашей пилораме обращали в вагонку, и обапола на стойки под нее.

Неизвестным нам тогда, а большинству и сейчас, словом «обапол» называется толстый горбыль, который получается при распиловке в четыре ножа бревна на шпалы, то есть сужающийся трехсторонний брус. Дважды прекрасный строительный материал! Во-первых, как брус, а во-вторых, своей ценой. На лесопилках он проходил как ничего не стоящий горбыль и по цене горбыля доставался «нужным людям».

Это почетное для советского человека звание мы запросто получили у моего почти что одноклассника Льва Петровича Каца, управлявшего строительным трестом и во всех смыслах большого человека. Он же и направил нас с сопроводительной запиской на лесопилку на речку Гуселку, впадающую в Волгу чуть выше нашего участка. Набрали мы этого горбыля три лодки-гулянки по официальной цене сто восемь рублей за все про все с документами. И этого волшебного леса нам хватило с запасом на обе дачи. Мы даже песню пересочинили на известный мотив: «Это слово новое — «обапол» — нам дороже всех красивых слов».

Так один за другим в рекордные сроки на берегу великой русской реки два «высокооплачиваемых работника умственного труда» получили право на незаслуженный семейный отдых в настоящих деревянных дачах, покрытых рубероидными крышами с блестками, искрящимися под ярким солнцем.

Как любой классический трест, «Роял Дач Билдинг Компани Ltd» лопнул, взорвавшись праздничным фейерверком с карнавалом и банкетом на берегу еще не затянутой льдом Волги-реченьки-реки.

«АНДРЕНАЛИН»

Андрюшка Мизюрев был черемисом, не вернувшимся после армии домой, а решившим посмотреть мир, который ни в своей марийской деревне Тайганур, где жили и работали традиционные плотники-срубщики, далекой даже от Йошкар-Олы, ни на ракетной точке в Забайкалье, где Андрюшка поварил, он не знал и не ощущал. Как, ободранный и голодный, он ранней весной оказался в нашем дачном поселке, дембель не понимал вовсе.

— Да как-то так, дядя Вова, получилось: сел в поезд, а потом из него вышел.

Андрюшка по крестьянской жадности на свои не пил и не курил, на чужие — только «баловался», но мог на завтрак, обед и ужин подчистую спороть с добавками все, что ему давали, не пренебрегая постоянным подножным кормом, к коему относились яблоки, груши, овощи и ягоды, бесхозно произраставшие на участке.

— Андреналина во мне не хватает, — оправдывался обжора, кем-то наученный. При этом парнишка сохранял стройность фигуры и ясность мысли.

А мысль у него была одна: разбогатеть так, чтобы появиться дома городским модным парнем с тысячей рублей в кармане и подарками близким на общую сумму триста пятьдесят рублей. У него, как у Шуры Балаганова, все было рассчитано до копейки. За осуществление этой мечты он был готов выполнять любую работу. Причем в любое время: он никуда и никогда не торопился. Может, из этого и состоит душа далекого, но близкого марийского народа?

И я купился на такого Балду, так как любому владельцу дачного хозяйства всегда нужен работник: повар, конюх и плотник, — да где мне найти такого, не слишком дорогого? Хотя, в отличие от легендарного умельца, крестьянский сын Андрюшка мог копать, а мог и не копать, но, главное, мог сторожить место своего проживания. С местными мужиками, браконьерствовавшими хилой рыбной ловлей на бывшей великой своими запасами реке Волге, Андрюшка часто уходил в ночь, пренебрегая третьим и обязательным для выполнения поручением. Потом весь улов жарил или коптил, ел сам и от души угощал хозяев и их гостей скукоженными до мизинца мальками.

Был разгар лета, на даче жили отдыхающие, и проблема охраны, в общем, не стояла. Андрюшка был мелкокучерявым, белозубым, вечно улыбающимся чистюлей, совершенно лишенным даже малых внешних признаков деградации. И меня это устраивало.

Он, на самом-то деле, нужен мне был на осень. Когда дачники съезжали, а лихие парубки из соседней деревни начинали любимое народное дело — безнаказанно грабить дачи. Брали все, что хозяева не вывозили в город или не закапывали в огородных схронах, включая все железные изделия до крыш, сдававшиеся в металлолом. С главными махновцами, своими ровесниками, Андрюшка скоро подружился и даже нашел себе среди них девушку, которая по своим морально-техническим характеристикам парубкам давно уже была в обузу.

Договорный кошт по соглашению сторон состоял из зарплаты в размере официального прожиточного минимума, которая, за исключением небольших сумм на конфеты и одеколон, хранилась у меня до накопления «золотой тысячи», одежды и обувки добротного сэконд-хэнда, проживания в отдельном отапливаемом дровами домике при даче, калорийного питания из общего котла и непрерывного просмотра телевизора, единственного источника Андрюшкиной культуры и информации. Так что его трудовая и личная жизнь били ключами. Но, как выяснилось, не только ключами, но и отмычками.

Андрюшка начисто был лишен самостоятельности, он жил чужими командами, просьбами, советами и никогда со всем этим воздействием не спорил. Почему? Да потому что так жили все: в родной забытой и забитой марийской деревне, в «дедовской» советской армии, в придачном спившемся поселке, да и на «барской», по Андрюшкиным понятиям, даче, где все, что делал Андрюшка, кроме рыбалки, он выполнял только по моим распоряжениям. Я был для него обычным и очередным отцом-командиром, только богаче, добрее и веселее забайкальских!