Холодная комната
Шрифт:
– Ты совершила ошибку, Сонечка. Но мы все ошибаемся, одни – реже, другие – чаще. Да, я очень хотел, чтобы ты достигла высот, которые оказались мне не по силам. Видимо, не судьба. Ты уже взяла документы?
– Да, да! Взяла! И разорвала! А знаете, почему?
– Не знаю. Скажи.
– Меня рвёт от мысли, что вы пытаетесь вылепить из меня какую-то ерунду, как из пластилина! Я вам – не пластилин! И я вам не дочка! И мне четырнадцать лет! И я вас люблю!
Через две минуты опять подошёл автобус. Саша уехал. Соня осталась на остановке. Она сидела там до утра. Никто её не искал.
Глава третья
Солнечным
– Персоналка, – определила одна из пожилых дам, прищурив глаза на номер. Вторая хмыкнула.
– Подполковник какой-нибудь! Высокое руководство нынче на «Мерседесах» гоняет.
Третья молчала. Пассажир «Волги», покинувший её ранее, чем водитель заглушил двигатель, после этого стал всё делать с неторопливостью. Он не тянул и на подполковника. Это был мужчина лет сорока или чуть за сорок, среднего роста, худой, небритый, стриженый по-мальчишески: чёлка длинная, сзади – коротко. Вышел он с «дипломатом» – то есть, с портфельчиком из разряда тех, которые стало модно называть кейсами. Тёмно-синий костюм сидел на мужчине, как сшитый по спецзаказу, но он был точно сшит не за один год до того, как его носитель стал разъезжать на казённой «Волге». Интеллигента в таком костюмчике куда проще представить где-нибудь в электричке, с двумя батонами колбасы подмышкой и газетёнкой перед заспанными глазами, чем в персоналке, с кейсом. А кейс как раз был хорош. Именно с таким ходил тогдашний премьер-министр, взахлёб проклинаемый всей страной за то, что вытаскивал её из смертельной пропасти как-то очень бесцеремонно, просто за шиворот.
Аккуратно захлопнув дверь персоналки, интеллигент достал сигарету и закурил. Потом он скользнул безразличным взором по всем окрестным домам с ярко отражающими багровое солнце окнами, по спортивной площадке с юными футболистами, по забору профтехучилища, по машинам, по гаражам, по притихшим бабкам, и не спеша зашагал к подъезду. Одна из бабок – та самая, что никак не прокомментировала его приезд, вдруг поднялась с лавочки и решительно преградила ему дорогу. Он попытался столь же решительно обойти её, но она успела схватить его за рукав.
– Скажите, вы следователь?
– А что?
Взгляд у обладателя кейса был ледяной, голос – хрипловатый. Хорошая сигарета торчала из уголка его рта как-то по-шпановски: не то торчала, не то свисала.
– Могу вам кое-что сообщить, – прошипела бабка, скосив глаза на приятельниц, затаивших дыхание, – но сперва скажите, как вас зовут и кто вы по должности?
– Я – следователь районной прокуратуры. Зовут меня Алексей Григорьевич Хусаинов.
Старуха подняла брови.
– Татарин, что ли?
– На четверть. А теперь вы представьтесь, пожалуйста.
– Вероника Валерьевна, – отрекомендовалась старуха, и, недоверчиво оглядевшись по сторонам, перешла на шёпот, – сегодня ночью сижу я, стало быть, под открытой форточкой у себя на кухне…
– Где вы живёте? – невежливо перебил Хусаинов.
– В семидесятой квартире!
– Третий этаж?
– Да, третий.
– А вы живёте одна?
– Одна! Дочка у меня весной замуж вышла, а сын с племянником…
– Всё понятно. Я к вам зайду. Будьте дома.
выдернув руку из цепких
пальцев старухи, следователь вошёл в подъезд, и, вдруг заспешив, поднялся по лестнице с расшатавшимися перилами на четвёртый этаж. Идя от второго к третьему, он щелчком отправил окурок в форточку. Деревянная дверь семьдесят четвёртой квартиры была открыта. В тесной прихожей сидел на стуле щупленький капитан с седыми усищами. Это был участковый. Он козырнул Хусаинову, незначительно приподнявшись, и протянул ему руку. Квартира была двухкомнатная. Алексей Григорьевич оглядел её из прихожей. В маленькой комнате, на тахте, поверх одеяла, лежал труп женщины. Эта женщина была голая. Её рот был открыт, притом очень широко, до предела. На подбородке и шее запеклась кровь. Мёртвые глаза смотрели на потолок с таким выражением, что семнадцатилетний стаж сыщицкой работы не удержал Хусаинова от невольного вздоха. Во второй комнате, на диване, лежал мужчина. Живой, одетый, в сознании. Рядом с ним сидел, делая ему внутривенный, врач Скорой помощи.– Я могу с ним поговорить? – спросил Хусаинов, обращаясь к последнему.
– Через пять минут. Девушка уже с ним поговорила, и вот чем кончилось.
Хусаинов прошел на кухню. Там весело пила чай вся следственная бригада – два дактелоскописта, судмедэксперт Перинский и лейтенант Кременцова – двадцатипятилетняя длинноногая стерва с кукольными глазами, великолепным французским, сносным английским и чёрным поясом по дзюдо. Её многочисленные достоинства и таланты не впечатляли лишь одного человека, а именно Хусаинова, её шефа. Как-то раз он за попытку сделать ему без его согласия массаж плеч сделал Кременцовой такой массаж задней части тела, что все её столкновения этой самой частью с татами при смертоносных бросках показались ей не более чем шлепками войлочным тапком. С этого дня она зареклась прикасаться к шефу, но поклялась при каждом удобном случае отравлять ему жизнь различными способами. С фантазией у неё, в отличие от ума и совести, проблем не было.
– Кофе, чай? – мяукнула Кременцова, вручая следователю акт осмотра места происшествия. По привычке проигнорировав не особо важный вопрос с её стороны и тем самым не дав свершиться какой-нибудь обезьяньей выходке, Алексей Григорьевич пробежал акт глазами. Потом взглянул на судмедэксперта.
– Так что, реально язык отрезали?
– Вырвали, – уточнил Перинский, хрустя печеньем. Следователь вернул бумагу помощнице.
– Это как?
– Судя по отсутствию повреждений на нём – без помощи каких-либо твёрдых приспособлений. То есть, руками.
– А разве это возможно?
– Да, для гориллы. Но не для каждой, а лишь для склонной к припадкам бешенства и всю жизнь занимавшейся силовыми видами спорта.
Вряд ли судмедэксперт сказал это с умыслом, но лицо Кременцовой изобразило такое неудовольствие, что слегка усмехнуться посмел только Хусаинов. Если бы речь шла не об оторванном языке симпатичной женщины, он бы даже и рассмеялся, после чего услышал бы от своей помощницы просьбу подойти к зеркалу и расплакаться. Но сейчас ему было очень невесело и без зеркала.
– А когда наступила смерть?
– Да часов семь-восемь назад, – ответил судмедэксперт, – около полудня.
– Юлька, за мной, – скомандовал Хусаинов, и, взяв из вазы конфету, направился к входной двери. Проходя мимо усатого капитана, бросил ему:
– Ты тоже.
Плотно прикрыв за собою дверь, которая от нажатия затрещала, три офицера спустились к почтовым ящикам и окошку на межэтажной площадке и закурили – каждый свои.
– Ну, что у тебя? – спросил Алексей Григорьевич участкового.