Холодные шесть тысяч

Снаружи подъезжали на машинах. Хлопали дверьми. На парковке царил шум и гам. Ваш хозяин — Уэйн-старший.

Очередное «совещание» издателей листовок. По его же собственным словам — «самых лучших и самых главных». За десять дней — десять таких совещаний. Финансовые дискуссии и «саммиты». Выезды — контроль распространителей на местах. Гражданские права — в задницу! Давайте восхвалять права государственные. И продавать побольше листовок. Мистеру Гуверу нужна скорость. Мистеру Гуверу нужен масштаб.

Это рассказал Уэйну отец. Выболтал практически все. Чтобы заставить сына ненавидеть, как он.

Он видел машины федеральных агентов. Понял, что эти люди наблюдают за ним. Они таились на дорогах. Высматривали, с кем он будет встречаться. И записывали номера машин.

Местные агенты — не ФБР — наверняка орлы Дуайта Холли.

Уэйн-старший думал не о том. Его ум был поглощен листовками. И самое главное он упустил. Он беспрестанно говорил. Пытаясь расшевелить Уэйна. Произвести на него должное впечатление. Теперь папаша общался с Уордом Литтелом. И хвастался: «Литтелу нужна помощь. Вот я под шумок и посажу своих людей в контору Хьюза».

На прошлой неделе Уэйн звонил Литтелу. Чтобы предупредить: папочка желает тебе насолить — и Дуайт Холли тоже не дремлет.

Уэйн чистил ножи. И пистолеты. Собирал в кучку патроны для обреза. Вошла Дженис. Мокрая после бассейна. Пахнущая хлорированной водой и маслом для загара.

Уэйн бросил ей полотенце:

— Раньше ты стучалась.

— Когда ты был маленьким — да.

— Кто у него на сей раз?

— «Джон Берч». Хотят, чтобы он изменил шрифт в листовках про отравленную воду — чтобы отличались от расистских.

Загорела она неровно. Трусики бикини сидели низко. Так что кое-где виднелись черные волоски.

— Весь ковер мне закапала.

Дженис принялась вытираться.

— Скоро твой день рождения.

— Знаю.

— Тебе исполнится тридцать.

Уэйн улыбнулся:

— Хочешь, чтобы я сказал: «А тебе в ноябре сорок три»? Убедиться, что я не забыл?

Дженис уронила полотенце.

— Хороший ответ.

Уэйн сказал:

— Я не забываю. И тебе об этом известно.

— О том, что важно?

— Вообще ни о чем.

Дженис присмотрелась к фотографиям на доске. Пристально разглядела преподобного Кинга.

— По мне, так никакой он не коммунист.

— Не удивлюсь, если ты права.

Дженис улыбнулась:

— И на Уэнделла Дерфи он тоже не похож.

Уэйн скорчил гримасу. Дженис сказала:

— Мне пора. Кларк Кинман пригласил меня поиграть в гольф.

В «Двойке» было пусто. В баре, у автоматов и игровых столиков — никого.

Уэйн был начеку. Ходил. Сидел. Следил за неграми. Не скрывал, что следит за ними. От него убегали. Не обращали на него внимания. Делали вид, что все хорошо-о-о-о.

Время бесполезно волочилось следом. Или он — за временем. Он уселся возле будочки кассира. Пододвинул поближе табурет.

Входит негр. С коричневым бумажным пакетом в руках. С бутылкой пойла. Подходит к автоматам. Сует в щель пару мелких монет. Не везет. Сорок раз — и ни одного выигрыша. Словом — сегодня явно не его день.

Негр достает из штанов хрен. И орошает все вокруг. Игровые автоматы. И зазевавшуюся мужеподобную монахиню.

Уэйн двинулся к нему. Тот смеется. У меня есть нож, понял? Ручка завернута в пакет.

И рыгает.

Уэйн отступил. Ухватил его за руку. Вывихнул ему запястье. Тот тут же исторг свой обед. И выронил нож.

Уэйн опрокинул его ничком. Двинул ему по зубам. Поставил на колени.

46. (Лас-Вегас, 6 июля 1964 года)

Элдон Пиви походил на мужеподобную бабу. Ясно было: этот педик себя в обиду не даст.

Три десять утра. Диспетчерская опустела. Пиви работал один. Вошел Пит. Пиви сощурился. Пиви потянулся к ящику стола. Очень медленно.

Пит встал между ним и столом. Рванул к себе ящик. Выхватил пушку.

Пиви подобрался. Отлично соображал этот тип. Откинулся на кресле. Задрал ноги на стол. Легонько погладил бедра Пита.

— Высокий и опасный брюнет. Прямо мой тип.

Пит вынул обойму. Вылущил патроны. Те рассыпались по полу.

Пиви ухмыльнулся:

— Хочешь, я тебя пристрою? Содержанка или гейша-бой — выбирай.

Пит сказал:

— Не в этот раз.

Пиви засмеялся:

— О, он говорить умеет.

Зазвонил телефон. Пиви не обратил на это внимания. Поерзал на месте, пошевелил пальцами ног. Коснулся Питовых бедер.

Пит зажег сигарету:

— «Съемки осуществляются сотрудниками тихуанской полиции, которые привлекают (часто заставляя силой) к участию в них несовершеннолетних девочек».

Пиви пошевелил пальцами ног.

— Черт, я-то размечтался. Знаешь, как в той песне поется: «Однажды он придет, кого люблю…»

Пит вывернул карманы. Вынул деньги — две тысячи — новенькими купюрами.

Положил деньги на стол. Ухватил Пиви за ноги. И стащил их со стола.

— Нам нужен твой голос в комиссиях по контролю над азартными играми и распространением спиртных напитков — пять процентов от прибыли можешь оставить себе.

Пиви достал гребенку и пригладил завиток на лбу.

— Думаешь, меня никогда не шантажировали и ничего не вымогали — иногда вполне законно? Ну же, давай следующую реплику. Скажи, что ты взорвешь все мои такси.

Пит покачал головой:

— Если дойдет до следующей — ты потеряешь свои пять процентов.

Пиви показал Питу средний палец. Пит поморщился. И показал ему три фотографии.

Роуз Паолуччи в церкви. Роуз Паолуччи отсасывает у буль-мастифа. Роуз Паолуччи с дядей — Джоном Росселли.

Пиви ухмыльнулся: хи-хи-хи. Пиви присмотрелся. Побледнел. Вспотел. Исторг свой обед. Оросил коммутатор. Намочил телефон. Схватил намокшие купюры.

Пит взял со стола визитницу. Отыскал в ней карточку Милта Черджина.

Они встретились в закусочной Силлса. Болтали о всякой ерунде. И поедали блины.