Холодок

Тюремщик помчался быстрее лани исполнять поручение, а принц прислонился к косяку двери и стал сверлить меня пристальным немигающим взглядом. Словно змея, право слово. Я постарался принять вид независимый и гордый и спокойно уселся на свой тюфяк. Видывали мы и не такое. Понты – наше всё.

Тюремщик управился на удивление быстро, притащив вполне приличное деревянное кресло, обитое весёленькой жёлтой материей в голубой цветочек. Принц кивком поблагодарил тюремщика и сказал:

– Более я в вашем присутствии не нуждаюсь, любезный. Понадобитесь – позову.

Тюремщик, кланяясь и пятясь, покинул моё «роскошное» обиталище, и дверь захлопнулась. Кай-сур уселся в кресло, закинул ногу на ногу… тут мне некстати вспомнилась Шерон Стоун в «Основном инстинкте», и я чуть не заржал, но потом пригорюнился – всё-таки положение у меня не самое весёлое и злить принца мне не с руки. Пока что.

Кай-сур некоторое время помолчал, а потом неинформативно поинтересовался:

– Ну?

– Не запряг ещё, чтобы нукать, - мой язык отреагировал раньше головы и не смог не выдать колкость. Ой-ой-ой. Сдержаннее надо быть.

Однако принц не рассердился, а только рассмеялся:

– Нет, ты определённо прелесть… И где вы взяли этого мага… Так всех провести. Если бы не Рах-мат – вы бы просто преспокойно уехали, и ни одна живая душа не догадалась бы, что ты был так близко ко мне, мой милый Чоуроджи.

– Меня Мстислав зовут, если ты не помнишь – напоминаю, - отрезал я. – И с каких это поганок я – «твой»? Не припомню что-то столь потрясающей степени нашей близости.

Блин, да что ж такое-то? Мне это принц настолько неприятен, что я просто сдержаться не могу? Прямо хоть язык себе откусывай…

– Мой, мой, - рассеянно сказал Кай-сур. – Как только я узнал, кого задержал Рах-мат – упросил отца отдать тебя мне. Он подписал соответствующий указ, так что теперь ты моя полная собственность. Он, знаешь ли, любит меня, а уж мой рассказ об опасностях, которые я пережил, очень впечатлил его. Он тебе благодарен за моё спасение, правда…

Нихуя себе благодарность! Если это она самая – то я уж и не знаю, что называть чёрной неблагодарностью! И вообще - хреново, господа… Вот так, просто, одним указом отдать избалованному сопляку живое разумное существо? Нет, они здесь явно чокнулись все… Что ж теперь делать-то?

– Меня, конечно, никто и не подумал спрашивать? – зло спросил я.

– А смысл? – мило улыбнулся Кай-сур. – Вся ваша тёплая компания проникла во дворец с непонятными целями, явно злоумышляя…

– Ты охренел? – возмутился я. – Мы твоего отца вообще-то от смерти спасли. И тебя тоже, если не помнишь.

– Именно поэтому, - невозмутимо отрезал Кай-сур, - ты и здесь, а не в пыточной. И я даже не буду дознаваться, зачем вам понадобилась эта глупая штуковина. Поверь, Сти-сляб, я хочу по-хорошему… Дай слово, что ты будешь со мной и не будешь пытаться бежать – я велю, чтобы тебя сегодня же перевели во дворец, в твои собственные покои, у тебя будут собственные слуги, я дам тебе всё, что ты пожелаешь…

Так… Опять двадцать пять.

– Дай, - быстро сказал я. – Свободу.

Кай-сур покачал головой. Вот же сволочь упёртая…

– Ну, зачем я тебе сдался, а? – не выдержал я. – Ведь я даже не красавец. А перед тобой по щелчку любой или любая ноги раздвинет. Неужели так молодости и красоты захотелось? Но ты и так молодой и красивый, тебе до старости далеко… Отпусти меня, прошу тебя.

– Нет! – рыкнул, начиная выходить из себя, Кай-сур. – Ну что ты сопротивляешься? Дело не в красоте и молодости – хотя и это тоже очень даже не лишнее. Дело в том, что мне нужен ты. Именно ты. Я… я тебя люблю. Точка. И чем я так плох? Ты же сам сказал, что я красив. Я богат. Я не собираюсь мучить тебя. Да будет мне Шан-Лашайя свидетелем – я даже клыки и когти тебе не собирался купировать – только один небольшой ошейник – скорее украшения, чтобы к тебе никто лап не тянул…

Нет, этому индивидууму бесполезно что-либо объяснять. Он же никого, кроме себя не слышит.

Ладно, попробую последний раз:

– Ты сказал, что любишь меня? А нет у вас такой простой поговорки – «насильно мил не будешь»? И то, что испытываешь ко мне – это вовсе не любовь. Наверняка я был первым, кто тебе отказал – это тебя и зацепило. Пойми наконец – я тебя не люблю. Ты мне не нужен. И я не полюбил бы тебя, даже если бы ты остался последним существом в мире. А если ты так хочешь меня трахнуть – трахни! Вперёд! Может, хоть тогда ты успокоишься и отпустишь меня!

Принц вскочил с кресла, словно его вытолкнуло оттуда тугой пружиной. С раздувающимися от ярости ноздрями нервно подёргивающейся бровью он подлетел ко мне и от души врезал по лицу:

– Не смей так говорить, ты, шлюха! К ёбарю своему синекожему захотел?

Я, честно признаться, не ожидал от принца такой прыти и удар пропустил. Такое впечатление, что лошадь в челюсть лягнула – я просто отлетел со своего тюфяка, впечатался в стену затылком, и перед глазами у меня затанцевали крокодильчики с разноцветными леденцами в лапах. Кай-сур испугался и не нашёл ничего лучшего, чем, набрав в рот воды из кувшина, плеснуть мне в лицо.

– Сти-сляб… – покаянно прошептал он, когда я стал подавать признаки жизни, - прости, прости, я не хотел… Но сама мысль о том, что тебе нравится кто-то другой, просто убивает меня.

– Скорее эта мысль меня убьёт, – ехидно заметил я, кое-как вернувшись на свой тюфяк и щупая на затылке наливавшуюся шишку. Ну, вот, мне вроде трудно вред нанести – а тут один раз затылком об стенку – и готово дело, гуля… Или это я такой слабый оттого, что всю энергию на лечение Правителя отдал, а восстановить её никак не могу?

Однако принц, видя, что я более-менее оклемался, отчеканил холодным тоном:

– У тебя есть три дня, Сти-сляб. Потом я приду, и ты либо соглашаешься на всё добровольно, тебе надевают один небольшой, практически неощущаемый ошейник, ты едешь со мной во дворец и занимаешь покои в моём гареме, либо… всё будет практически так же, но лучшие маги наложат на тебя заклятья, чтобы блокировать силу, тебе купируют клыки и когти… и ты всё равно станешь моей покорной игрушкой. Ты понял? В первом случае даже брак возможен, а во втором – не надейся даже… а когда ты мне надоешь, или я захочу наградить кого-нибудь – я буду отдавать тебя другим – не насовсем, а так, чтобы почувствовал, насколько хорошо я к тебе отношусь. Понял перспективу, дитя Моря?

– Тварь, - вырвалось у меня, - какая же ты тварь!

– Выбирай выражения, - ледяным тоном процедил Кай-сур. – У тебя есть три дня.

И он, отвернувшись от меня, вызвал тюремщика. Тот, ни говоря ни слова, проводил принца, затем какое-то время спустя вернулся, чтобы унести кресло. Всё это время я пролежал в одной позе, скорчившись на тюфяке – так было тошно. Тюремщик вздохнул, помолчал и вышел.

А потом я заснул… скорее, забылся, и во сне я бежал по белому мягкому песку прямо к морю – мне ужасно хотелось пить, хотелось смочить тело, но чем больше я бежал, тем дальше от меня было море…