Хомо Аструм

— ...Благодарю вас за то, что воспользовались моими услугами. Был рад сообщить вам приятную новость. Помните, если у вас какие-то проблемы, звоните. — И после долгой паузу диктофончик повторил моим голосом:

— ...ничего хорошего. — Значит, в тот момент, когда я вытаскивал его из конверта, он был настроен на запись...

Дослушав запись до конца, я повернулся к Санди.

— Ты занимался... любовью с золотистым?

Снова перемотавшись, письмо заговорило, повторяя все с самого начала, и я, приглушив звук, отложил его в сторону.

— Санди, — снова обратился я к своему помощнику, — тебя наняли потому, что ты хороший механик. Занимайся тем, за что тебе платят. Иди работай.

— Ох, извините, босс...

Быстро пятясь, он выскользнул из офиса.

Я присел.

Может, я слишком старомодный, но когда кто-то убегает, бросив больную девушку, к тому же в положении... мне это не понять. Это был последний маленький штришок трагедии. Теперь я понял, почему улетел Ратлит. Для формального подтверждения анализов требовалось семь дней. При физическом состоянии Алегры беременность для нее была так же смертельна, как и аборт. Любой из известных мне методов аборта убил бы ее. Ратлит прочитал результаты и не показал их Алегре. Это были известия, которых она боялась. Ратлит же знал, что Алегра умрет в любом случае. И поэтому украл ремень золотистого. «Любить кого-то — значит не представлять себе жизнь без этого человека», — сказала как-то Алегра. Когда кто-то убегает, бросив умирающую девушку, у него должны быть на то веские причины. У меня в голове словно соединились две критические массы. Этот взрыв перевернул мир в моих глазах, хотя я думал, будто отлично понимаю, что к чему...

Пересилив себя, я достал конторские книги, включил компьютер, а потом выключил его и убрал книги и уставился на драгоценный камень Ана.

Среди плавающих, летающих, ползающих существ — супругов, дающих рождение, растущих, изменяющихся, занимающихся своими делами, я встретил существо, чьи физиологические характеристики задавали эти смертоносные зеленые черви кривых. И тогда я швырнул лист письма-диктофона в стену. Он разлетелся дождем белого пластика.

Страх и ненависть сплелись во мне воедино.

Я собирался убить золотистого, пусть даже он не имел к случившемуся никакого отношения и был обычным глупцом.

Ведь точно такое же безразличие и глупость убили Алегру и Ратлита.

И теперь, когда я понял, какую угрозу для Алегры нес этот ребенок... я возненавидел золотистых и понял, что они угрожают и мне...

Глава 12

До бара я добрался через несколько минут после того, как потух дневной свет и включились ночные лампы. А все потому, что я останавливался не меньше десяти раз и был сильно пьяным. Помню, по дороге я пытался объяснить, что к чему, астронавту с межзвездного челнока, который впервые оказался на нашей Станции. Еще я оказался свидетелем одной забавной сцены: стоял и глазел, как женщина (золотистая), вооружившись осколком стекла, нападает на свою подругу... С астронавтом же, нырнув в недра бара и расположившись у пивной стойки, я начал разговор так:

— Представь себе два огромных стекла, а между ними земля, пронизанная множеством ходов. А если добавить несколько длинных полос пластика, получится настоящий террариум... Можно часами сидеть возле него и наблюдать, как маленькие муравьи прокладывают туннели, носят яйца, суетливо бегают по туннелям... Когда я был маленьким, у меня был собственный муравейник...

Я сунул трясущиеся руки в лицо собеседнику. Цепочка с драгоценным камнем запуталась в моих пальцах.

— Успокойся, — сказал мне астронавт, высвободив цепочку. — Да все в порядке, парень. Расслабься!

— Понимаешь, — я никак не мог успокоиться, — все, что я имел, когда был ребенком, — собственный муравейник!

Он отвернулся и уперся локтем о стойку.

— Ладно тебе, — приветливо заговорил он. А потом сделал очень глупую и грубую ошибку. Ничего хуже он и придумать не мог. — Так что там у тебя был за муравейник? — поинтересовался он.

— Моя мама...

— Я думал, ты расскажешь мне о своей тете* [Игра слов. Ant — муравей, aunt — тетя.].

— Если хочешь, — вздохнул я. — Моя тетя слишком много пила. То же самое я могу сказать о своей матери. — Все верно. Сначала о тете, потом о матери. — Моя мать, видишь ли, всегда беспокоилась обо мне. Доводила меня своей заботой... Больше всего мне доставалось, когда я был маленьким. Она с ума меня сводила! А я лгал и бегал смотреть на корабли в космопорт, называвшийся Бруклинская Военно-воздушная пристань. Там швартовались корабли, которые потом улетали к далеким звездам.

Лицо астронавта скривилось от усмешки.

— Конечно, и мы так поступали... Я тоже, когда был мальчишкой, бегал смотреть на межзвездные корабли.

— Но если шел дождь, мама не выпускала меня на улицу.

— Да, это — плохо. Маленький дождик ничуть ребенку не повредит. Так почему же она не выпускала тебя, когда с неба капало? Ты скажи честно, может, она порой была слишком занята, чтобы обращать на тебя внимание?.. Один из моих стариков был точно таким же.

— А у меня оба были такими, — сказал я. — Но моя мама еще хуже. Если она торчала дома, то не спускала с меня глаз.

Она меня изводила своей опекой!

Мой собеседник кивнул, словно соглашаясь со мной.

— И тебе было никак не удрать под дождь?

— Ага. Но ты ведь рос не там, где я, тебе этого не понять... Теперь-то все изменилось.

— Да... Теперь меж звезд пролегли торговые маршруты.

— Угу... А она выйти мне под дождь не давала и сводила меня с ума.

Астронавт согласно кивнул.

— Но я разрушил эту идиллию! — Тут я с такой силой ударил кулаком по стойке, что статуэтка в противоположном углу стойки — медный шар на проволочном основании — подскочила и повалилась набок. — Я нашел способ убежать! Песок, земля, стекло... Террариум стал моим миром.

— Ты его потом разрушил?

— Ага! Разбил, растоптал. Кстати, мать тогда пыталась меня остановить.

— Подожди... Ты сказал «песок»? Значит, ты жил на побережье? Я тоже ребенком жил на побережье. Для детей лучше места не придумаешь... Значит, ты разрушил свой террариум?

— Дал муравьишкам разбежаться. Отпустил их на волю.

— А на нашем побережье не было никаких муравьев...

А что ты там говорил о торговых маршрутах?

— Да пошли они! — Я снова изо всех сил ударил кулаком по стойке. — Пусть все убираются, нравится им это или нет!

Это их проблемы, и пусть они пошевеливаются, а не я! Ведь я не... — И тут я снова безумно захохотал.

— Значит, она дала тебе уйти, и с тех пор тебя ничего не заботит?

Мои руки тяжело хлопнули о край столешницы. Я с трудом перевел дыхание от боли.

— Так и было на нашем побережье, — объявил я и поднес пальцы к лицу, посмотреть, не повредил ли я их. Поперек ладоней шла красноватая полоса. — Да и муравьев на нашем побережье не было.

— Ты хочешь сказать, что врал мне насчет всяких там муравьишек?.. Эй, парень, с тобой все в порядке?

— ...разбил террариум, — только и смог прошептать я.

Потом потряс кулаком и, схватившись за цепочку, со всей силы ударил подарок золотистого о стойку.

— Пусть убираются! Пусть все поганые золотистые убираются в свой поганый космос! — Тут меня скрутило пополам. Отбитой рукой я схватился за желудок.

— Эй, парень?

— Я тебе не парень! — взорвался я. — Ты ведь думаешь, я какой-нибудь глупый, полубезумный придурок?

— Ладно, пусть ты старше меня... С тобой все в порядке?