HOMO FABER

— Первый — Яузе!

— Первый на связи — ответил я.

— В деревне чисто, немцев и пособников нет.

— Понял тебя, Яуза. Оставайся на месте.

Снаряжение из будущего я оставил под кустиком, замаскировав то и поставив две гранаты без чеки и со спиленным замедлителем в капсюль-детонаторе. Стоит «эфке» стронуться с места, как почти в ту же секунду прогремит взрыв.

На мне была форма простого пехотного лейтенанта, хотя оба бойца старались убедить меня, что нужно носить капитанские знаки различия, как соответствующие моему гэбэшному званию. Пришлось указать им на факт обращения ко мне, то есть, то, что называли они меня лейтенантом. Я только-только смог добиться, чтобы прекратили вставлять «государственной безопасности». И что — опять переучивать? Малейшая же оговорка могла постороннего навести на не нужные мысли. Так что, к чёрту.

Да и молодо я выглядел для капитана. А уж ошибок делал столько, что и не сосчитать. Самая главная была в том, что моя «гэбэшная» форма, в которой предстал перед партизанами, могла запросто подвести под монастырь окажись там кадровый военный, а не члены партии с «гражданки». Был приказ, по которому все сотрудники НКВД носили обычную форму. Когда позже был поднят этот вопрос Морозовым, всё пытавшимся во мне что-то увидеть, унюхать и раскрыть, я отговорился той причиной, что никакой другой формы в момент эвакуации у меня не было. Старая истрепалась, пришлось воспользоваться запасным комплектом, оказавшимся формой сотрудника ГБ.

С пулемётом и вовсе история ещё нелепее вышла. Мой восторг «пилой Гитлера» оказался восторгом «диванного» воина. Да, темп у пулемёта был очень высок, своими очередями МГ-34 буквально мог выпилить просеку в подлеске. Но имелась огромная ложка дёгтя в этом мёде, а именно — быстро перегревался ствол. Чтобы в бою подобного не произошло (а замена ствола в момент, когда на тебя прёт волна атакующих и счёт идёт на секунды, может стать катастрофой), пулемётчику приходилось поддерживать умеренный темп. Да, МГ выигрывает у ДП на стационарной отлично подготовленной позиции, когда можно подставить короб с лентой на пару сотен патронов и смена ствола проходит в спокойной ситуации. Но во время обычного боя, в наступлении или обороне на неподготовленной позиции, преследовании и так далее оба пулемёта оказывались в равном положении. Разве что, смена ствола у «немца» чуть-чуть проще, чем на ДП. Оказалось, что такая же функция была и у пехотного «дегтяря» и Седов с Паршиным справлялись с ней буквально за полминуты. Плюс, ДП легче на пару килограмм, значит, можно взять лишний запас патронов, которые тот же МГ проворно сжирает, несмотря на весь опыт пулемётчика.

Мою ошибку в выборе оружия окружающие списали на знания «кабинетного» работника. Ну, откуда знать гэбисту-куратору, занимающемуся секретными проектами нюансы между вражеским и отечественным пулемётом? Правда, Мареичев пару раз обмолвился, что Морозов попытался подкопаться с этой стороны, мол, с чего бы это особист и комиссар (каким я считался в отряде) партизанской группы ратует за немецкое оружие, неужели советское хуже?

В общем, сейчас на плече Паршина лежал снаряжённый и готовый к бою пехотный ДП, два диска с патронами в вещмешке. Ещё два диска нёс Седов, и три я.

Дополнительно каждый из нас был вооружён пистолетами. За основную модель короткоствола в своём «войске» я взял американский кольт 1911. Тут были две причины — боеприпас и безопасность. Мощный патрон должен был неплохо «играть» в лесах, не так реагируя на ветви, как тэтэтшная лёгкая пуля, которая, правда, переплёвывала кольт по настильности и пробиваемости. С другой стороны, стрелять предстояло метров на тридцать, а то и меньше и тут оба пистолета не очень отличались друг от друга. Вес… так не автоматы или винтовки же, разница не критична. Зато не нужно было носить несколько номенклатур боеприпасов — к пулемёту, автомату, пистолету. А ведь я всё ещё рассекал со своим «томи-ганом», правда, стопатронный «бубен» выбросил — неудобно. Вместо него были коробчатые по тридцать патронов.

И безопасность была у штатовского пистолета куда выше, чем у «тульского Токарева».

— День добрый, — поздоровался я с дедком, который стоял рядом с моим бойцом. — Не подскажете, что за деревня, и какие крупные города окрест имеются?

— Добрый, — ответил тот на чистом русском. — Барсуки енто. А с городами сложнее. Вам куда нужно? На восток, небось?

— Да нам всюду нужно, дедушка, — улыбнулся я.

Тот посмотрел на меня колючим взглядом, то ли в чём-то подозревая, то ли со скрытой нелюбовью.

— У меня карта есть, укажете? А мы вам подарков дадим. Как такой расклад? — сказал я.

— Шо за подарки? Винтарь али пистолетик? — прищурился тот. — Одёжку военную?

— А что хотите? — тут же ответил я вопросом на вопрос.

— Керосина да соли со спичками и табаком, — ещё сильнее прищурился тот, став лицом походить на китайского пчеловода. — Или нетучки?

— А вот и есть. Керосина не обещаю, не держим, а вот соль со спичками дадим. А табачок… хм… папиросы только, несколько пачек.

Глаза собеседника тут же мигом распахнулись. Я чуть ли не услышал щелчок при этом.

— Это… как так-то… это, — смешался он.

— Бойцы, побудьте здесь с товарищем, а я за вещами нашими и подарками для…

— Пантелей Митрофанович мы.

— … Пантелея Митрофановича. Только отойдите куда-нибудь на окраину, чтобы здесь не светиться перед глазами.

— Так давайте в дом пройдём, — засуетился дедок.

— Не стоит, — отрицательно мотнул я головой в ответ на такое предложение. — Мне бы хотелось при возвращении видеть своих бойцов, Пантелей Митрофанович. Ну, мало ли что случится. Немцы там нагрянут неожиданно или ещё что-то.

— Тогда вот туда пройдёмте, товарищ командир, — он кивнул в сторону околицы, откуда мы зашли в поселение. Там есть, где присесть.

Дед провёл нас к крайнему дому и завёл за него. Там на просторной лужайке высилась большая поленница, и лежали напиленные чурбаки и брёвна. Деревенская улочка худо-бедно просматривалась с этого места. Небольшой кусочек, но всё равно тяжело будет подкрасться незамеченными. А вот из недалёкого леса обзор был куда лучше.

— Вот здесь и ждите, я за час управлюсь, — пообещал я и быстрым шагом пошёл прочь.

В особой папке в мешке, который остался с основным снаряжением, у меня были отложены рисунки, так сказать, бытового направления: изображения консервов, хлеба с сухарями, крупы, соль, спички и так далее. Вот некоторыми из них я и воспользовался, реализовав несколько килограмм соли, несколько десятков пачек папирос, сахар и тушёнку. Решил, что часть передам по договору Пантелею, а остальное, в основном сладости, раздам детям. Попутно расспрошу про обстановку в деревне и окрестностях. Думаю, такая незамысловатая взятка расположит детвору ко мне и те сообщат то, о чём умолчат старшие.

Когда закинул два вещмешка с подарками, то невольно прокряхтел — тяжело. В каждом оказалось не меньше пятнадцати килограмм. Я хоть и окреп после инъекций, но сейчас нёс на себе пуда три снаряжения. И идти мне предстоит по траве, среди кустиков да по буеракам на поле — муравейникам да кротовьим норам.

— Уф, упарился, — произнёс я спустя двадцать минут, скидывая мешки с плеч. — Пантелей Митрофанович, решил я передать вам излишки наши, чтобы быстрее идти. Вот вам ваша соль да табачок.