Хомские тетради. Записки о сирийской войне
Шрифт:
В одной из квартир, под установкой для переливания крови, покрытый одеялами лежит худой, изможденный человек. Он улыбается. Это — 3. Он потерял левую ногу до самого колена. Культя покрыта толстым слоем бинтов.
В комнате много народу, какая-то старуха, еще женщины, дети, несколько мужчин, брат раненого. Все участвуют в разговоре [59] . Али, сын его брата, тоже пострадал — у него оказалась надорвана рука. Кроме того, была ранена соседка. Всех троих пострадавших отвезли на «скорой помощи» в больницу «Аль-Хикма», частную клинику Инша'ат. Персонал клиники был измотан вконец: в этот день поступило много раненых, они не успевали оперировать. Созвонились с другой частной больницей — «Аль-Амин» — в том же квартале, метрах в шестистах от первой. Но между ними располагался КПП. Из больницы «Аль-Амин» прислали «скорую» с санитарами в «Аль-Хикма», чтобы вывезти
59
Ногу 3. оторвало осколком того же снаряда, что убил отца двух женщин, которых мы встретили в переулке.
Все это мы слышим в изложении самого 3., который обильно приправляет свой рассказ мимикой и жестами, несмотря на то что одна из его рук опутана трубками. Раненые просидели в госпитале минут тридцать-сорок, не получив никакой помощи, кроме успокоительных капель. Руку его племяннику оторвало не полностью, в отличие от ноги 3., которую его соседи кое-как замотали шарфом. В военном госпитале, по-прежнему не оказав им никакой помощи, раненых сдали на руки тюремщикам, которые привязали их к кроватям и, на тех же кроватях, истязали более восьми часов. Подносами для еды били по телу и голове. Али, племянник 3., умер. Через час после его смерти 3. отвезли в операционный блок и наконец прооперировали, попытавшись пришить отрезанную ногу. Затем отвезли в камеру.
В камере, без должного ухода, его рана воспалилась; через шесть дней после ареста военврач решает ногу все-таки отнять.
На другой ноге у него три глубоких шрама, следы несчастного случая двадцатилетней давности. С тех пор 3.
– инвалид: правая нога у него была на семнадцать сантиметров короче левой. Теперь осталась только одна — короткая.
Мухаммед 3. говорит: «Это единственный человек в нашем квартале, кто вышел живым из военного госпиталя».
Я снова завожу разговор о пытках. 3. рассказывает: пытавшие ни о чем не спрашивали, а только оскорбляли истязаемых: «Значит, свободы захотелось? Так вот тебе свобода!» Доставалось и женщинам. Во время пыток им закрывали лицо одеялом, чтобы они не могли видеть тех, кто над ними издевается.
3. обвиняли в том, что он взялся за оружие. Он пытался оправдаться, приводя такой довод: «Это невозможно, потому что я — инвалид». Его соседи убеждены, что именно поэтому его и отпустили.
Кто-то из мучителей с разбегу прыгал ему, лежащему, на грудь. Потом привязали к раненой ноге веревку и дергали ее во все стороны. «Они много чего со мной делали, я даже не все помню». В течение семи-восьми часов его и его племянника мучили по очереди. В том же помещении были и другие заключенные, но их не пытали: «По-видимому, с ними уже разобрались». Еще один мужчина, лет шестидесяти, тоже умер. Он попал в госпиталь с ранением в плечо, его избивали целый час, пока он не перестал дышать. 3. не знает, кто это, а его возраст он определил приблизительно, по голосу.
Палачи оповещали о своем приходе, крутя во все стороны дверную ручку, чтобы узники успели прикрыть лица одеялами: за ослушание могли казнить.
Он уверен, что избивавшие не были врачами. По его мнению, это агенты секретных служб. Он показывает шрамы на щиколотках и — менее заметные — на запястьях: это следы от цепей.
В военном госпитале 3. оставался в общей сложности двадцать пять дней. Умер ли за это время еще кто-нибудь, он не знает. Правда, у одного из истязаемых была совершенно разбита спина.
Когда неделю назад 3. освободили, то сначала привезли во Дворец правосудия. Был суд, ему вменяли ношение оружия, подстрекательство к бунту, содействие вооруженным группировкам, неповиновение властям и прочее в том же роде. «Следователи тебя избивают, избивают, избивают и в конце концов навешивают на тебя такой список обвинений, что ты уже ничего не понимаешь». Его выпустили под залог, благодаря амнистии, но обвинения с него не сняты [60] . Домой брат привез его на такси. Через месяц 3. надлежит снова явиться в суд, но он собирается послать вместо себя адвоката. Нам показывают его фото, снятое на мобильник в тот день, когда он вышел из госпиталя. Грязно-серая щетина, желтое, осунувшееся лицо — лицо трупа, но при этом тихая радость в глазах, как у человека, чудом избежавшего смерти. Вот еще фотография: этого убило осколком снаряда, он — отец одного из присутствующих здесь мужчин. Нам показывают, как это было, все снято на видео. Ужасно.
Женщины рыдают, кто-то из мужчин, совершенно вне себя, кричит не замолкая «Allahu akbar», дальше на экране видны лежащие на земле трупы, мужчина несет раненую женщину к машине, видимо, это его соседка. А в самом начале записи — 3. с болтающейся, полу оторванной ногой: какие-то люди запихивают его в санитарную машину.60
Эту амнистию 15.01.12. объявил Башар Асад, но, по сути дела, ходу ей не дали.
Когда мы собираемся уходить, 3. смотрит на меня блестящими глазами и делает приветственный жест. А потом говорит: «Эти люди меня убили, я должен был остаться там».
Около 14 часов. В пригороде собрался митинг протестующих против доклада Лиги арабских государств. Доклад здесь не понравился: слишком недружественный тон. Выступающие требуют, чтобы представленное ими досье было передано Лигой в Совет Безопасности.
Во время митинга собравшиеся поднимают на плечи какого-то офицера вместе с его калашом, а остальные скандируют: «Да здравствует Свободная армия!» Этот офицер — naqib, он только что дезертировал из правительственных войск. Люди выкрикивают лозунги, требующие от международного сообщества защиты. Они хотят, чтобы здесь была объявлена бесполетная зона. И еще призывают объявить джихад.
На митинге — Бассам, все такой же внушительный и харизматичный, с пламенным взглядом. После митинга мы немного прошлись с доктором Али и одним из его друзей. Съели foul, стоя возле бродячего торговца в толпе мальчишек. На многих из них — голубые и оранжевые шапки и шарфы. Это цвета хомского футбольного клуба Аль-Карама, вратарь которого Абдель Бассет Сарут объявил себя сторонником революции. Мы хотим угостить foul Бассама, но он отказывается: он соблюдает пост уже полгода, каждый день, за исключением большого и малого Байрама, во время которых говеть запрещено: «Когда пощусь, я становлюсь сильнее. Это укрепляет мой дух», — объясняет он. Мы подходим к жаровне с горячими углями, чтобы погреться. На улице по-прежнему лютый холод, серое небо тонет в тумане, сквозь который смутно проступают силуэты ближайших домов и минареты мечети. Над крышами закладывают виражи стаи перелетных птиц. С разных сторон доносятся звуки автоматных очередей, потом призыв на молитву.
Пошел снег, он падает крупными хлопьями.
Заходим к одному человеку, здесь же, в квартале. Ему лет тридцать, лицо изуродовано пулей. Его немного подлечили, он может говорить, но правая сторона лица, особенно вокруг глаза, чудовищно распухла. Держится очень напряженно, до сих пор не может прийти в себя от страха. Ему нужны еще две или три операции: одна — чтобы восстановить кость щеки, вторая — косметическая и еще одна — поправить глаз. Но каждый поход к офтальмологу, к которому приходится идти мимо КПП, повергает его в ужас. След от ранения на лице останется.
Все произошло полтора месяца назад, на главном проспекте, когда еще существовал армейский блокпост в центре Баба-Амра. День был спокойный, никаких инцидентов. Он переходил проспект со своим братом, и с блокпоста начали стрелять — безо всякого повода. Услышав свист пуль, они бросились бежать. Улица, перпендикулярная проспекту, была уже в двух шагах, на бегу он наклонил голову, и пуля вошла ему в верхнюю часть щеки и вышла под глазом. Его передали САС, а оттуда переправили в Красный Крест, видимо, в местное отделение в Инша’ат. А уж Красный Крест отвез раненого в частную клинику «Аль-Бирр». В этой больнице был полицейский пост. Там проверили, не объявлен ли он в розыск, составили рапорт, но в mukhabarat не сообщили. Чтобы избежать проблем, его родственники приехали его забрать на следующий же день после операции.
Парень отказывается фотографироваться, его старший брат, который нам все это рассказал, тоже. Оба сильно напуганы.
Рядом, в парке, бегают мальчишки, играют и кричат, а сверху мягко падает влажный снег.
Снегопад прекратился довольно скоро. Когда мы ели холодный фалафель в какой-то забегаловке, неподалеку раздался взрыв, за ним — автоматные очереди.
Некоторое время мы проплутали в тумане, пока какой-то солдатик не предложил нам показать место взрыва. Оказалось, что это в одном из переулков возле небольшой круглой площади, за которой начинается улица Бразиль: две ружейные гранаты, одна из которых не взорвалась, легли недалеко от одного из последних блокопостов САС. Мы рассматриваем неразорвавшийся снаряд и уходим. Солдат, которого зовут Абдулкадер, объявляет: «Вам надо уйти. Рияд аль-Ассаад сказал, что вам нельзя оставаться, это опасно, опасно для вас. Армия вполне может атаковать квартал, как они это сделали, когда здесь была группа Жакье».