Хомские тетради. Записки о сирийской войне

Возвращаемся к штабу, чтобы поесть и обсудить происходящее. Чипсы оказались смоченными в уксусе, мне не нравится. Фади приносит из нашей квартиры боеприпасы. Я тоже иду туда, чтобы ополоснуть лицо и взять другой блокнот — этот уже почти исписан, и будет обидно, если случится что-то интересное, а записать окажется не на чем. Когда я возвращаюсь, Абу Язан уже здесь. Это он получил легкие ранения в лицо. Его приятелю в Инша'ат снайпер ухитрился попасть в пах, и тот от злости долбанул из гранатомета прямо через оконное стекло, осколками которого Абу Язану и порезало физиономию.

Пока по-прежнему тихо. Сейчас около часа дня. Возможно, на той стороне, прежде чем атаковать, решили подзаправиться.

В тот самый момент, когда я пишу эти строки, начинается пальба со всех сторон. Хасан просит, чтобы мы встали поближе к стене. «Может пролететь граната». Но внутрь штаба никто не уходит. Судя по всему, армейские силы находятся отсюда метрах в ста, не более.

Туман все еще не рассеялся. Солнечный диск висит прямо над домами, бледный, но пробивающий своими лучами серую мглу. Затхлый привкус войны.

Хасан берется за свою винтовку. «Хочу попробовать, как она». Проходим через помещения штаба, выходим в сад, потом через дыру в заборе и наконец попадаем в еще одну заброшенную квартиру. Гостиная загромождена обломками непонятного происхождения вперемешку с красивой мебелью, канапе и золочеными креслами в стиле Людовика XVI. Мебель беспорядочно разбросана, одно из кресел стоит прямо перед отверстием в стене; Хасан садится в него, прицеливается и начинает стрелять. Пустые гильзы звонко ударяются в стену. Помещение наполняется запахом кордита. Хасан закрыл лицо куфией Райеда, чтобы его нельзя было опознать на фото, но ему быстро становится душно. Подходит Абу Хусейн, занимает место перед отверстием и тоже начинает стрелять.

Они ведут огонь по мешкам с песком на вражеских позициях, чтобы заставить снайперов прятать голову и помешать им стрелять. Специального, навороченного оружия для отстрела снайперов у них нет, но если противник случайно зазевается, то его можно обезвредить.

Хасан поднимается на второй этаж и делает несколько выстрелов через окно на лестнице. Мы идем за ним. Когда начинаем спускаться и я прохожу как раз напротив простреливаемого окна, он нажимает спусковой крючок, и я, под веселый смех Райеда, скатываюсь с лестницы кубарем. «Какая жалость, не успел снять!»

Выходим на улицу, подъезжает на машине Абу Хасан. Здороваемся. Абу Хасан спрашивает у Райеда: «Ты тоже стреляешь?» «Конечно», — отвечает Райед, показывая фотоаппарат.

Перестрелка продолжается уже довольно долго. Мы перемещаемся с места на место, я успеваю делать записи. Ребята на пристрелянных позициях методично делают свое дело. Вязкая, нервная обстановка ожидания. Если атака все же начнется, все пойдет очень быстро.

Похожий на бородатого медведя Ахмад — заместитель Хасана, и когда тот отлучается, то командует он.

Поднимаемся на крышу, там тоже боевая позиция. Алаа лежит, выставив вперед пулемет с оптическим прицелом, едва прикрывшись от пуль противника тремя мешками с песком и несколькими обломками стеновых блоков. Я ложусь рядом, и с помощью зум-объектива моего Линукса он показывает мне позиции вражеского снайпера, засевшего в конце улицы, прямо напротив нас, метрах в четырехстах, в одном из домов за стадионом.

Через отверстия в стене я рассматриваю и фотографирую гнезда снайперов в двух высотках, расположенных справа: в еще не достроенной и в той, что с голубыми стеклами. Видны мешки с песком, до них — не более двухсот метров. Стены вокруг испещрены пулями и снарядами. Но в целом здесь довольно спокойно. Солнце наконец вышло из-за туч, и покрытая осколками стекла крыша ослепительно сверкает. Время от времени один из парней выпускает очередь, и они снова продолжают свою беседу. Нам приносят вышитые подушки и усаживают возле стены на лестничной клетке. Очень комфортно. Похоже, что кто-то из ребят заваривает чай.

Внезапно раздается новый взрыв. Все бросаются к своему оружию и ведут плотный огонь. Те, что напротив, отвечают тем же: пули так и свистят. Я отодвигаюсь подальше от лестничной клетки: это место уже не такое надежное: видно по состоянию стен. Райед фотографирует. Перестрелка продолжается минут пять и стихает. Я возвращаюсь и снова сажусь на свою подушку: «Ну так что, Алаа? Где же чай? Wen tchai?»

Алаа объясняет, что к вражескому посту подъехала машина без номерных знаков с грузом боеприпасов и они начали по ней стрелять. Думают, что ранили нескольких человек. Чтобы прикрыть своих людей, оттуда ответили. Мы: откуда вы знаете, что там были солдаты, если машина была не военная? В машине они видели по крайней мере одного человека в военной форме, потому и открыли огонь. Разумеется, они не стреляют в гражданских лиц, но военные, чтобы снабжать здешние блокпосты всем необходимым, имеют обыкновение отбирать машины у гражданских лиц. Если они подъедут на танке, бойцы САС ударят по нему из гранатомета. Райед: «Почему в таком случае они не ходят в штатской одежде, как вы?» Алаа: «Тогда их будут отстреливать их собственные снайперы!»

Снова воцарилось спокойствие. Издалека до нас долетает шум машин с автострады. У ботинок Алаа, который по-прежнему лежит, отрывается подошва.

В перерывах между стычками становится скучно. Ребята курят, болтают. Теперь, когда показалось солнце, стало потеплее. Мы спускаемся в штаб и спокойно пьем чай с Хасаном, Имадом и другими. Мать Фади напекла очень вкусных empanadillas с сыром и мясом. Мы едим, запивая их обжигающим чаем. Неописуемое наслаждение! Тепло растекается по всему телу, и оно наконец-то расслабляется.

После чая возвращаемся домой. Горячий душ — восхитительно! Выхожу из душа, а Райеда нет. Неприятный сюрприз! Чувствую себя воздушным шариком, из которого выкачали воздух. Насколько сильно было напряжение, начинаешь ощущать, только когда оно схлынет.

На улице опять шарахнуло. Немного спустя возвращается Райед. Один из бойцов был ранен, похоже, пуля попала в руку. Он описывает такую сцену: парнишка лет восьми спокойно шагает по опасной стороне улицы, а вокруг идет чудовищная пальба со всех сторон.

Такова солдатская жизнь: спать, есть, чистить оружие, стоять на часах и время от времени сражаться. Бездна терпения и скуки ради нескольких ярких часов, которые могут закончиться ранением, а могут — и смертью.

Молодой, незнакомый мне парень возвращается за боеприпасами. Он выкладывает из холщовой сумки патроны и, стоя на ковре на коленях, наполняет магазин. Черная шапка, небольшие усики, поверх ветровки — «лифчик» с патронами.

Вернулись домой к трем часам дня, то есть вся заварушка длилась часа четыре. Около половины пятого Имад наконец приносит sfi has и йогурт. Ибн-Педро здесь. Ахмад и остальные ребята тоже. Все едят с большим аппетитом. Раздается мощный взрыв — где-то совсем рядом. Хасан выясняет по телефону: чтобы выкурить снайпера, один из парней долбанул по нему из РПГ.

Любопытное ощущение — странные нестыковки в сознании во время боя. Адский шум бьет по нервам, даже если стреляют твои друзья и ты не подвергаешься опасности. В то же время сами выстрелы похожи на взрыв хлопушки, впечатление такое, будто развлекаются детишки. Хочется укрыться, но безопасных мест нет, ты везде оказываешься на линии огня, и никто не знает, что делать, чтобы выжить. Мы спрашиваем, нам отвечают, и приходится верить на слово. Опасность выглядит надуманной и абстрактной, даже если вы видите, что эти типы с другой стороны целятся в вас. Я думаю, что чувство реальности возвращается в тот момент, когда получаешь свою пулю: тогда все становится на свои места — внезапно и, увы, непоправимо. Но пока ничего не случилось, все происходящее кажется на удивление игрушечным, нереальным — как во сне. И то, что случается с другими, может случиться только с ними, но не с тобой.