Хор мальчиков

— Я сам намекнул… С той стати, что без меня пришлось бы тебе отбывать на свою Неметчину несолоно хлебавши. Ты всё секретничал, а надо было бы довериться. Всё равно сейчас о твоём деле я знаю уже больше тебя.

— Вижу, ребята поупражнялись в остротах в мой адрес.

— Я бы не стал так говорить, — посерьёзнел Распопов. — Они справедливо решили, что ты повёл себя до безобразия безрассудно, как мальчишка.

— И были правы.

— Так какого лешего ты ломаешь комедию?

— Я ещё не укрепился в подозрениях.

— Какой же ты дурак! — всплеснул руками Распопов. — Только что-то заподозрил — и уже примчался в Москву — для того, по сути, чтобы за свой счёт подыграть начинающим мошенникам. А ещё — чтобы отстоять свой глупый принцип, рискуя при этом головой. Ах, какая романтика! Да ты просто не понял, чем рискуешь…

— Разве понял — ты?

— Не понял, а знал, допустим, с первого дня и пытался исподволь тебе внушить… Теперь же, благодаря чистой случайности, узнал ещё и другое… Не улыбайся, мне и в самом деле помог случай. Да, да, поверь, очень многое начинается с невероятных происшествий. Живёт человек, живёт, а потом откуда ни возьмись — приключение. У него с перепугу мысль раз — и скакнёт в неожиданную сторону. Наверно, можно найти много примеров того, как из-за пустяка…

— Рушились империи?

— Смейся, смейся, только ведь — и рушились. Ну у нас-то сегодня вышло до смешного просто — оттого что угораздило же твоего пасынка поселиться не так уж далеко от нашей школы. Вспомни, мальчишками мы считали, что весь район принадлежит нам.

— Проходные дворы…

— Да уж, никто не знал их лучше. Дело, правда, не во входах и выходах, а в том, что люди знали друг друга. И нас знали. И — мы. И я до сих пор в курсе, кто в нашей округе с кем, когда и как. Вдобавок, ещё и сегодня можно о ком-то порасспрашивать старожилов, что я и сделал — правда, не нарочно. Просто в моём бывшем дворе старики (ах да, мы и сами — пенсионеры), так вот, старики забивали козла, я подсел к ним, ну и пошло, слово за слово, и вот тут, смотрю, стало проступать что-то знакомое. Я, правда, не сразу врубился… А когда всё сошлось, сам себе не поверил: случайно — и такая удача! Не знаю уж, с кем поначалу играл твой парень, наверно — с однокурсниками, в общежитии, да только потом кто-то свёл его с компанией из нашего квартала. Вот тебе и случай. Кстати, как говорится в кино, я свои источники информации не раскрываю, да они тебе и ни к чему. Главное, живи твой Алик в другом районе, я бы не нашёл, что делать.

— Ты знаешь этих ребят поимённо? — насторожился Дмитрий Алексеевич.

— Главное — чтобы они меня знали. Шутка. В действительности же… Да, мне показали, с кем и когда играл твой Алик и кто кому проигрывал. Есть там такой Минула… Подробности неинтересны, а для тебя важно вот что: играют в этой компании скучно, робко и хотя жульничают, естественно, а крупной игры всё-таки избегают. Твой герой и вправду проигрался, да оказалось, что речь идёт о суммах вовсе не астрономических, а сравнимых, скажем, с зарплатой инженера. Тоже, конечно, деньги, но — всякий может пережить.

«Из-за этого уже не убьют», — неуверенно предположил Дмитрий Алексеевич; ему необходимо было произнести это про себя раньше, чем произнёс другое, что убивают и за меньшее и что он ещё не знает, какие доказательства добыл Распопов — и добыл ли. Так же, как ему подозрителен был проигрыш пасынка, так теперь стала подозрительной быстрота, с какою одноклассник докопался до сути. «Раиса, однако, теряет квалификацию, — продолжил он про себя. — До сих пор она продумывала свои пакости куда тщательнее, так что было не подкопаться, а тут ей не пришло в голову, что надёжнее было бы сочинить историю с начала до конца (и тогда — поди проверь), чем подправлять известные факты. — И ещё раз повторил понравившееся: — уже не убьют», — имея теперь в виду не Алика, как поначалу, а одного себя.

— Парень ждёт от меня большего взноса. Да ты знаешь, — неуверенно выговорил он.

— Пошли его подальше, — с презрительной миной посоветовал Распопов, — и он, я же тебе сказал, легко это переживёт. Но… но есть одно примечание: компания, о которой я сказал, не просто картёжная, но и блатная, это я верно знаю. И много или мало, но Алик всё-таки им должен. Если кто-то из них прознает о твоих телодвижениях… Словом, будь осторожен. И к себе в дом не пускай.

— Я будто бы пообещал ему что-то дать.

— Как ты мог обещать — нет, сколько же ты мог им пообещать? Та сумма, что ты назвал — ведь у тебя и нет, и не было, а главное — и не будет таких денег…

Дмитрий Алексеевич, ещё более неуверенно, напомнил о недавнем уговоре, но Распопов только развёл руками: мол, бывшие соученики постановили на своём сборе: Шандалу, и без того наделавшему глупостей, денег не давать — завязнет и пропадёт.

* * *

Собираясь в Москву, Дмитрий Алексеевич боялся не справиться там с непривычной праздностью — быть туристом в родном городе, стараясь никому не помешать своим пустым присутствием. На самом же деле ему пришлось справляться как раз с нехваткой времени, текущего словно в двух руслах: в одном истекала лишённая острых приключений случайная побывка, а в другое, тесное, подкидывал камней Алик, и требовалось или помочь ему, или защититься от него. Продолжительность первого была подсчитана заранее, так что и число стояло в обратном билете, а погружаясь во второе, он даже не всякий раз сверялся с календарём, упустив из виду, что обоим течениям предстоит, словно по милости Лобачевского, прийти в одно место.

Так или иначе, последний разговор с Аликом откладывать было уже нельзя.

— Надо поговорить о деле, — сказал Дмитрий Алексеевич по телефону.

— Наконец-то! — обрадовался Алик. — Давай я приеду хоть сейчас, только скажи куда. Ты, видно, хочешь — у себя?

— «У себя», милый мой, будет далековато. И тебе понадобится виза.

— Я — не в этом смысле…

Алик замолчал, и Дмитрий Алексеевич, подумав, что теперь тот может пригласить его снова в Кисловский переулок, чего уж никак не хотелось, предложил, опережая:

— Придётся сойтись на ничьей земле.

— Сойтись — в поединке?

Выбрать нейтральную территорию Свешникову было непросто; когда-то он назначал деловые встречи в просторном вестибюле гостиницы «Москва», где для беседы можно было удобно устроиться в креслах, но порядки изменились, и нынешние швейцары вряд ли допустили бы такую вольность. Оставались ещё кафе и рестораны, но тут он был больше не знаток.

— Пойди в «Шоколадницу», — накануне посоветовал Вечеслов. — Смирное заведение.

— Ты всё шутишь? Кушать шоколадки — дело дамское. Да и само место одинаково неудобно для обоих. Если помнишь, Замоскворечье у нас, в школе, и Москвой-то не считалось. Ребята редко хаживали туда.

— А каток в Парке культуры? — напомнил Вечеслов.

— О да, да, там-то собиралась вся юная Москва.

Свешников хорошо помнил обычную для пятидесятых лет картину вечернего метро, заполненного молодёжью с неуклюжими фибровыми чемоданчиками; ему самому приходилось носить свои коньки — беговые, великоватые для такой упаковки, — просто в руках, но в этом как раз был свой шик.

— А наши потомки знают, что это — историческое место, — продолжил он, — где ты познакомился с Тамарой.

— Всего-то пригласил девушку сделать круг по набережной — и чем это кончилось?

— Для меня на сей раз непременно кончится как-то иначе, — с усмешкой заверил Дмитрий Алексеевич. — Уже всё равно как. Чёрт меня дёрнул…

— Теперь осталось всего ничего, — проговорил Вечеслов, понимая, что осталось самое трудное. — Жаль, я не увижу этот твой сеанс чёрной магии с разоблачением.