Хорнблауэр и «Атропа»

Хорнблауэр узнал лейтенанта, проходившего невдалеке.

– Брейсгедл! – окликнул он.

Брейсгедл тоже когда-то был мичманом на «Неустанном», и они с Хорнблауэром пережили вместе немало отчаянных приключений. Теперь он носил лейтенантский мундир с аксельбантами, означавшими его принадлежность к штабу.

– Здравствуйте, сэр, – сказал он, подходя.

Они обменялись рукопожатиями и оглядели друг друга, как люди, встретившиеся после долгих лет на войне. Хорнблауэр рассказал про часы и спросил разрешения сходить за ними. Брейсгедл сочувственно присвистнул.

– Плохо дело, – сказал он. – Если б не старик Джерви, я бы рискнул. Но это его личный приказ. У меня нет ни малейшего желания до конца своих дней просить милостыню на паперти.

Под «Джерви» Брейсгедл разумел адмирала лорда Сент-Винсента – тот недавно снова стал первым лордом Адмиралтейства. Когда-то он был сэром Джоном Джервисом, чья строгость наводила ужас на весь флот.

– Вы его флаг-адъютант? – спросил Хорнблауэр.

– Именно, – ответил Брейсгедл. – Бывают должности и полегче. Я лично предпочел бы командовать пороховой баржей в аду. Впрочем, это от меня не уйдет. Когда я отслужу срок своего рабства у Джервиса, мне предложат именно эту должность.

– Значит, я должен распрощаться со своими часами, – сказал Хорнблауэр.

– Даже не поцеловавшись с ними на прощанье, – подхватил Брейсгедл. – Зато в будущие годы, посещая склеп в соборе Святого Павла, вы сможете взирать на могилу героя с удовлетворением, зная, что часы ваши покоятся вместе с ним.

Это окончательно вывело Хорнблауэра из себя.

– Ваш юмор часто неуместен, мистер Брейсгедл, – сказал он. – Вы, по-видимому, забыли, что между нами существует разница в чине, обязывающая вас, как младшего по званию, к большей почтительности.

Не успел Хорнблауэр договорить, как уже пожалел о сказанном. Он любил Брейсгедла, их по-прежнему связывали воспоминания о пережитых опасностях и о том, как весело балагурили они мичманами. Да, по счастливой случайности он обогнал Брейсгедла по службе. Тем более некрасиво пользоваться этим, чтобы обидеть старого друга – а он несомненно его обидел, – единственно из желания сорвать на ком-нибудь свою злость.

Брейсгедл вытянулся во фрунт.

– Прошу прощения, сэр, – сказал он. – Я забылся. Надеюсь, вы не сочтете это за обиду, сэр.

Оба офицера некоторое время смотрели друг на друга, потом Брейсгедл встал посвободнее.

– Я еще не сказал, как я сожалею о ваших часах, сэр, – сказал он. – Я искренно вам сочувствую. Честное слово, сэр.

Хорнблауэр хотел было произнести что-нибудь примиряющее, когда за спиной Брейсгедла выросла еще одна фигура – массивная, нескладная, в парадном мундире с золотым шитьем. Из-под густых белых бровей адмирал Сент-Винсент смотрел на двух офицеров. Хорнблауэр козырнул, и Брейсгедл догадался, что начальник – у него за спиной.

– О чем сожалеет этот молодой человек, а, Хорнблауэр? – спросил Сент-Винсент.

Хорнблауэр вкратце объяснил, почти не спотыкаясь в этот раз на слове «милорд».

– Я рад, что мистер Брейсгедл исполняет мой приказ, – сказал Сент-Винсент. – Не то сюда мигом набились бы зеваки. Но вам, капитан Хорнблауэр, я даю персональное разрешение войти.

– Спасибо, милорд. Премного благодарен.

Сент-Винсент заковылял было прочь, но остановился и посмотрел на Хорнблауэра пристальнее, чем прежде. – Вас представляли его величеству, молодой Хорнблауэр?

– Нет, сэр… милорд.

– А следовало бы. Каждый офицер должен засвидетельствовать почтение своему монарху. Я сам вас представлю.

Хорнблауэр подумал о жене, о новорожденном, о корабле в Дептфорде. Подумал про мокрый мундир, который придется отутюжить до неимоверной гладкости, прежде чем в нем можно будет показаться при дворе. Подумал о богатых, знатных и могущественных завсегдатаях королевских приемов, и понял, что окажется там не к месту, будет все время сознавать это и потому мучиться. Можно найти предлог и отказаться. Но… но это новое приключение. Препятствия, о которых он только что думал, бросали вызов, уклониться от которого не позволяло самолюбие.

– Спасибо, милорд, – сказал он, судорожно ища в памяти подходящие слова. – Большая честь для меня. Буду премного вам обязан.

– Ладно, договорились. Завтра у нас понедельник? Приемы по средам. Я отвезу вас в своем экипаже. Будьте здесь в девять.

– Есть, сэр… милорд.

– Проводите мистера Хорнблауэра внутрь, мистер Брейсгедл, – сказал Сент-Винсент и заковылял прочь.

Брейсгедл провел Хорнблауэра в Адмиралтейство. Часы по-прежнему висели на гробе, там, куда он их повесил. Он с облегчением отцепил их и пошел обратно. У входа он остановился и протянул Брейсгедлу руку. Пока длилось рукопожатие, Брейсгедл смотрел на него, как бы что-то обдумывая.

– Значит, до двух склянок дополуденной вахты послезавтра, сэр, – сказал он, с легким ударением на слове «дополуденной».

– Да, тогда и увидимся, – сказал Хорнблауэр. Он пошел к Уайтхоллской пристани, думая о более неотложных делах. Но, начав по привычке продумывать планы на ближайшие два дня, он вспомнил это слово – «дополуденной». Брейсгедл избавил Хорнблауэра от одного лишнего беспокойства – не позднее завтрашнего утра тот начал бы мучиться сомнениями, на утро или на вечер назначил ему Сент-Винсент.

Отлив уже шел: по обе стороны реки виднелись темные полосы грязи. Возле Ламбетской пристани стояла погребальная барка, Хоррокс и матросы протаскивали под днище брезент. Остальные суденышки, принимавшие участие в процессии, были разбросаны повсюду. Хорнблауэр с радостью увидел у пристани свою гичку. Он шагнул в нее, взял рупор и приступил к следующему делу – распустить суда в соответствии с приказами, которые сам вчера и составил. По-прежнему дул порывистый ветер, но, поскольку шел отлив, сильных волн не было. Единственную новую сложность создавали многочисленные лодочки, заполнившие реку, – это любопытные торопились поближе рассмотреть церемониальные барки.

Олдермены и представители гильдий, герольдмейстеры и адмиралы давно разошлись обедать, и январские сумерки начали сгущаться, прежде чем Хорнблауэр отпустил в Гринвиче последних подопечных и приказал грести к Дептфордскому пирсу. Усталый, голодный и замерзший добрался он до «Георга». Этот день показался бы ему целой неделей, если б он не помнил, что только сегодня утром расстался с Марией, у которой начинались родовые схватки.

Первым, кого он встретил в «Георге», был хозяин. Хорнблауэр прежде видел его мельком раз или два – он был совершенно незаметен в доме, где всем заправляла хозяйка.