Хороните своих мертвецов

Не останавливаясь, он сказал ей:

– Похороны в воскресенье. Я хочу быть там.

Они сделали еще несколько шагов, прежде чем она заговорила:

– Ты собираешься быть в соборе?

– Нет, я хочу идти в траурной процессии.

Она посмотрела на его решительный профиль. Его губы были плотно сомкнуты, правая рука сжата в кулак – единственное следствие инсульта. Легкое дрожание, когда он уставал или напрягался.

– Скажи мне, как я могу тебе помочь.

– Ты можешь быть со мной.

– Всегда, mon coeur [67] .

Он остановился и улыбнулся ей – лицо в синяках, над левой бровью повязка.

Но ей было все равно. Он жив – вот что главное.

День похорон был ясный и холодный. Стояла середина декабря, и ветер дул с Арктики и не останавливался, пока не достигал мужчин, женщин и детей, шедших в траурной процессии.

Четыре гроба, укрытые бело-голубыми флагами с геральдической лилией, стояли на катафалках с впряженными в них черными скорбными конями. А следом – длинная колонна полицейских из всех городов Квебека, со всей Канады, из Британии, Японии, Франции и Германии. Со всей Европы.

67

Мое сердце (фр.).

А во главе колонны – медленным маршем, в парадных мундирах, полицейские из Главного управления провинции. И возглавляет эту колонну старший суперинтендант Франкёр и все другие старшие офицеры. За ними в одиночестве старший инспектор Гамаш во главе своего отдела по расследованию убийств. Он прошел все два километра и стал прихрамывать лишь к самому концу. Голова его была высоко поднята, глаза смотрели решительно. До салюта и выстрелов.

Вот тогда он плотно закрыл глаза и поднял лицо к небу, а на лице проступила боль, которую он больше не в силах был скрывать. Правая рука сжалась в кулак.

Эта фотография стала символом скорби, она появилась на первых страницах всех газет и журналов, в телевизионных новостях.

Рут выключила видео. Несколько секунд они сидели в молчании.

Наконец она сказала:

– Не верю ни единому слову. Все это постановка. Хорошие эффекты, вот только игра плохая. Попкорн?

Бовуар посмотрел на нее – она протягивала ему пластиковую вазочку с попкорном.

Он взял горсть. А потом они медленно пошли сквозь метель, вобрав голову в плечи, чтобы спастись от ветра, пошли через деревенский луг к дому Питера и Клары. Когда они прошли полпути, Бовуар взял Рут под руку, чтобы не упала. Или чтобы самому не упасть – он толком не понял.

Но она не возражала. Они прошествовали в маленький коттедж, идя на свет в окнах сквозь снежную бурю. А оказавшись в доме, сели перед огнем и стали есть. Вместе.

Арман Гамаш поднялся.

– Как ты? – спросил Эмиль и тоже встал.

Гамаш вздохнул:

– Мне нужно побыть одному. – Он посмотрел на своего друга. – Merci.

Его подташнивало, он ощущал это физически. На его глазах стреляли в этих молодых мужчин и женщин. Убивали их. Еще раз. Снова расстреливали в темных коридорах.

А они были его подчиненными. Он лично их отобрал, невзирая на возражения старшего суперинтенданта Франкёра. Взял их с собой.

И он сказал им, что там, вероятно, будет шесть террористов. Увеличив вдвое ту цифру, которую ему назвали. Которую назвала ему агент Николь.

«Три террориста», – написала она в электронном письме.

Он взял шестерых полицейских – всех, кого смог собрать, плюс Бовуар и он сам.

Он думал, этого будет достаточно. Ошибся.

– Я вам не разрешаю, – произнес старший интендант Франкёр низким угрожающим тоном.

Он влетел в кабинет старшего инспектора, когда тот собирался уходить. Поль Морен у него в наушнике напевал детскую песенку. Его голос ближе к концу стал звучать пьяновато, устало.

– Еще раз, пожалуйста, – сказал Гамаш Морену и сорвал с себя гарнитуру, отчего старший суперинтендант Франкёр тут же замолчал. – У вас есть вся необходимая информация, – сказал старший инспектор, свирепо уставившись на Франкёра.

– Полученная от какой-то старухи из племени кри и высосанная из пальца вашими компьютерщиками? И вы думаете, что я буду действовать на основании такой информации?

– Информации, собранной агентом Лакост, которая вот-вот должна вернуться. Она отправляется со мной, как и шестеро других. Для вашего сведения, вот их фамилии. Я собрал боевую группу. Они ждут вашего приказа.

– Какого приказа? Дамбу «Ла Гранд» невозможно уничтожить. Мы ничего такого не слышали по нашим каналам. Никто ничего такого не слышал. Ни центральное правительство, ни американцы. Ни даже британцы – а уж они-то мониторят всё. Никто ничего не слышал. Кроме вас и этой спятившей старейшины из племени кри.

Франкёр сверлил Гамаша негодующим взглядом. Старший суперинтендант был так зол, что его просто трясло.

– Дамба будет взорвана через час и сорок три минуты. У вас достаточно времени, чтобы добраться туда. Вы знаете, где вам быть и что делать. – Голос Гамаша звучал не громче, а тише прежнего.

– Прекратите мне приказывать, – прорычал Франкёр. – Вы не знаете ничего такого, что не было бы известно мне. А я не вижу никаких оснований нестись туда.

Гамаш подошел к столу и вытащил пистолет. На лице Франкёра мелькнуло испуганное выражение, но Гамаш засунул пистолет за пояс и быстро подошел к старшему суперинтенданту.

Они в упор смотрели друг на друга. Потом Гамаш заговорил мягким, убеждающим тоном:

– Послушайте, Сильвен, если мне нужно вас умолять об этом, то я готов. Мы оба слишком старые и измотанные для таких разборок. Это нужно прекратить. Вы правы, мне не по чину вам приказывать. Я прошу прощения. Прошу вас, прошу, сделайте то, что я говорю.

– Ни за что. Вы должны предоставить мне что-нибудь более веское.

– Больше у меня ничего нет.

– Но то, что вы говорите, безумие. Никому и в голову не придет взрывать дамбу таким вот способом.

– Почему?

Они в сотый раз возвращались к этому, только времени оставалось все меньше.

– Да потому, что это слишком глупо. Все равно что кидать камни в наступающую армию.