Хождение Восвояси

– Доброе утро, Ори-сан, Яри-сан, – поклонилась девушка, и то ли подмигнула, то ли поборола неравный тик. Ивановичи, будучи воспитанными, поспешили ответить на приветствие. Тихон вывернулся из промеж подушек и хлопнулся на пол, не сводя вытаращенных очей с костюмов – не иначе, как тоже в состоянии шока, хотя, при его лупоглазости точно сказать было трудно.

– Доброе утро, Чаёку-сан, – проговорил Ярик, смущенно одергивая ночную рубашку. – Как вам спалось?

– Благодарю за ваш интерес, Яри-сан. Воздух был свеж и напоен ароматами цветения, и цикады пели, точно обезумели, – не в силах удержаться от настороженного взгляда на княжну, кротко проговорила старшая служанка.

Лёке стало стыдновато. Лично против девушки, носившейся с ними как баба с писаной торбой и с ног сбивавшейся [58] , чтобы удовлетворить их [59] капризы, она ничего не имела, и решила исправить свое поведение – но не слишком радикально, чтобы та о себе чего-нибудь не возомнила [60] .

– Сады зацвели. Бела ночь от лепестков. Весной не уснуть, – улыбнулся мальчик, вспоминая пенную кипень яблонь, вишен и прочих деревьев, названия которым он и не знал, что не помешало ему любоваться им вчера полдня. Чаёку забыла косить на девочку и одарила его удивленным взглядом в оба глаза:

58

А иногда сбивавшей других.

59

Ее, если быть точным.

60

Например, что Ори-тян против нее лично ничего не имеет.

– Ты умеешь писать стихи?

– Нет, что вы! – не менее удивленный княжич замотал головой. – Чтобы стихи писать, надо же рифмы уметь подбирать!

– Рифмы? Для стихов? Зачем? – не поняла девушка.

– А иначе какие же это стихи? – рассмеялся Ярка. – Если рифмы не подбирать, тогда стихи кто угодно писать сможет!

– А что в этом плохого?

– А что в этом хорошего? Сапоги тачать должен сапожник, а пироги печь – пирожник, как один наш поэт написал. То есть каждый должен заниматься своим делом.

– Мы в Вамаяси тоже так считаем, – серьезно кивнула Чаёку. – Три основы добродетели. Делай что тебе положено, знай свое место и веди себя как подобает.

– Мудрые мысли, – с постной миной подтвердила Лёлька, твердо знавшая, что сроду не подходила ни под один из параметров даже близко, но в добродетельности своей не сомневавшаяся. – Нельзя не согласиться.

Если бы старшая служанка была хоть чуточку менее хорошо воспитана, она бы вытаращилась на свою подопечную. А так она просто моргнула и приоткрыла – и быстро захлопнула – рот.

– А вы хорошо ли почивали в эту ночь, Ори-тян? – придя в себя, спросила она, и интонации ее для тренированного Лёкиного уха не говорили – кричали о том, что ей было невдомёк, как человек вообще может спать на такой горе мягкого.

– Под нижний тюфяк, кажется, крошка попала – я всю ночь проворочалась, все бока в синяках, наверное, – не удержалась Лёлька и была вознаграждена ошарашенным взором Чаёку.

– Я извиняюсь… сожалею…

– Ничего страшного, – с видом мученика, восходящего на костер из недостаточно просушенных дров, проговорила княжна. – В Лукоморье так и определяется настоящая царская кровь. Сможешь почувствовать через кучу матрасов крошку – значит, настоящая царевна. Если только горошину – боярышня. Лесной орех – графиня.

Всем своим видом княжна показала, что графиня – это нечто чуть повыше мокрицы, но однозначно ниже мыши. Лукавые огоньки плясали у ней в глазах, бросая вызов служанке. Примешь – будем друзьями. Прохлопаешь… Ну… Я честно пыталась.

– А если даже… косточку… от персика… не почувствовала? – старшая служанка медленно округлила очи и всплеснула руками, не зная, получит в ответ сцену или улыбку.

– Значит, дома не ночевала, – шкодно ухмыльнулась княжна – и лицо Чаёку осветилось лукавством.

– Ай-ай! – приложила ладони она к щекам и закачала головой в притворном ужасе.

– Кель кошмар! – в тон ей подтвердила Лёлька и с тайным облегчением выдохнула. Если совсем честно, то вредничать перед скромной заботливой Чаёку ей не хотелось, и не только потому, что здравый смысл подсказывал, что среди аборигенов должен быть хоть один если не союзник, то не враг.

– Это всё нам? – не в силах больше терпеть, Ярик указал на кучи разноцветного шелка в руках служанок.

– Конечно!

Чаёку, не оглядываясь, пошевелила рукой. Девушки старательно разложили свою ношу на циновках и с поклонами удалились. Лёка, дуайен лукоморской диаспоры в Вамаяси, степенно встала с постели и неспешно направилась к выставке-ярмарке у дальней стены. И конечно пришла к финишу безнадежно второй – обогнать брата, не обремененного кодексами поведения несмотря на все ее старания, у нее не было ни малейшего шанса.

– Справа одежда для Яри-сан, слева – для Ори-сан, – с полупоклоном сообщила Чаёку.

Не смея прикоснуться к матово переливавшемуся шелку, мальчик сжал кулаки.

– Ух ты! – только и сумел выговорить он, разглядывая свою первую коллекцию моделей. – Это вправду я такое придумал?

– Нет, это придумал лукоморский народ, – чуть брюзгливее, чем собиралась, ответила Лёка. – А ты только перепутал всё, что мог.

– А по-моему, всё равно здорово получилось, – насупился мальчик.

Княжна прикинула затраты, человеко-часы и нерво-километры, потраченные на создание этого шелкового чуда, и снисходительно кивнула:

– Пожалуй, ты прав. Давай мерять?

Разглядывать наряды друг на друге и впрямь было гораздо интереснее. То ли художественные способности брата были далеки от средних [61] , то ли вамаясьские портные не сдавались под натиском лукоморского дизайна, то ли просто не разглядели эскизы, но зрелище предстало незабываемое. Лучше всей коллекции на Лёльке смотрелся алый сарафан с квадратными рукавами до коленок, перехваченный под грудью широченным поясом, и шитый жемчугом кокошник, формой и размерами напоминающий штыковую лопату великана. Ярику же приглянулась для первого выхода в свет пара синих одежек, все без застежек и поверх друг друга надеваемые, как объяснила Чаёку, но зато в лукоморских петухах под восходящим вамаясьским солнцем. Но радость дизайнера была недолгой. Лёлька поглядела на штаны "маде ин Вамаяси" и собственноручно выбрала из кучи его одеяний нечто диковатого оранжевого цвета, но до пят.

61

Сверху или снизу – девочка так и не решила.

– Я же в этом на тебя буду похож! – недовольно закрутился княжич, оглядывая себя по мере сил.

– Лучше на меня, чем… – она снова порылась в запасе слов, подсмотренных в романах тети Лены, – чем на гея! [62]

Ярик прикусил язык и согласился – с прикушенным языком много не поспоришь, особенно с его сестрой, переспорить которую удавалось пока только маме.

И всё было в примерочной хорошо, чтобы не сказать, замечательно, пока Чаёку не провела рукой по стене, и шершавая серая поверхность не превратилась в зеркало от пола до потолка.

62

Она не знала, кто такой гей, но была почти уверена, что это муж героини книжки Кикимору Писаки – "Пятьсот самураев до любимого, или дневники гейши". А еще она была убеждена, что расстояние в Вамаяси измеряется в самураях.