Хожение за три моря Афанасия Никитина (другой перевод и текстологическая обработка)

⁶⁷ фота на голов, в другая на гузн— путешественник говорит о чалме (арабск.-перс. фота) и дхоти (инд.), которые, так же как и женская одежда сари, изготовлялись из несшитой ткани. Такие одежды в свое время дали основание Марко Поло, возвращавшемуся с Дальнего Востока вдоль берегов Индии, бросить фразу, ставшую крылатой: «Во всей стране Маабар никто не умеет кроить и шить» (с. 183). Слово «фата» известно было на Руси из Турции (Сыроечковский, 57); как отметил И. П. Минаев, Афанасий Никитин придал ему широкое значение.

⁶⁸ болкаты— балкат (маратск.) — сильный (от санскр. бала, по определению Минаева (Минаев, с. 27). И. И. Срезневский полагал, что здесь слово, родственное молдавск. бълцат и означает загорелый, черный (Срезневский, с. 84); в первом значении оно вошло в перевод Н. С. Чаева (Чаев, с. 74), во втором — в перевод Н. И. Прокофьева (Хождение за три моря Афанасия Никитина. М., 1980, с. 90).

⁶⁹ до Пали... до Индйскыя горы— имеются в виду Западные Гхаты, на склоне которых расположен город Пали (текст см. по Троицкому изводу — Т, л. 372 об.). В Летописном изводе это место искажено: «и то индйские городы»; возможно, по аналогии с близко стоящей фразой: «и то город индйскый» (Л, л. 444 об.).

⁷⁰ до Умри— по-видимому, город Умра, расположенный на р. Сина, к северо- востоку от Пали, по другую сторону Западных Гхат, примерно на широте Чаула. На исторических картах местоположение Пали и Умри определено весьма различно. На карте Самойлова Пали — севернее Камбея, а Умри — северо-восточнее Бидара (Самойлов В. Хожение за три моря. — Наша страна, 1938, № 9, с. 35). Выходит, путешественник менее чем за месяц должен был пересечь всю центральную часть Индостана. Кроме того, составитель карты заставил Афанасия Никитина отправиться в Пали не из Чаула, а вопреки тексту — прямо из Камбея. На некоторых других картах к «Хожению за три моря» оба города расположены между Чаулом и Джуннаром. В первом случае на карту нанесены одноименные или созвучные по названию пункты, во втором — это сделано, по-видимому, по догадке (см., например, Осипов А. М. и др. Афанасий Никитин и его время. 2-е изд. М.: Учпедгиз, 1958). Первый переводчик «Хожения» на английский язык М. М. Виельгорский считал, что Умри — это Умрат, в 40 милях к юго-востоку от Сурата. Однако едва ли Афанасию Никитину, следовавшему в Джуннар, понадобилось забираться так далеко на север. Поэтому И. П. Минаев предположил, что Умри — местечко Умра несколько севернее Пали (с. 30). Но такое решение также вызывало возражение, ведь Афанасию Никитину, чтобы достичь Умри, понадобилось целых десять дней (И. П. Петрушевский, с. 209). Город Умри на р. Сина разыскал Н. И. Воробьев в атласе А. Ильина (см. Ильин А. Подробный атлас всех частей света. СПб., 1882; Воробьев Н. И. Хожение за три моря. — Учен. зап. Казан, гос. пед. ин-та, 1939, вып. 1, с. 112—113). Пояснение «то есть город индйскый» понадобилось Афанасию -Никитину, вероятно, чтобы читатель не принял индийское название за созвучное русское слово (умри — повелит, наклонение от умереть). В Троицком изводе написано, что от Умри до Джуннара (см. след, прим.) Никитин шел не 7, а 6 дней. Это разночтение можно объяснить тем, что буквы древнерусского алфавита з (земля), имевшая числовое значение 7, и s (зело), соответствовавшая цифре 6, похожи по написанию, и переписчик при неясности написания в рукописи, которой он пользовался, мог принять одну букву за другую. По мнению Р. X. Ажа- лиева, причина ошибки в другом: переписчик перепутал эти буквы, имевшие одинаковое звучание, в результате так называемого внутреннего диктанта, при котором писец проговаривал то, что переписывал. Однако в другом случае Ажалиев признает, что расхождение цифр в разных изводах «Хождения» произошло в результате графической ошибки, когда переписчик «трехмачтовое» Т (щ), означав-

шее число 300, принял за ПІ, означавшее число 18. Поэтому сумма награды, получаемой купцом, в Летописном изводе равна 300 тенкам (Л, л. 451), а в Троицком— 18-ти (У, л. 382). Ажалиев верно замечает, что сопоставление цен на пленных и рабов говорит в пользу большей суммы (Ажалиев Р. X. Загадочные числа древних рукописей. — Русская речь, 1983, № 4, с. 91—94). Добавим, что при описании похожей ситуации Никитин в другом месте называет сумму 1000 тенек (Л, л. 450 об.).

⁷¹ до Чюнеря— Джуннар (Джунанагар—«старый город»), расположен к востоку от Бомбея. По предположению И. П. Минаева, речь идет о цитадели на скале к юго-востоку от современного города; в окрестностях многочисленны буддийские пещерные храмы и монастыри. По мнению М. К. Кудрявцева, идентификация Чю- нера с Джуннаром не может считаться окончательной. Описание Афанасия Никитина больше напоминает Даулатабад. Крепость Даулатабада возвышается на громадной гранитной скале более чем на 160 м над окрестной местностью и производит впечатление каменного острова. Пробитая в скале тропа, пишет М. К. Кудрявцев, очень узка. «Расстояние от Чивиля до Даулатабада, может быть, замечает М. К. Кудрявцев, несколько больше указанного Афанасием Никитиным, тогда как расстояние до современного Джуннара значительно меньше» (см. Вопросы истории, 1982, № 6, с. 141). Однако следует отметить, что речь в данном случае идет о расстоянии по прямой; во-вторых, хан, названный далее Афанасием Никитиным, находился именно в Джуннаре. Наместником в Даулатабаде был Юсуф Адиль-хан Саваи.

⁷² Асатхан Чюнерскыа индийский, а холоп меликътучаровъ— Асад-хан джун- нарский, выходец из Гиляна, упоминается в индийских хрониках как лицо, близкое Махмуду Гавану, великому везиру, носившему, почетный титул мелик-ат-туджар (повелитель купцов). Асах-хан Гиляни командовал конницей во время похода на Келну в 1469—1470 гг. под начальством Махмуда Гавана. Близость его великому везиру стоила ему головы: он был зарублен палачом в 1481 г. вместе с Махмуд Гаваном.

⁷³ А меликътучар— ходжа Махмуд Гаван (1405—1481), выходец из Гиляна, где при дворе владетелей восточного Гиляна его предки занимали высокие гражданские посты. Его семья оказалась в опале, и он занялся торговлей. Прибыв по торговым делам в порт Дабхол, Махмуд Гаван в 1455 г. приехал в Бидар, где был приближен ко двору Ала-ад-дина Ахмд-шаха II, правившего с 1433 по 1457 г. Занимая высокие посты при его ближайших преемниках, Махмуд Гаван участвовал едва ли не во всех войнах, которые Бахманидский султанат вел с соседними государствами. Эту особенность биографии и подчеркивает Афанасий Никитин, говоря, что он «бьется с кафары 20 лт есть, то его побивают, то он побивает их многажды», однако, как видим, военная деятельность Махмуд Гавана ко времени приезда Афанасия Никитина насчитывала несколько менее двадцати лет. В 1463 г., со вступлением на престол малолетнего Мухаммеда III (брата Низам-шаха) Махмуд Гаван стал великим везиром и добился централизации государственной власти и временного равновесия соперничавших группировок правящей знати: «иноземцев», к которым принадлежал сам, и «деканцев» из обращенных в ислам представителей местной знати. Деятельность Махмуда Гавана подробно описана в двух индийских хрониках — Мухаммеда Касима Фериштэ и его современника, Али ибп Азизуллы Таба Табаи; сохранилось и собрание писем и посланий Махмуда Гавана. После войн, свидетелем которых был Афанасий Никитин, Махмуд Гаван провел административную реформу, по которой вместо четырех наместничеств (тарафов) государство было разделено на восемь наместничеств, и военно-финансовую реформу, по которой каждый военачальник получал деньги из казны лишь за то количество войск, которое он выставлял в действительности, а не номинально; крепости были подчинены непосредственно центральной власти. Эти решения, ограничив власть тарафдараов, вызвали новое обострение борьбы между соперничавшими группировками. Несмотря на уступку «деканцам» — теперь, как отметил М. К. Кудрявцев, они стояли во главе пяти наместничеств из восьми, — Махмуд Гаван не смог предотвратить столкновения. Заговор против великого везира возглавил Мелик Хасан (см. прим. 104). Заговорщики представили Мухаммед- шаху III подложное письмо, составленное от имени Махмуда Гавана, который

якобы приглашал правителя соседней Ориссы вторгнуться во владения Бахмани- дов, так как он, Махмуд Гаван, слишком устал от произвола шаха. К письму была приложена печать Махмуда Гавана с его монограммой (тугрой). Вызванный к шаху Махмуд Гаван заявил: «Печать моя, но письма я не писал» (печать была поставлена рабом-секретарем, которого подкупили заговорщики). Молодой шах махнул рукой палачу, стоявшему наготове, и вернулся во внутренние покои, чтобы продолжить пиршество. Везир был казнен тут же в зале, вместе с ним был заодно обезглавлен и Асад-хан Гиляни, стоявший рядом. Казнь Махмуда Гавана развязала руки наместникам и ускорила распад Бахманидского султаната. Афанасий Никитин часто упоминает Махмуда Гавана, называя его, как было принято на Востоке, по титулу, рассказывает о численности его двора, личного войска, самого крупного по сравнению с другими наместниками, о том, как тщательно охраняется дом великого везира, какие походы он совершил, как скупил все драгоценные камни, привезенные из похода, совершенного его соперником Мелпк Хасаном, и другие подробности, которые рисуют реальный, а не идеализированный, каким он предстает в придворных хрониках, облик этого крупного государственного деятеля Южпой Индии.

⁷⁴ Хан же Асъ тьздит на людех— так отозвался Афанасий Никитин, увидев способ передвижения, когда большие носилки с восседавшим на них сановником несли на плечах слуги. В дальнейшем Никитин несколько раз описывает такую процессию. Говоря об индийских «боярах», русский путешественник пишет: «а все их носят на кровати своей на серебряных» (Л, л. 447). Эмира несли шестеро подобранных по росту слуг, которых через некоторое время сменяла другая шестерка слуг. Рядом следовали другие служители — с опахалом, ковром для отдыха и т. п. Перед ним вели верховых коней в парадном убранстве, за ним следовали всадники, отряд пехоты, слуги. Еще более пышный выезд был у первого визира: «седит на кровати же на золотой, — пишет Никитин, — да над ним терем шидян, с маковицею золотой, да везут его на 4-х конех» (Л, л. 453 об.). Рассказывает Никитин и о выезде султанского гарема: «А женок две тысячи выезжает на конех и на кро- ватех на золоченых» (Л, л. 455). Ф. Бернье, описывая выезд жен императора Ауренгзеба, замечает, что «они передвигались на носилках, на плечах слуг, и на больших носилках, которые несли два верблюда или два маленьких слона вместо лошадей. Их, — продолжает французский наблюдатель, — окружала толпа служанок из Татарии и Кашмира, причудливо одетых и восседавших на красивых иноходцах. Сзади следовало еще несколько евнухов на лошадях в сопровождении большого количества пажей или слуг-пешеходов, с большими палками, которые бросались во все стороны, чтобы расталкивать толпу» (Бернье, с. 305).

⁷⁵ хоросанцев— здесь и далее — мусульмане не индийского происхождения, выходцы из различных стран Азии и Африки, те самые «иноземцы», которые составляли в то время наиболее влиятельную группировку правящей верхушки. Это засили «иноземцев» особенно бросалось в глаза и вызвало к жизни фразу Афанасия Никитина: «в Ындйской земли княжат все хоросанцы, и бояре вс хоросанцы» (Л, л. 446) или «а княжат хоросанцы, а воюют все хоросанцы» (Л, л. 447). Однако сам же путешественник пишет и об индийских «возырях», хотя они и были в меньшинстве при дворе Мухаммедшаха III (Л, л. 455 об.—456).

⁷⁸ А привозят ихъ— имеются в виду кони для войска, а не воины-хоросанцы, как следовало по трактовке И. П. Минаева (Минаев, с. 50), перешедшей и в переводы (например, Чаев, 74). Это видно не только из перечня земель, откуда их «привозят все морем», но и из следующей за этим фразы: «И яз гршный привезлъ жеребца в Ындйскую землю».

⁷⁷ из Хоросанъские земли... из Орапской земли... ис Туркменьскые земли... ис Чеботайские земли— Афанасий Никитин перечисляет здесь места, откуда в Индию ежегодно привозили коней, в другом месте он добавляет к этому списку еще и Египет (Л, л. 450). Хорасан — «в средние века в Хорасану причисляли всю территорию от Большой Иранской солончаковой пустыни (Дешт-и Кевир) на западе до р. Аму-Дарьи и гор. Бадахшана на востоке и от Хорезмийской пустыни (ныне пустыня Кара-Кум) на севере до южной цепи Хиндукушских гор и до области Систан (Сеистан) на юге» (И. П. Петрушевский, 211). Хорасан, входивший в XV в. в состав династии Тимуридов, делился на четыре области с центрами в Герате.

Балхе, Мерве и Нишапуре. Орапская земля — Аравия; в других местах летописной редакции фигурирует как «Оръобьстан» и «Рабостан». Туркестанской землей называли Туркестан, но также «и Кашгарию, ныне Синьцзян, часть Китая и восточную часть нынешнего Казахстана» (там же, 211, 229). Чагатайской землей во времена Афанасия Никитина называли Среднюю Азию — по имени Чагатайского улуса, которым правил Чагатай в 1227—1242 гг. и его потомки до 1370 г. В других местах Афанасий Никитин отмечает те же земли, потому что через них пролегали важные торговые пути (Л, л. 454), и то, что в Хорасане «варио», а в Египте и Аравии «силен вар» (Л, л. 453 об.).