Хозяева старой пещеры

…Часа через два к Санькиному дому подошла маленькая, сгорбленная старушка в низко надвинутом на лоб белом платке и длинной сборчатой юбке. Старушка остановилась у калитки и поставила на землю плетёную корзину.

— Охти… чижало-то как! — невнятно прошептала она и со стоном выпрямилась, держась рукой за поясницу. Всё лицо старушки было забинтовано. Снаружи остался только самый кончик коричневого носа да один глаз, спрятанный за выпуклым стеклом очков в тонкой золотой оправе.

< image l:href="#"/>

Митька с любопытством наблюдал за незнакомой бабкой.

— Сыночек, — прошептала старушка и поманила Митьку рукой в чёрной кружевной перчатке, — сыночек…

— Чего вам? — Митька подошёл к калитке. — Эта-та… как его… никого дома нет…

— Ахти, беда-то какая! — сдавленным шёпотом сказала старушка и села на корзинку, словно у неё подкосились ноги. — С сердцем у меня чтой-то не того, и зубы болят. Позови, сыночек, Марусю, ты не её сын-то будешь?

— Да нету тёти Маруси, — сказал Митька и с жалостью поглядел на старушку, — на ферме она. Я вам воды принесу, хотите?

— Не надо воды… Ты лучше Марусю сбегай позови… Я ей подарок привезла, а мне на поезд надо… Сбегай за ней, сынок, на тебе за это яблочка…

Старушка вытащила из корзины яблоко и неожиданно ловко бросила его Митьке.

Митька поймал яблоко на лету.

— Сейчас, бабушка, я мигом! — сказал он. — Вы тут, — он оглянулся на сарай, плотнее прикрыл дверь, — а вы тут посидите. Я… эт-та… как его… я быстро. — И он радостно запылил по дороге.

Когда Митька скрылся за поворотом, старушка оглянулась по сторонам и, подобрав подол длинной юбки, резво шмыгнула в сарай.

— Алёша! — позвала старушка. — Ты здесь?

Алёша открыл глаза и удивлённо уставился на незнакомую старуху, у которой поверх бинта блестели бабушкины очки в золотой оправе.

— Привет! — сказала старуха и, подбежав к Алёше, стала ловко распутывать верёвки на руках и ногах пленника. — Давай быстрее!

— С-спасибо… — Алёша никак не мог опомниться. — С-спасибо большое…

— Ладно, ладно, — торопила его старуха, — бывают же на свете такие люди… им говоришь скорее, а они еле шевелятся…

Алёша поплевал на ладони и растёр занемевшие руки. С трудом выпрямился. Что-то знакомое прозвучало в голосе старухи. И эта присказка…

— Юлька! — ахнул Алёша.

— Ф-фу! — Юлька сняла очки. — Думала — потеряю! В них ничего не видно, а поверх смотреть — с носа падают. Еле дошла!

— Как они к тебе попали?

— А я твою бабушку встретила; моя мама в город поехала, я её до конторы проводила, а твоя бабушка тебя искала. У тебя бабушка мировецкая, правда! Это она меня переодела и научила, что говорить! Она правда в партизанах была?

— Правда, — сказал Алёша.

— Ну, побежали! — Юлька прихватила юбку и рысью понеслась впереди Алёши. — Скорее! А то Митька вернётся!

— А корзинка? — спохватился Алёша.

— Пускай на память остаётся! — беспечно махнула Юлька рукой в чёрной кружевной перчатке. — Я её только для вида взяла. Там песок и солома! А Ким и не знает, что я тебя выпустила. Они с Гошкой там целый план разрабатывают!

* * *

Памятник стоял на холме над рекой, укрытый от непогоды широкими стругаными досками. Между досками виднелась белая парусина. В одном месте парусина была подрезана. Видно, кто-то из ребят пытался увидеть памятник до открытия. У подножия памятника лежала гладкая гранитная доска. Серо-чёрная, с розовыми прожилками. Она блестела на солнце, как лакированная.

До открытия памятника две недели. Две недели до 22 июня, и за это время должен приехать из Ленинграда скульптор и выбить на доске имена героев. Навечно.

Вверху над холмом ветер крутил облака, то разгоняя их в разные стороны, то собирая в кучу, как пастух овец. А внизу, у подножия холма, сидели ребята. Они уже выложили Алёше все новости о памятнике и теперь слушали Алёшин рассказ.

— Дела-а… — сказал Гошка. — Ловко они тебя… как младенца! Меня бы ни за что!

— Ну да, — сказала Юлька, — тоже мне! — Возбуждённая удачным походом, она бойко смотрела на ребят из-под бинтов одним глазом. Длинная юбка веером прикрывала ноги.

Ким посмотрел на Юльку и снова, уже в который раз, расхохотался:

— Ты хоть бинты-то сними, а то задохнёшься.

— Ничего, — горделиво улыбалась Юлька, разбинтовывая лицо. — А Митька-то, Митька! «Бабушка, вам воды подать? Вы посидите, я… эт-та… как его… быстро!»

Глядя на Юльку, ребята катались по песку, держась за животы.

— Ну и Рыжая!

— Вот это да!

— А Ястреб-то, Ястреб… пушку упустил, пленника взял — и тот смылся… Ха-ха-ха!

Ким вытер глаза и повернулся к Алёше.

— Ты им точно ничего не сказал?

Алёша выпрямился, оскорблённый недоверием.

— Конечно! Зачем бы я стал говорить? Я даже под пыткой и то бы ничего не сказал!

— Под пыткой? Тебя что, пытали?

— Ну, не сейчас, а вообще… я вообще говорю, если бы по-настоящему попал…

Ким покачал головой и насмешливо хлопнул Алёшу по спине.

— Выдумщик ты… по-настоящему…

Он повернулся к Гошке.

— Как же нам её вытащить, Гош? Санька с Митькой теперь за каждым нашим шагом следить будут…

— А я знаю! Я знаю! — вдруг выпалила Юлька и захлопала в ладоши. — Я придумала!

— Как? — не сговариваясь, разом спросили и Ким и Гошка.

— Надо… — тут Юлька таинственно приложила палец к губам, быстро оглянулась по сторонам и горячо зашептала: — Надо, чтобы Алёша снова попал в плен и сказал. Саньке, что пушку мы спрятали в Копанях. Пока они сходят туда и обратно, а мы её как миленькую вытащим!

— Здорово! — восхищённо хлопнул себя по коленям Гошка. — Молодец, Рыжая!

— Ерунда, — сказал Ким. — Как же он пойдёт в плен, если Митька уже вернулся и всё узнал?

— Бывают же такие люди… им говоришь, а они не понимают, — обиделась Юлька. — Пусть Алёша просто так мимо Санькиного дома пройдёт. Они увидят и опять нападут.

— Нападут или нет — это ещё как сказать, — Ким с сомнением покрутил чуб.

— Нападут! Что ли, я Митьку не знаю?!

— А по-моему, лучше так, — сказал Алёша, — надо просто пойти в Приборовское и стоять и ждать, когда они пройдут мимо. А когда будут проходить, сделать вид, что мы не видим их и спорим, когда нам пушку из Копаней забрать — днём или ночью… Они подумают, что случайно подслушали, и поверят.