Хозяин Древа сего

— Итак, сын мой и бог! Слушай меня, истинного отца своего. Я, ты и сестра твоя — жена наша, соединившись, станем Хозяином Древа сего, и ничто уже не сможет поколебать нашу власть и силу. Ведь ты же всю жизнь свою божественной славы снискать алкал? Так вот, возвещаю тебе: нашел, ибо имею славу свою разделить с тобою! Радуйся, сын мой возлюбленный, ибо смерть мною повержена будет конечно! И отойдет она ото всех, не от Продленных лишь, ибо желаю я и Кратким оказать благодеяние. Будет другое Древо и другие законы Древа, которые мы утвердим. И что хорошо было в Древе сем, в новом станет дурно, но про что такую волю изъявим, хорошим и останется. И прославит нас в Стволе и Ветвях всякая тварь…

— А другого младенца где возьмешь? — оборвал его Варнава, оставаясь нейтрально-темным.

Кажется, Дыя это немного беспокоило.

— Где-где, — буркнул он, сбившись с высокого штиля, — там же, где и раньше…

— То есть, — корректно уточнил Варнава, — если я тебя правильно понял, я должен буду возобновить отношения со своей бывшей супругой, она же — моя сестра, зачать тебе другого внука, который будет принесен в жертву Тьме, от чего Древо разрушится, Рагнарек настанет, и все прочее… После чего семейство наше сделается Древа нового Хозяином, единым в своей троичности, что подчеркнут наши крайне запутанные кровнородственные и сексуальные отношения? Так?

— Истинно! Гений! Иммануил в натуре! Мишель вылитый! Карлос Сезар Арана!
–

возопил Дый, видимо, сочтя полезным вновь изобразить безудержное ликование, лишь глаз его темнел все больше.

Теперь в нем не было уже человеческого, да и животного, да и вообще живого — Тьма одна непроглядная. Только сейчас Сунь до конца осознал, что за противник перед ним. Но не это потрясло Царя обезьян, а то, что глаза ученика его, Маленького Кота, быстро становились похожими на жуткое око древнего дива. Теперь он не сомневался в их родстве — словно два Дыя явились ему. И тут Суню стало страшно, так страшно, как еще не бывало. Он, наконец, понял, насколько все серьезно. Мир, его мир, который он, не смотря ни на что, так любил, хотят уничтожить. И уничтожат, если он не помешает. Еще никогда не сражался он за большее, и сознание этого лишало сил. В ожидании слов Мао старый обезьян дрожал всем телом.

— Да не я гений, а ты, папаша, — устало произнес наконец Варнава, мгновенно оборвав поток дыевского ликования. — Все предугадал, все предусмотрел. Разве что только…

— Что? — подозрительно бросил Дый.

— Его.

— Кого?

— «Итак, если скажут вам: «вот, Он в пустыне», — не выходите; «вот, Он в потаенных комнатах», — не верьте»…

— Опять за свое! Заканчивай, а?..

— Заканчивай? — вкрадчиво переспросил Варнава, — Да я еще и не начал…

Тут с ним стали происходить удивительные вещи. Сначала протянул руки к Дыю, при этом сам не сделал попытки сдвинуться с места. Но руки вытягивались все дальше, и, не успел див среагировать, на его шее сомкнулись огромные ладони. Одновременно фигура Варнавы принялась раздаваться во все стороны и расти. Это происходило столь стремительно, что Сунь смог уловить последовательность метаморфоз лишь усиленным восприятием Продленного. Но таким же обладал и Дый, и ответ его ждать не заставил. Сперва у него каким-то диким рывком колоссально вспухли голова и шея — за доли секунды на нормальном туловище закачалось что-то вроде бородатого воздушного шара с бешено вращающимся глазом. Это произошло так быстро, что Варнава, не успевший еще вырасти, принужден был разжать руки и отпрянуть. А фигура Дыя все увеличивалась, поднявшись почти вровень с Башней. Колонноподобные ноги попирали почву, в пыль кроша каменные плиты. В руках у великана уже сияло во много раз увеличенное копье с крылышками. Устрашающий монстр завертел им так, что гул пошел по всему озеру, и возопил трубным гласом, проникшим во все уголки долины:

— Чанг Шамбалин дайн!

При этом кличе все вдруг пугающе изменилось. Спокойно сиявшее небо сперва осквернили несколько жирных изжелта-фиолетовых туч, их стремительно прибывало, наконец, они съели почти весь небосвод, лишь несколько кусочков голубизны проглядывало за ними. Но и эти небесные клочья вскоре изменили цвет, стали грязно-пурпурными, словно окна дома, выгорающего внутренним пожаром. И свет в этом мире изменился, стал красноватым, зловещим, каким-то непрочным, будто это Тьма лишь прикинулась светом, с трудом играя чуждую роль. Все предметы в замогильном этом сиянии словно изнутри высветили злое свое начало, став отчужденными и опасными. В голове Суня сами собой возникли строки из любимого романа:

Сильный ветер клокотал и бился, Желтизной окрашивая небо, И туман клубился темно-красный, Нагоняя сумерки на землю.

«Только сейчас не в романе», — подумал он тоскливо, но живо стряхнул с себя вредные эмоции.

Серой смердело невыносимо. Стихли звуки — шелест листвы, плеск озера, клекот птиц. Гнетущая вязкая глушь озвучивалась лишь жестокими ударами ледяного ветра. Под нависшими, злом беременными тучами два чудовища изготовились к дуэли. Варнава предстал в образе жутком, не лучше вражьего. Яростью искажалось лицо, борода и длинные волосы, казавшиеся в порочном свете темно-огненными, метались безумной орифламмой. Руки пустовали, но было такое чувство, что оружие ему и не нужно — он принял Стойку тигра. Между великанами возвышалась…нет, уже просто торчала Башня, похожая на древнюю могильную стелу. Под непомерной тяжестью гигантских тел склон холма вместе с кустами и валунами стал медленно наползать на пляж. Казалось, вот-вот островок не выдержит, начнет погружаться в воды.

Сверху нарастал какой-то гул, но тут Сунь краем глаза уловил движение в стороне. Повернувшись, узрел удивительное: ниоткуда возникла экзотичная фигура. Была она в странных светлых одеждах, кое-где украшенных тускло блестящими золотыми бляшками — короткая туника, длинные штаны, заправленные в низкие мягкие сапожки, по щиколоткам прихваченные ремешками. На плечи был накинут короткий кожаный плащ, голову покрывал башлык с загнутым вперед острым концом. В одной руке у пришельца было что-то вроде большой раскрытой книги, другой он придерживал закрепленный на груди ремешками увесистый сверток, завернутый в одеяла.

Сунь, отвлекшись от имевшей вот-вот разразиться битвы титанов, любопытно оттопырил губу и круглыми глазами уставился на сенсационное явление. Между тем вновь прибывший повернул к нему лицо, и обезьян его узнал. В его памяти зазвучала спокойный уверенный голос, внушительность которого не страдала от сильной картавости. Голос незнакомого Продленного, словам которого он как-то сразу поверил и без разговоров обещал исполнить просьбу: «Итак, Прекрасный царь обезьян, если случится, что вы увидите раба вашего в Шамбале, прошу снизойти к моему ничтожеству, не удивляться и не подавать вида, что его заметили. Умоляю вас заниматься своим делом, тогда как никчемный слуга ваш будет заниматься своим». И тогда, и сейчас, Сунь откуда-то знал, что это хороший совет, потому отвернулся. Таинственный господин удовлетворенно кивнул, спрятал книгу в поясную сумку, и, помедлив, словно принимая окончательное решение, твердо ступил внутрь Башни, не замеченный более никем из занятых в мизансцене актеров.

Между тем Суню действительно пора было заняться делом. Гул нарастал, становясь невыносимым. Обезьян поднял голову и увидел, как с бесноватых небес спускается воинство Шамбалы. Из смутно видневшегося портала Зала Убитых по направлению к острову, как струя черного дыма, вытекала вереница летучих существ. Первые уже достигли места событий — то были эйнхерии в полном вооружении, летящие верхом на неописуемых насекомоподобных существах. А некоторые и сами имели что-то вроде крыльев, перепончатых, как у рептилий или летучих мышей. Пикировали на островок и бросались в битву, размахивая мечами и топорами с механической четкостью. При этом лица их оставались опавшими и бессмысленными — лицами мертвецов.

Тем временем гиганты схватились. Сунь не видел, кто из них атаковал первым, когда он повернулся, уже шла яростная борьба за копье. Очевидно, Варнава блокировал выпад Дыя, крепко ухватив древко ниже крылышек, правой же попытался вырвать диву кадык, но тот в свою очередь перехватил его руку. Варнава зарычал, резко оттолкнувшись ногой, подался вперед и с оглушительным хрустом протаранил лбом дыево лицо. Тот отпрянул с болезненным хрипом. Круговым движением Варнава завладел копьем, тут же проведя выпад ногой, смял бедро противника. Его левая рука пошла вперед, тупой конец копья сокрушительно поразил Дыя в грудь. Не будь тот в соразмерно выросшей кольчуге, возможно, на этом бы поединок и закончился. Но удержать равновесие ему не помог и доспех: не устояв на подкосившейся ноге, он с грохотом, раскатившимся по всей Шамбале, завалился на спину. Тут-то до Варнавы и добралась первая волна эйнхериев. Они атаковали молча, раздавались лишь свист мечей, да мерзкое шуршание насекомьих крыльев. Варнава, уже собравшийся пригвоздить упавшего противника к вершине острова, почувствовал удары и с ревом развернулся. Копье описало дугу, на лету рассекая острым краем агрессивных зомби и их животных. Изуродованные тела падали дождем, над островком разлилась вонь гнилой крови, смешиваясь с миазмами серы. Тут Сунь встряхнулся и вступил в игру.

— Эй вы, дети бесстыжей черепахи, — заорал он, легко разрывая цепь, у которой он еще раньше незаметно растянул несколько звеньев, — вот он я, Сунь, Прекрасный царь обезьян!

Он оскалился и яростно почесал бок, другой рукой извлекая из уха булавку, магическим способом спрятанную так, что найти ее не было шанса ни у какого врага. Тряхнув пару раз, превратил ее в известный всему Древу Посох исполнения желаний. Золотистые глаза Прекрасного царя пылали в сгустившейся темени, как окошки крематория. Он высоко подпрыгнул, взлетел и набросился на эйнхериев, как туча ос мечущихся вокруг огромной фигуры Варнавы. Помощь тому была очень кстати — уже обливался кровью от не опасных для его габаритов, но многочисленных ран, нанесенных оружием мертвых воинов. А позади грохотало — то Дый тяжело взбирался по склону, с которого скатился.