Хозяин Проливов

На закате, когда вода казалась расплавленным свинцом, корабли морских псов вышли из залива. Издалека человеческие фигуры на северном мысу выглядели черными точками. Они копошились и передвигались, как муравьи по куче с отбросами. Именно такое сравнение пришло в голову Асандру, когда он, налегая на рулевое весло, разворачивал диеру по ветру.

Слабый бриз не доносил с берега пения костяных флейт, но атаману казалось, что он хорошо слышит плясовые мелодии и голоса крестьян. Праздник шел к концу и к своему неизбежному началу. Вот почему плакали дудки и смеялись люди.

Асандр не знал, видит ли их сейчас пчелиный царь. Или его душа уже слилась с роем? Но надеялся, что белые паруса морских псов поддержат несчастного в последний миг жизни. Хотя его лично вид уплывающей несбывшейся мечты вогнал бы в еще большую тоску.

— Он благодарен тебе, — услышал Асандр мягкий мелодичный голос и обернулся.

Прямо на штевне за его спиной сидел тот самый золотой человек, которого атаман видел в гроте. Теперь он был без мальчика и без арфы, а из-за его плеча торчал лук.

Наверное, вид у Асандра был ошарашенный, потому что Феб рассмеялся и переместился в воздухе прямо на руль. При этом деревянный валик весла даже не прогнулся.

— Теперь ты знаешь, что такое быть царем, — улыбнулся лучник.

— Почему его душа не может последовать за нами? — угрюмо спросил атаман. Сейчас он ненавидел всех богов.

— Потому что это не его душа. — Феб отряхнул руки, с которых на палубу посыпалась золотая пыльца. — Душа Аристея растворилась в рое много лет назад, когда он стал царем. Ты думаешь, что маленький Казик сегодня надел венец? А на самом деле он умер. Весь Великий год лишь его оболочка будет ходить по земле. Ты любил мертвеца.

Асандр потрясенно смотрел перед собой.

— Неужели ничем нельзя помочь? — наконец выговорил он.

— Аристею — нет, — покачал головой Феб. — Тот, чей дух проглочен Трехликой, теряет выбор. — Лучник вздохнул. — Но есть другие. Кто не может отказаться от своего долга. Ты понимаешь, о ком я говорю?

Асандр кивнул. «Мой народ умрет без меня». Голос юного царя пчел звучал у него в ушах, сливаясь со словами, произнесенными куда резче и куда тверже: «Люди ждут моей помощи. Я не могу снять с себя ответственность за них».

— Мои корабли идут к Партениту, — грустно сказал атаман.

— Вот и хорошо. — Над его головой послышался плеск крыльев, и, подняв глаза, Асандр увидел огромную белую птицу, удалявшуюся на юго-восток. Туда же должны были следовать диеры Черного Асандра, если хотели обогнуть полуостров.

III

Поворачивая корабли в обратный путь, пираты напрасно сожалели о недосягаемой Ольвии. Им не удалось бы высадиться в устье Борисфена. Два дня назад из верховьев реки к городу спустилось кочевье царя Скила, и весь правый берег лимана покрывали скифские кибитки. Сам владыка отправился за стены, а сопровождавшие его охрана и вельможи остались ждать на равнине. Это ожидание, с каждым годом становившееся все длиннее, угнетало их, поскольку никто не знал, чем именно внук богов занимается с эллинскими собаками…

Флейта чирикнула и смолкла. Но в войлочном шатре не стало тише. Собравшиеся уже насосались кислого молока, и пьяный гомон заглушал музыку.

Нагая флейтистка оторвала двойную дудку от губ и бросила по сторонам быстрый настороженный взгляд. В окружении подгулявших скифов кто чувствует себя в безопасности?

— Так это тебя мой отец называет Колоксай? — раздался за ее плечом резкий голос. Мужчина явно старался справиться с хмельной хрипотцой, но это ему не удавалось.

Девушка обернулась. Прямо на нее остановившимися красными глазами смотрел царевич Аданфарс, старший сын Скила.

— Отвечай, сука! — Он оттолкнул от себя рабыню-тавриянку и похлопал по колену.

Флейтистка правильно поняла его жест. Она отложила инструмент и, осторожно ступая босыми ногами между разбитых чаш, перебралась к Аданфарсу.

— Тебя зовут Солнышко? — повторил он.

— Да, мой господин. — Ее руки послушно легли ему на плечи. — Вашему отцу угодно было так меня называть.

Царевич снова прищурился. Хмель мешал ему хорошенько рассмотреть девушку.

— А сама ты как себя называешь?

— Как угодно господину.

— Хитрая стерва!

В ответ на брань она только рассмеялась и еще ниже наклонила голову. Наконец Аданфарс смог ее разглядеть. Действительно Колоксай! Рыжая, как солнце. Высветлила себе волосы пеплом, чтоб больше походить на этих скотов с побережья! Вот ведь сука! Несмотря на широкие скулы, в ней явно текла их кровь. Даже под загаром кожа казалась слишком светлой для степнячки. И что его отец находит в этих белоглазых шлюхах? Аданфарс выругался.

Он, как и триста всадников свиты Скила, не одобрял частых поездок царя к грекам. Разве дело торговать с ними? И говорят, и живут по-собачьи! Поднять на мечи и растрясти мошну — в руках окажется в десять раз больше сокровищ! Но нет, Скил считал иначе. Лет десять назад он впервые пригнал в Ольвию табун лошадей, потом хлеб, взятый в набегах у людей из верховьев Борисфена. И поехало… Дважды в год царь наведывался к грекам, свел знакомство с купцами и даже — об этом шептались с особым неодобрением — женился на дочери одного из них, купил дом.

В кочевье говорили: старик выжил из ума. Попирает законы предков. Пачкается о заморскую девку с белым, как у дохлой рыбы брюхом. Заводит от нее детей: полулюдей, полу… Аданфарс шумно вздохнул и размазал по щеке пьяные сопли. Такого пережить нельзя. Стыдно! Стыдно! Потомок солнца, дитя божественной царицы скифов! Но Скил никогда не уважал ни богов, ни предков. Иначе разве назвал бы именем прародителя Колоксая голую девку с дудкой?

Царевич набычился, вцепился ручищами ей в плечи и затряс, словно собирался вышибить душу.

— А ты была там? Видела?

Раскосые глаза у этой суки продолжали смеяться.

— Что, мой господин?

— Говорят, мой отец брал тебя с собой в город! — заревел Аданфарс. — Видела ты его дом? Его бабу?

Колоксай выскользнула из медвежьих объятий царевича, словно ее кожа была намазана маслом.

— Дом видела. Жену нет, — тряхнула она рыжей челкой.

— И он взял с собой потаскуху под кров законной супруги? — Царевич сплюнул на пол шелуху от конопляного семечка. Назвать греческую наложницу отца «законной супругой» уже было оскорбительно и смешно. Впрочем, Аданфарс не смеялся.