Хозяин Проливов

— Ваш отец всего лишь повел меня в андрон, — пояснила Колоксай. — А не в геникей, на женскую половину. У хозяйки не было причин обижаться.

— Женская, мужская половина! — фыркнул царевич. — Дом-то один!

Аданфарс не понимал этих людей, их странных обычаев, при которых муж делает, что хочет и с кем хочет, а полновластной хозяйкой в доме остается все-таки жена. Он — лишь гость. Причем не всегда желанный. И распоряжается только в парадной комнате с расписными стенами, где принимает других гостей, таких же чужих дому, как он сам.

— Я клал на такие нравы! — рявкнул царевич.

Девушка вздрогнула. От нее была скрыта цепочка его размышлений, и последний выкрик указывал только на то, как набрался сын Скила.

— Клал! — еще громче заорал Аданфарс, так что все присутствующие в шатре повернулись к нему. Раззадоренный их вниманием, он оттолкнул Колоксай, выскочил на середину и показал собравшимся толстую задницу.

Его поступок сопровождался дружным хохотом. Пирующие с ревом побросали чаши на пол и стали топтать их ногами, как будто драгоценная ольвийская керамика, из которой минуту назад они считали незазорным хлестать свое кислое пойло, сейчас показалась им особенно презренной. Оставшись без киликов, скифы присосались прямо к мехам.

— Все греки — пьяные свиньи! — выкрикнул Аданфарс, упорно не желая вставать с четверенек. — Нарежутся вином и скачут по лесам! Голыми! Во имя какого-то виноградного бога, который выходит из земли! Тьфу!

Колоксай наконец удалось поднять его и усадить в углу.

— Твой отец следует обычаям этих свиней. — Неотвязные руки флейтистки убрали со лба царевича мокрые волосы. — Носит их одежду, говорит по-гречески, пьет вино, предпочитая Диониса всем другим богам…

Она говорила и говорила, вливая яд в уши Аданфарса. А царевич даже не мог заткнуть ей пасть. Вырвать ее поганый язык! Так пьян он был. Ведь он и сам знал все, что нашептывала эта змея. Его отец — предатель, забывший родных богов. Скил уже в воротах Ольвии сбрасывал степную одежду из кожи и облачался в эллинские тряпки.

Сегодня, провожая отца в город, царевич с тревогой ловил угрюмые взгляды всадников из царской свиты. Все они упирались в спину Скилу, который только что не подпрыгивал в седле от нетерпения. Помнится, тогда Аданфарс подумал: эти люди не будут верны царю-отступнику. Отцу пора уходить, а то они разорвут его, и… это будет хорошо. Скил слишком ослабил хватку, а волки всегда идут за сильным. Они придут к нему, Аданфарсу.

Створки ворот захлопнулись, и царевич с раздражением заметил, как приветливо отсалютовали отцу стражники на стене. Для них он был своим. «А для нас?» На этой мысли Аданфарс снова вынырнул из пьяной задумчивости и услышал конец фразы Колоксай.

— Вы, скифы, ругаете Диониса за безумие, а ваш собственный царь не только поклоняется ему, но и одержим этим богом. Пророчествует, впадает в священный транс!

— Врешь! — заревел Аданфарс. — Не может быть, чтоб мой отец участвовал в ваших мерзких ритуалах!

Все снова повернулись к ним. Повисла неловкая тишина. Последнюю фразу царевича расслышали многие.

— Ты не сможешь этого доказать, сучка! — Аданфарс понял, что натворил. Теперь знатные скифы, собравшиеся в шатре, вопросительно смотрели на него, ожидая именно от царевича решительных действий. Только он, потомок Табити, хозяйки царского очага, имел право решать, как поступить с владыкой-отступником. От него ждали последнего слова. И это слово бараньей костью застряло у наследника в горле.

— Ты не сможешь доказать, — повторил Аданфарс. — Пока я не увидел своими глазами…

— Так иди посмотри. — Колоксай рассмеялась хищным смехом. — Я знаю дорогу.

Пылающие негодованием взгляды уперлись в царевича. Тяжелая рука Аданфарса легла флейтистке на горло.

— Для тебя будет лучше, если твои слова подтвердятся. — Наследник чувствовал, как трезвеет. Он отшвырнул девушку к стене и обернулся к остальным. — Все хотят идти в город?

Всадники дружно закивали. Царевич понял, что приговор вынесен.

— Пойдут десять знатнейших, — процедил он. — Всем там делать нечего. Эта тварь, — Аданфарс обернулся к флейтистке, — поведет нас.

Стратоника, дочь Мола, купца из Эгины, разбогатевшего на торговле со скифами, никогда не чувствовала себя в безопасности в присутствии скифов. Пусть Скил и оставил свиту за стеной, пусть сам он и старается походить на эллина — ее сердце не будет спокойным, пока всадники в островерхих шапках гарцуют по холмам вокруг города, а из-за ворот ветер доносит обрывки их гортанных песен, дым костров и громкие грубые выкрики.

Представить нельзя, что ее добрый Скил, такой нежный с детьми и внимательный с ней, — царь этих выродков! Косматый варвар, как и они. Стоит ольвийским дубовым воротам закрыться за его спиной, как из остроумного собеседника, тонкого ценителя прекрасного он превращается в бородатое чудовище с горитом, набитым стрелами, за спиной и окровавленным акинаком в руках.

Стратоника не теряла надежды окончательно превратить его в эллина. Это она привила царю вкус к удобной размеренной жизни. Он почти уже совсем отделался от варварских привычек. Если б ему не нужно было постоянно уезжать, оставлять ее и детей… Но Стратоника постоянно чувствовала себя покинутой. Стоящей у окна или гуляющей по гребню городской стены: не едет ли? Скил редко бывал с ней. Говорил: в степи много дел. Какие дела в степи? Она не понимала. Там пусто, как в ладони без медяка. Дунул ветер, полетело перекати-поле, пробежала лиса — и все. Тишина от края до края.

Лишь когда царский караван из трехсот всадников приближался к городу, земля начинала дрожать. Тяжело и грузно. Не предвещая ничего хорошего. У Стратоники всегда сжималось сердце от тревоги. Хотя это ехал ее любимый, она все ждала дурных вестей.

Иногда он привозил скот, иногда зерно, а случалось, грубо обработанные золотые украшения и посуду — телегами. Где он их брал? Не ее дело. Она и так знала. Волки, степные волки! Как объяснить ему, что ей противно даже примерять эти побрякушки? Обидится. Ведь их женщины носят. И рады. Благодарны. Несмотря на кровь. Гордятся сыновьями и супругами.

Как случилось, что ее мужем стал зверь?

Стратоника растерла пальцами щеки и затеплила глиняную лампу-лодочку. Кровать не была узкой, но Скил спал, свесившись чрез край, запрокинув голову и громко храпя широко открытым ртом. Опять набрался! Сколько раз учила его разбавлять вино. Объясняла, что одна часть к четырем. Не понимает. Почему скифы ни в чем не знают меры? Не чувствуют, где надо остановиться? У эллинов это в крови. Ее народ специально выдумал оргии, чтоб позволить себе расслабиться. Слава Дионису! А эти… Она обошла кровать, подхватила Скила под мышки и с трудом уложила поровнее.