Хозяин теней. 5

Умница.

— Так вот, он ждал меня, но при этом мило флиртовал с Оленькой Плаховой. И даже пригласил её в парк… на ушко.

— Да?

— У Птахи отличный слух… и у меня не хуже. Савелий, заходи уже.

Ну, кажется, делать вид, что я тут совершенно случайно, поздно.

— Извиняться не буду, — сказал я первым делом и на всякий случай тетрадь приподнял. — Я вообще сдаваться шёл. С чистописанием.

У нас с Метелькой оно скорее грязнописанием получалось.

— А тут дверь приоткрыта. И вы говорите.

— Вот ты и решил послушать? — мрачно поинтересовалась Татьяна.

— Так разговор же интересный.

Чистую правду говорю. Очень интересный разговор.

— Воспитанные люди, Савелий, — Светлана поглядела на меня с укоризной. Но врёшь. У меня к этим взглядам иммунитет и вообще совесть взглядоневосприимчивая. — Если им случается услышать чужую беседу, то они дают знать о своём присутствии.

— Так то воспитанные, — резонно возразил я и тетрадочки отдал.

— Совершеннейший дикарь, — Татьяна улыбнулась и как-то даже с облегчением. — Но… да… наверное… судьбу не обманешь. А мне и вправду не помешает совет. Или даже не совет… и Сав, ты можешь за ним проследить?

— Могу, — я даже обрадовался, потому что следить за кем-то — даже не важно, за кем — всяко интересней, чем зубрить латинские спряжения. — Ты только скажи, за кем.

— Не ты сам, конечно. А твои тени. Птаха от меня далеко не отойдёт… — она бросила быстрый взгляд на Светочку, которая пожала плечами, и это пожатие явно что-то да значило, да только язык женского диалога всяко сложнее латыни будет. Сестрица же, смахнув невидимую соринку, всё же назвала имя. — Я хочу, чтобы вы проследили за Робертом. Помнишь, Роберта?

[1] Вполне себе реальная выписка из правил для гимназистов 1874 г.

[2] Цыбик — ящик, пакет, тюк, обшитый кожей, чаще от 40 до 80 фунтов (т.е. от 16 до 32 кг)

[3] «Собрание арифметических задач для гимназий и прогимназий, мужских и женских, реальных, уездных и городских училищ, учительских институтов и семинарий».

[4] В гимназиях, прогимназиях и уездных училищах учебный год начинался он 1 августа, а заканчивался 1 июля. Кроме месячных летних каникул, были ещё двухнедельные рождественские. А вот в начальных сельских школах учебный год составлял 140–150 дней (около пяти месяцев) — с сентября-декабря по март-май соответственно.

[5] В первый класс гимназий принимались дети не моложе 10 лет, умеющие читать и писать, знающие основные молитвы. Т. е. по сути закончившие начальное обучение.

[6] В конце 1850-х годов один из школьных спектаклей в школе Карла Мая открылся шествием герольдов с флагами, на которых был изображён майский жук; этот символ очень понравился директору и всем присутствующим. С тех пор учившиеся в этой школе на протяжении всей жизни называли себя «майскими жуками».

[7] На горох в школах и вправду не ставили, а вот порка розгами была вполне себе реальна. Николай Пирогов указывал, что в Киевском учебном округе за два года, в 1857–1859 годах, розгами высекли от 13 до 27% всех учащихся. Кроме порки в отношении старших гимназистов применялись карцер, временное исключение из гимназии, исключение с правом дальнейшего обучения в другом заведении и самое страшное — исключение с волчьим билетом, без права поступить потом в какую бы то ни было другую среднюю школу и продолжить образование.

[8] Обучение в гимназии Карла Мая без пансиона обходилось в 160 рублей в год, с пансионом — 600. Это втрое дороже, чем обучение в казённых гимназиях.

[9] При многих гимназиях существовали подготовительные отделения, где детей готовили к поступлению и обучению в гимназии. Они обходились дешевле и помогали выровнять уровень поступающих.

Глава 16

Глава 16

Находка — иметь меня своим мужем. Молодость и красота со мною. Нужны средства не менее 100 тысяч, вместо чего создаю положение. Барышня или вдова — безразлично, лишь бы не лишены были вкуса. [1]

Московская брачная газета

Роберта? А это кто такой?

Точно.

Роберт.

— Это который прошлый целитель? — поняв, что обвинений с обидами не последует, я окончательно успокоился. Как-то обид я не боялся, но вот раскол в семье, тем более такой, как наша, это всяко лишнее. — Ну, который до Николя?

— Николая Степановича, — поправила сестрица. И покраснела.

Слегка.

— Ну да. До него. Я не так сказал? Извини. Стало быть, объявился Роберт?

— Да.

— И?

— И ты не слышал?

— Вообще я не так давно пришёл. Сама почуяла?

— Птаха, — призналась Татьяна. — Она становится сильнее. И я воспринимаю её уже лучше. Раньше сложно было понять, чего она хочет, а теперь вот… у меня даже смотреть её глазами получилось.

— Савелий… ты специально, да?! — Светочка развернула мою тетрадь.

А нет, не мою.

— Это Метелька.

— Он специально?!

— Свет, ну как ты могла так о нас подумать! Мы старались. Просто… ну непривычно это. Пальцы не гнутся, чернила растекаются. Я ещё ладно, а Метельку, думаешь, учил кто? В приюте как-то и чему-то учили, но там на чистописание особо не заморачивались.

Светочка подавила вздох и, тряхнув светлой гривой, решительно произнесла:

— Я поняла. Вам просто нужно больше практики!

Э нет! Я не согласен. Куда уж больше-то!

— Роберт появился две недели тому, — Татьяна явно уловило моё отношение к чистописанию и поспешила отвлечь. — Сначала я получила от него письмо.

— Сюда? — уточнил я.

— Да.

— Ты оставляла ему адрес?

— Н-нет… зачем? — вопрос её несколько смутил. Хотя вру. Вопрос её серьёзно так смутил. Татьяна вдохнула и сказала. — Когда… ты попал в больницу и остальное вот произошло, я… я написала, что между нами не может быть ничего. И что мне жаль, что в минуту слабости я позволила ему надеяться на нечто большее, нежели просто дружеские отношения.

— А он хотел?

— Не знаю. Он не пытался… вести себя неподобающе. Мне вовсе казалось, что нас связывает лишь дружба. Лёгкая взаимная симпатия.

Женщины. Вот вроде порой умные, но даже когда очень умные, они всё равно женщины.

— Я, наверное, не права, что вовсе позволила этой симпатии возникнуть. Но мне было одиноко здесь. Очень. И я не снимаю с себя вины. Я… я растерялась. Я никогда не жила так… и…

— Тань…

— Что?

— Всё хорошо. Это скорее мы виноваты. Взяли и бросили тебя.

Ну да.

У нас вон фабрика нарисовалась и революционеры. Мишка тоже работу подыскал. И почему-то все решили, что если Татьяна не помирает, то и внимания ей не надо. Что она как-нибудь сама справится.

И было бы с чем.

Дом вот нашли. Обустроились. И какие ещё проблемы.

— Вы ведь не сами, — сказала сестрица. — Просто получилось так.

Оно всегда получается так. Само собой.

— И ещё я боялась, наверное, что… калекой останусь. А Роберт… он… не подумай, у нас не было ничего, что могло бы бросить тень на честь рода…