Хозяин теней. 5

Тишина.

Комар звенит где-то под потолком. И с тихим щелчком сдвигается с места минутная стрелка.

— Это… всё равно это как-то… — Татьяна откладывает щётку. — Не знаю. Мне неприятно даже думать о таком.

Понимаю.

Потому что граница уж больно тонкая.

— Если бы ещё человек знал… мог бы выбрать…

— Тань, — я взял её за руку. — Чтобы он знал, нельзя… он ведь молчать не станет. А оно нам надо? Если вдруг сработает. Наоборот… лучше бы, чтоб об этом никто и никогда.

И потому Николаю Степановичу о ней рассказывать не хочется. Нет, он хороший человек. Самоотверженный. И в целом-то… но что-то есть у меня подозрение, что не всё так просто.

Зачем одарённому молодому целителю тратить время и силы в жандармском госпитале?

Идейный?

И если так, то какие именно идеи в его голове?

Или всё проще? Не собственной волей, но старые грехи отрабатывает? И потому так тесно связан с Карпом Евстратовичем? И потому не помышляет даже уйти, сделать карьеру где-нибудь в верхах? А с его силами можно. Даже свой госпиталь открыть.

Или вот частный кабинет?

Нет, я всё-таки параноик.

Но… не хочу ошибиться.

— Но и решать тебе. И только тебе. Ты просто подумай. Если не захочешь…

— То ты найдёшь другой способ? — Татьяна криво усмехается. — И не надо на меня так смотреть. Я тебя уже изучила. Ты не отступишь. И хорошо. Я посмотрю. Возможно, если иных вариантов действительно не останется, то… попробую. Но… ещё кое-что. Я не хочу лгать. Во всяком случае так откровенно. И если Николай спросит…

Интересная оговорочка.

— А он спросит, он не глупый и не слепой. Так что мне ему тогда сказать?

— Скажи, что это остатки наследства Громовых. Что когда-то был выход на ту сторону, в пещеры, где собиралась вот эта вот жижа. Но теперь поместье уничтожено. И вот то, что есть — это остатки былых возможностей.

Татьяна задумалась.

— Пожалуй, — согласилась она. — Это… очень разумно.

Ну да, а главное, что почти правда.

Наследство?

Наследство. Остатки? Тем паче. Я к этой штуковине никого привязывать не собираюсь. Да и сомневаюсь, что система сама собой запустится. Нет, там процесс сложный, а потому… потому при следующем визите я бы захватил с собой пару-тройку динамитных шашек.

Так, для надёжности.

— Теперь, что касается папеньки, — я скрестил ноги, чем заработал укоризненный взгляд. Ну да, воспитанные юноши не имеют привычки забираться на кресло вот так, с ногами. — Что-то с ним всё-таки случилось. Иначе не бросил бы он свою игрушку.

Маменьку — бросил бы.

И Савку тоже.

А вот штуковину, на построение которой потрачено много сил и времени, и денег тоже, не бросил бы. Тем паче, не доведя эксперимент до логического финала.

— Там остались кое-какие тетради, записки… — подал голос Мишка. — Но честно, это совсем не мой уровень. Я и трети не понял.

— Ты хоть что-то понял, — проворчал я. — Я же вообще… но показывать это никому нельзя.

Потому что вдруг там есть схемы построения этой вот башни?

— Вряд ли и я смогу помочь… — Татьяна снова принялась вычёсывать волосы. Они уже расчёсаны, как по мне, но то ли я в волосах и красоте не разбираюсь, то ли это действие её успокаивало. — Я ведь только-только азы артефакторики разбирать начала. А отец был профессором.

— Именно, — я скинул домашние туфли и пошевелил пальцами. — Чего? Все свои же ж… а у меня ноги устали. Так вот, я предлагаю зайти с другой стороны.

— Это с какой же?

— Отыскать тех, с кем отец учился.

— Зачем?

— Смотри… то есть… в общем, я вот чего думал. Если вспомнить, что о нём говорили… дома, — упоминать дом не хочется, но без этого никак. — То он изменился именно после учёбы здесь. В Петербурге. Здесь он познакомился с Воротынцевым. Сдружился сперва. Потом работать начал. Но я думаю, что всё не замыкалось на них двоих.

Вдох.

И выдох.

— До Петербурга отец тоже чего-то там пытался исследовать, изучать. Но скорее всего так, на коленке. Чтобы раскрыть потенциал, нужен наставник. Верно?

Татьяна кивает. А Михаил произносит:

— Пожалуй…

— Вот. Я даже не о том, что этот самый наставник научил плохому.

Судя по тому, что я о папеньке узнал, он с рождения готов был этому плохому учиться. Умный, но не слишком одарённый. Такой, на которого в роду потомственных охотников поглядывают снисходительно. Пусть и любя, но всё одно, самолюбие это ранит.

А в Петербурге он уже не слабосилок. Он — в своей стае.

— А у одного наставника могло быть несколько учеников… или вот нашёл приятелей, которым тоже были интересны какие-то исследования?

— Или идеи, — заключает Мишка. Он прикрывает узкие свои глаза и поднимает руку, прося тишины. — Сейчас… как-то… дед… он ругал кузена… и выдал что-то, что это проклятье, не иначе. Что один связался с умниками, другой — с недоумками. И не известно, что хуже. Я тогда не очень понял, а теперь… логично. Возможно… сейчас революционеры, а тогда…

— Тайные сообщества были в моде, — Татьяна перехватила волосы и закрутила в жгут.

— Тайные сообщества всегда в моде, — пожал плечами Мишка. — Мне в свое время тоже предлагали вступить.

— Отказался?

— Да побывал на собрании. Все в масках. Курят опий. Пьют. И рассуждают о новом пути. Ещё вот стихи читают странные, где смысла нет, слова будто наугад, но в рифму. Да и… — он покосился на меня, явно раздумывая, стоит ли шокировать бедного подростка информацией, что выпивкой и курением опиума дело не ограничивалось.

Наверняка, оргию устроили. Какое тайное сообщество и без оргий?

— В общем… я себе иначе всё представлял, — закруглился Мишка. — Но, пожалуй, ты прав. Если речь не об опиуме или революции, но… о науке? Научном познании? Или что-то иное? Он действительно мог бы найти… соратников?

А то.

Где их ещё искать.

Не публиковать же в газете объявление, мол, планирую проводить незаконные и опасные эксперименты. Ищу желающих присоединиться.

— Но то, что было раньше — это раньше. Не факт, что это сообщество не развалилось, — Мишка явно не желал ранить меня критикой идеи.

— Не развалилось, — в этом я был совершенно точно уверен. — Тань, он ведь переписывался с кем-то? Когда вернулся из Петербурга. Изыскания проводил. Статьи печатал. Учебники вон. Преподавать собирался. Это ведь тоже связи. Они сохранились, и сохранилось…