Хозяин теней

— Мир? Я… я так… лего оставить могу! Я ж так…

— Какое лего? — вспыхивает мать?

Понятия не имею, но коробка здоровая. Надеюсь, понравится.

— Да нет, это подарок, — руку поднять тяжело, пусть и не ту, которая капельницами сегодня обвита, но вот вторая с трудом отрывается от одеяла. И касаюсь теплых Тимохиных пальцев со страхом… нет, я ж не заразный. И вообще тут стерильно до охренения.

Но вдруг да…

Вдруг что-то случится от этого прикосновения.

— Мир, — отвечаю. И Тимоха убирает руку. — А теперь подожди там за дверью. С мамой твоей переговорим.

— Идём, — Ленка протягивает руку. — Слушай, знаешь, где тут воды взять можно? Пить хочется…

— Там кулер есть…

Ленка наверняка знает. Да и есть у неё, кому за водой сходить. Но уходят. И дверь она прикрывает. А я смотрю на женщину. Обычная. Может, когда-то была красавицей, но красота уход любит. А ей некогда. Она пашет и давно. Устала вон.

— Я… мне жаль…

— За работу очень держишься? — интересуюсь. — Руки у тебя больно хорошие. Иди ко мне.

— Кем?

— Медсестрой. Будешь вон иголки втыкать и за машинками этими следить. Не обижу.

Она вздыхает и качает головой:

— Извините, но… нет.

— Чего так?

Поджимает губы. Неприятно говорить людям, что они скоро сдохнуть. Но и врать она не станет. По лицу вижу. А ведь сынуля Викушин хорошую женщину нашёл. Только, как любой придурок, не понял. Я вот тоже мало что понимал.

— Вам… недолго осталось. А мне… увольняться. И потом куда? Здесь не оставят. Здесь… место для своих.

А этих своих она ткнула носом в грязь.

— Могу… подработкой… ночью, — она вцепляется в свою сумку. — Подежурить… когда своих нет.

— Подежурь, — соглашаюсь. — А малого куда денешь?

— Подруга присмотрит. Мы вместе квартиру снимаем. Они ладят. Да и Тимоха самостоятельный. А деньги мне нужны.

Я это вижу. Понимаю.

И она понимает.

— Что думаешь? — спрашиваю. — Про план твоего бывшего?

— Придурок он…

Ну это очевидно.

— Жаль, раньше не понимала. А так… не надо.

— Чего не надо?

— Если вдруг появится у вас мысль оставить Тимохе… деньги там… не надо.

— Почему?

— Потому что тогда он его отберёт, — и в глазах тоска. — Заявит, что у него жильё… и связи… у него тетка в прокуратуре.

Ну да, сестрица наша карьеру сделала весьма неожиданную. Оно-то секретарь при прокуратуре тоже, если разобраться, невеликая птица, но иные связи не в должностях.

— Ему ведь Тимоха и не нужен. Но как опекун…

Он будет иметь права на деньги.

— Молодец, — говорю. — Что понимаешь… и не бойся. Я не настолько мозгами размяк. Упыри… они устойчивые.

Ленке надо будет шепнуть.

Пусть придумает чего. Наверное, всё же мозгами размякать начинаю. А хорохорился-то… какой из меня упырь. Впрочем, приехавший Антоненко уверил, что самый настоящий. Нет, будет он мне тут бумажки пихать на подпись с надеждою, что читать не стану.

Стану.

И обсудить контракт сил хватит. И вообще… я ещё живой.

На этот раз возвращаюсь почти в момент. Раньше такого не было. Какой-то кусок нет-нет да выпадал. А тут вот если и ушло, то буквально пара секунд. Дверь за дознавателем закрывается.

А Савка сидит.

Жует плюшку и радуется, что всё так хорошо сложилось.

Ну да.

Хорошо.

Для кого-то.

Но мне всё это не нравится. Очень не нравится.

— Почему? — интересуется Савка, прихлёбывая остывший чаёк. Причём торопливо так, уже сообразил, что в любой момент отобрать могут, что не для его, Савкиной, персоны нынешняя благодать.

— Потому что он не спросил о том, что было ночью.

А ведь должен был.

Он же ради происшествия этого и припёрся. А тут чаи, беседы на отвлеченные темы о смысле жизни и иных высоких материях. Чудовища же ночного будто и не было. И сомневаюсь, что господин дознаватель опасался нанести мальчику непоправимую психологическую травму.

Нет…

Дело в ином.

В чём?

Он знал, что случилось? Без Савкиных показаний.

— Он хороший.

— Да просто замечательный, — соглашаюсь с Савкой, сожалея, что привязаны мы к кровати, точнее Савка. Ну и я с ним.

Мне бы бесплотной тенью выйти.

Прогуляться по здешним коридорам в виде призрака. Да и послушать, о чём любезнейший Михаил Иванович беседует с другими свидетелями.

И отзываясь на желание моё, внутри шевельнулось… что-то.

Часть меня?

Такая, которая подалась наружу, готовая покинуть Савкино тело? Это… возможно? Хотя… я ж не пробовал. А если…

Я сосредоточился, подталкивая эту часть. Потихоньку… понемногу.

— Ой, — Савка поднял руку и растопырил пальцы, над которыми будто дымка собралась. Но вот она обрела плотность и с руки скатилась тень.

Натуральная.

Этакой чёрной каплей, хорошо видимой нами обоими. Она плюхнулась на колени, соскользнула на пол, собираясь и вытягиваясь черным ужом. А потом, извиваясь, споро поползла к двери. Причем сейчас икона, над этой дверью висящая, тень нисколько не смутила.

— Спокойно, — сказал я, потому как Ставке пришлось закрыть рот руками. — Это теперь наша тень. Чувствуешь? Ты с ней связан. И она подчиняется тебе.

Или мне?

— Не кричи. Не будешь?

Савка мотнул головой и поинтересовался, отчего-то шепотом.

— Она нас слушается?

Слушается.

А ещё от нас к тени протянулась тончайшая полупрозрачная нить силы.

— То есть, она теперь домашняя?

Пожалуй что.

— А как?

Если бы я знал. Но я не знал и потому лишь руками развел. Мысленно.

— Наверное, это дар такой, — предположил Савка.

Возможно.

Змея выползла в коридор. И вот теперь я чувствовал, что сил она тянет прилично. Так, надо решать, то ли отправлять дальше, то ли…

— Я категорически протестую! — голос Евдокии Путятичны раздался в голове. — Это… Это недопустимо!

Тень прижалась к стене и растеклась по ней темной лужей, которая впитывала каждый звук.

— Это опасно. Для всех… Если дар мальчика перешёл в активную фазу…

— Вот от вас, Евдокия Путятична, не ожидал этакой косности, — Михаил Иванович был благодушен. — Ладно, простолюдины, но вы-то княжна урождённая. И образование получили отменнейшее… и такие глупости. И вправду верите, что Охотники приманивают тени?