Хозяин
Шрифт:
– Все так, девка? – строго спросил я.
Она закивала:
– Да я его за это и отблагодарила, так не нравится он мне.
– И кто ж тебя, голуба, под своим крылом пригрел?
– Да Мишка Патлатый, дружинник твой.
– А ну, позвать сюда Мишку!
– Нет его, – сказал кто-то из уже собравшегося народа. – Он на солеварне, Груня от него возвращалась.
– Хорошо, эй, кузнец, в железа дядьку… Поеду на солеварню, узника доставлю, заодно и с Мишкой потолкую. Заодно посмотрю, сколько соли выработать успели.
Народ разошелся по работам, а я запряг Ворона в телегу и втроем с закованным кандальником и Груней отправился на солеварню. Чтобы не скучать дорогой, завожу разговор со своим попутчиком:
– Ты кем трудишься? – спросил я.
– Кузнец. В Степном свою кузню имел, – угрюмо ответил мужик.
–
Миша Патлатый был старшим дружинником на солеварне, поэтому позволял себе не помогать в работе, а только руководить. Во всяком случае, пока телега спускалась в низину, к Соляному источнику, я видел, что он сидел на пенечке, изредка поглядывая в сторону работающих. Большие емкости, переходившие каскадом одна в другую, были заполнены соляным раствором, в последней емкости была, по сути, мокрая соль. Рабочие поддерживали огонь под емкостями, лопатами помешивали раствор, доводя до нужной кондиции, затем загустевшую массу лопатами перемещали в следующий резервуар, и так до полного испарения жидкости. В последней емкости уже сухую соль просто прожаривали. Когда первая емкость опустошалась, открывался шлюз, закрывающий источник, и новая партия жидкого рассола подавалась в систему. Работа тяжелая, но и пищевое довольствие на соляном источнике не в пример полевым работникам.
Миша же сидел, рук(ой)водил, хотя получал довольствие на уровне всех и, как старший, должен был хоть изредка показывать полезный пример прилежной работы.
– Здравствуй, Миша, – ласково сказал я. – Бог в помощь, работнички (это трудягам). Ну, Миша, принимай кандальника да показывай, сколько соли добыли.
Мы отошли в сторону склада, и я спросил:
– Видел девку? Ну и как думаешь поступать, возьмешь в свой дом или как?
– Да не нужна она мне, Степан Васильевич, сама пристала, даже сюда на ночь бегала.
– А тебе, значит, свободных баб не хватает, чужую пригреть решил, – и я без замаха врезал ему в челюсть.
– Это тебе за разврат, а это, – я добавил поднимающемуся Мише прямым в зубы, – за работу в поте лица, пахарь… Во, был Патлатым, стал Щербатым, зато впредь наука. И зла не держи, на себя злись…
Я подошел к Груне, уныло поглядывавшей на нас, пока я разбирался с Мишей, а теперь опустившей голову.
– Ну, деваха, у тебя два выхода: или ты идешь к кузнецу жить и рожать ему детей, или поступаешь в девки для удовольствий на тракт, нам незамужние не нужны. Выбирай сама…
Все, вопрос закрыт, поеду назад, надоело хозяйствовать, быстрее к жене, а потом в Степь за лошадьми.
Но за лошадьми получилось нескоро. Только через месяц, когда отсеялись (мне даже Ворона пришлось на пахоту отдавать), приступили к подготовке похода. А за этот месяц случилось многое. Дядя Изя, как и обещал, прислал семь возов с картофелем, крупой, нешелушеным горохом (для посадки), немного семян и зерна. В обмен я отдал несколько мешков соли, все оружие, собранное после драки с леммингами и ополовинил запасы товаров, привезенных когда-то отцом, оставив, впрочем, часть оружия и все патроны.
Груню – девку кузнеца – продавать не пришлось, поразмыслив, она вернулась к Алексею (кузнеца так зовут). Друзья мои тоже оженились, что ж не пользоваться, если баб избыток и полсела пустых домов. Даже Петровича сия доля не минула, но тут и смех и грех.
Вернулся я на хутор из очередной поездки, смотрю, Костя Рябой идет, смеется.
– Ты чего?
Он сквозь смех: к Петровичу сходи, мол, там и узнаешь подробности.
Фельдшер стоял на постое у молодой пышнотелой вдовы, мужа которой пристрелили еще в первой стычке с совхозными. Началась пахота, и Петрович как умеющий пахать встал к плугу. А погонщицей – эта Анюта, вдова. Ну и как-то ей до кустиков сбегать приперло. Побежала молодка. Вдруг Петрович видит: вылетает Анюта из кустов, юбка подобрана, сверкает голым задом и вопит что есть мочи. Фельдшер к ней, не поймет в чем дело, схватил, а ее трясет всю. Оказывается, только она умостилась под кусточком, зад заголила, вдруг чует какой-то укол в мягкое место –
из норы ее змеюка цапнула и поползла по своим делам. Ну, тут Петрович с ходу начал оказывать Анюте первую помощь – отсасывать яд из раны. И пока он проводил данную процедуру, баба притихла, а весь сбежавшийся на крики народ лицезрел эту картину. Баба вроде чувствует себя неплохо, может, ее вообще ужака цапнул, но от стыда на улице теперь не показывается…– Да, Петрович, скомпрометировал ты честную вдову, теперь женись, – вынес вердикт Юра, зашедший вместе со мной проведать фельдшера.
А у меня супруга прямо расцвела. Наверное, только в это время, когда еще нет детей, вы молоды и нет проблем со здоровьем, женщины так красивы.
Очень приятно, знаете ли, приходить после дороги в чистую хату, и тебя всегда накормят горячей едой, а вечером тебя ждет… ну, в общем, вы сами знаете что.
Подготовка обоза к дальнему путешествию в незнакомый край – дело, как понимаете, сложное, и мы готовились в дорогу не один день. Подобрали четыре самых крепких телеги, несколько запасных колес, тщательно отобрали товар. Что нужно кочевникам? В первую очередь – оружие и боеприпасы к нему. Я окончательно разорил отцовское наследство, оставив дома только ПК с запасом патронов, при себе – АКМ и, естественно, «тулку». Кое-что из оружия подкинул Ефимыч. Взяли еще несколько комбинезонов, соль, холодное оружие, оружейную смазку, золотые монеты (бабам на украшение), кое-что из скобяных товаров, ну и, конечно, харч в дорогу. Все тщательно упаковали. Вечером, накануне отъезда, все участники экспедиции собрались в общинном доме хутора. Помимо нас, шестерых участников экспедиции, присутствовал Ефимыч, остающийся старшим на хуторе и селе, и его помощник Иван Семенович, мой земляк из поселка, спокойный обстоятельный мужик. Кстати, в том поселке больше никто не жил, оставшиеся двенадцать человек, в основном бабы и дети, переселились в Степаново, заняв последние пустующие дома.
Ну, вот сидим, обсуждаем детали поездки, Ефимыч делится опытом рейдерских прогулок, а меня тоска забирает, к жене хочу, так ее оставлять жалко. Да вон и Юра смурной сидит, он на Митькиной сестре женился и, похоже, припал к бабе не на шутку. Самому Митьке вроде все нипочем, вон, лыбится, бодр и весел. Ефимыч меж тем поучал:
– До Ярмарки на тракте вам пятьдесят верст идти, там и заночуете, потом около двухсот верст по тракту, и будет большое село прямо на берегу Волги. Там соль сдадите, ни к чему она степнякам, у них своих соленых источников хватает, что точно взять взамен у сельчан не знаю, на месте посмотрите. Пойдете по берегу, вниз по Волге, через каждые пятьдесят верст останавливайтесь на дневку и высылайте дозоры, так степняков быстрее обнаружите, да и от разбойников убережетесь.
Я уже не слушал тестя, все мысли были о Настене, ждет она меня сейчас, бедная, а я здесь…
Вот уже по обычаю кувшин распечатывают, мужики оживились, задвигали носами и кружками.
– На посошок! – торжественно сказал Ефимыч.
Знаю я этот посошок, один кувшин на семь рыл (себя я не включал), что медведю дробина, тут три нужно, выпьют еще стремянную, а затем на ход ног… Нет, я домой, к Настене.
Тихонько войдя в сени, я разулся, не скрипнув дверью, вошел в комнату. Настена спорно хлопотала у печи, готовя, судя по запаху, что-то обалденно вкусное. Я неслышно подкрался сзади, крепко прижал ее к себе, ощущая каждый изгиб ее стройного тела. Настена замерла, а я уже шептал:
– Потом, все потом.
Поднял на руки и сделал три шага к кровати…
Серое раннее утро, туман стелется по земле, скрывая пробивающуюся весеннюю травку. Лошади, неделю отдыхавшие после пахоты, бодро перебирают копытами, переходя иногда на легкую рысь. Я еду верхом на Вороне, остальные мои попутчики умостились на телегах. Сидят, насупившись. Как я и предполагал, нажрались они вчера и теперь мучаются с похмелья. Разговаривать не хотят, ну и ладно, за дорогой и лесом надо следить. После того как мой поселок, прикрывавший нашу местность от чужаков, опустел, неизвестно какую бяку можно встретить на этой малозаметной дорожке. Надоедливая сорока пристроилась сопровождать обоз, перелетает с ветки на ветку вдоль дороги, стрекочет, падла. Надо вперед выдвинуться, а то, не ровен час, засаду впереди предупредит, и, наддав каблуком в бок Ворона, я отделился от обоза метров на двести.