Хозяйка чужого дома

– Хоть дети будут нормальные! – разозлилась Анна Георгиевна. – А кто бы от Игоря у тебя родился, неизвестно…

– Ма, я тебя прошу! – воскликнула Лара немного раздраженно и прижала ладони к вискам. Ей тоже хотелось радоваться новой любви, но элементарное чувство справедливости не позволяло критиковать Игоря.

Кошки разбежались от громких голосов, даже котенок под раковиной притих.

– Ладно, давай спокойно, – мать мгновенно овладела собой. – Посмотри на меня. Посмотри на себя – мы с тобой одной крови, нам одного надо. Чтобы был настоящий мужчина, настоящий – большой, сильный, простой, без комплексов и вывертов всяких. Чтобы ни намека на эти рефлексии нынешние!

– Да Игорь тоже…

– Деточка, ваш брак с Игорем был обречен с самого начала. Я готова терпеть возле тебя любого человека, но только не Игоря!

– Спасибо за откровенность, ма, – уныло произнесла Лара. – И за совет тоже, что мне надо непременно развестись… Но как, вот именно, – как это сделать? Я не знаю. И вообще я ничего не знаю! У меня сейчас такое душевное состояние…

Анна Георгиевна мгновенно поняла, что дочь уже внутренне готова к разрыву с Игорем, и было бы неблагоразумно излишне форсировать события. Ее нелюбовь к зятю была совершенно необъяснима. Впрочем, любовь тоже не особенно поддается логике. Просто Игорь с самого начала был для почтенной матроны существом с другой планеты.

– Давай-ка переберемся в комнату, – как ни в чем не бывало произнесла Анна Георгиевна. – Я тебе кое-что покажу.

– Что еще? – устало встрепенулась дочь.

Квартира Анны Георгиевны была образцом социалистического реализма, в ней можно было снимать кино о жизни советских людей во времена застоя – все вещи дружно перекочевали из прошлого. Добротные и крепкие для того, чтобы смело ими еще пользоваться, они уже давно устарели морально. Не было никакого толку в этих громоздких шифоньерах и помпезных сервантах, хрустальная чешская люстра живо напоминала о временах дефицита, в которые ее «доставали». Даже новые обои цветом своим и фактурой навевали воспоминания об Олимпиаде в Москве – со стен улыбались ласковые медвежата с воздушными шарами в лапках, парящие среди василькового неба. На полированном, зеркально чистом журнальном столике стояли в аккуратных рамочках фотографии Лары и трех мужей хозяйки квартиры. Все мужья тоже улыбались ласково, словно были родственниками, членами одной дружной семьи, хотя фотографии делались в разное время.

– Я вот платьице купила для лета. – Анна Георгиевна полезла в шифоньер и достала длинное атласное платье, отделанное богатой вышивкой, – подобный наряд лет двадцать назад, вероятно, вызвал бы у всех окружающих приступ неукротимой зависти.

– Замечательно! – натужно восхитилась Лара. – А тот сарафанчик, что я подарила тебе в прошлом месяце, ты надевала?

– Ну, еще не время… – туманно ответствовала Анна Георгиевна, вертясь перед трехстворчатым зеркалом с приложенным к груди платьем. – А цвет как тебе?

– Очень экологический, – великодушно похвалила дочь.

По углам комнаты лежали кошки – забыв об отдыхе, они с тревожным восхищением таращились на свою хозяйку. Лара поймала белого пушистого кота, прижала его к груди.

– Ромуальд, какой ты толстый… – Кот щурил янтарные глаза, равнодушно позволяя себя тискать. – Мама, сколько их всего у тебя?

– Двенадцать. Это Арнольд. И никакого запаха, правда? – гордо спросила Анна Георгиевна, вешая платье обратно в шифоньер. – Круглые сутки убираюсь, хлоркой все руки сожгла.

– Совсем не пахнет! – с любовью подтвердила Лара. – Ты, наверное, здорово устаешь… Раздай их, а? Ну, хотя бы нескольких!

Мать в ответ только сверкнула черным пронзительным взглядом – она была страстной кошатницей.

– Все, все, не буду!

– Расскажи мне, как у вас все происходило.

– С Костей? – смутилась Лара. – Мама, если честно, у нас с ним еще ничего не было. Просто романтические отношения, ничего серьезного… Нет, я не права – все очень серьезно, но я боюсь изменить Игорю, боюсь изменять вообще, меня совесть мучает. Знаешь, я совсем потеряла голову от Кости, но тем не менее продолжаю любить своего мужа. Я испытываю к нему огромную, огромную нежность… и еще жалость, а Костя…

Анна Георгиевна с кривой улыбкой смотрела на дочь, которая, запинаясь и страшно волнуясь, пыталась рассказать о своих сомнениях и переживаниях. Ларины муки совести казались ей глупой блажью. Зачем ломать себе голову и трепать нервы, когда жизнь так проста!

– Это из-за того, что у тебя в жизни был только один мужчина, – нетерпеливо прервала она Ларин монолог. – Ты слишком много вложила в своего Игоря, ты буквально растворилась в нем. Поэтому тебе теперь и трудно.

– А разве это плохо? – растерялась Лара.

– Деточка, ты совсем забыла о себе. Немного эгоизма никогда не помешает.

– Мама, а ты хотела бы всю жизнь прожить с одним папой?

– Он же погиб, когда ты была совсем малюткой, – подняла палец Анна Георгиевна.

– Да я помню! Я о другом…

– Я прекрасно поняла, о чем ты, – сухо произнесла мать. – Не хотела бы и не смогла. Ни с папой твоим, ни с дядей Юрой, ни с дядей Васей. Не те были люди.

– А зачем же ты тогда за них замуж выходила?

– Откуда я знаю… – пожала плечами Анна Георгиевна. – Так получилось. И вообще, движение – жизнь. А ты хочешь всю жизнь в одном болоте просидеть, с одним и тем же… Скучно!

– А разве верность, преданность, дружеская привязанность…

– Было бы к кому! А твой Игорь – не тот человек, ради которого стоит стараться. Костя тебя более достоин.

– Да ты не знаешь…

– А ты просто бестолочь! – вдруг рассердилась Анна Георгиевна. – Таких идиоток только в кино показывают. Как будто не в нашем мире живешь… «Дружеская привязанность!» – передразнила она.

Лара обиделась и отвернулась в сторону. С журнального столика на нее весело смотрели с фотографий все три мужа Анны Георгиевны, и лица у них были такими, словно прошедшая жизнь их вполне устраивала.

Выдержав паузу, мать как ни в чем не бывало спросила:

– Отчего бы тебе не привести ко мне Костю твоего?

– Зачем? И он не мой вовсе.

– Это пока… Зато ты бы не стала упрекать меня в том, что я его не знаю.

– Он не согласится. А может, и согласится… – Лара наморщила лоб. – Хотя зачем ему это? Для него существую только я, а на все остальное Косте наплевать. Я думаю, он был бы плохим зятем, гораздо хуже Игоря.

– Откуда ты знаешь? – обольстительно улыбнулась Анна Георгиевна, показав красивые крупные зубы. – И потом, для меня главное – твое счастье, а я уж потерплю как-нибудь… Как он, например, относится к своей жене?…

– Костя? Нормально. Несколько иронически, правда, – неохотно ответила Лара. – У них все в прошлом.

– А к тебе?

– По-другому. Мама, ну как может вести себя человек, который влюблен!

– Он говорил о своих чувствах?…

Лара и не заметила, как снова втянулась в разговор. Анна Георгиевна очень ловко расспрашивала ее, причем вопросы шли в таком порядке и в такой форме, что неизвестный ей Костик превозносился, а известный и нелюбимый зять опускался все ниже. Из Анны Георгиевны получился бы неплохой следователь – она не просто спрашивала, она одновременно подводила человека, с которым беседовала, к нужной цели, факты и события рассматривались в таком ракурсе, что собеседник начинал видеть все случившееся в новом свете.