Хозяйка Дома Риверсов

Затем я поспешила вниз и в просторном вестибюле увидела какого-то человека с гербом лорда Клиффорда на плаще; он стоял перед королевой на коленях, низко опустив голову.

Маргарита повернула ко мне белое как мел лицо, и на мгновение вновь мелькнула та испуганная девочка, которая не желала выходить замуж, пока прямо в день свадьбы не выяснит, что ждет ее в будущем. Тогда я, конечно, ничего подобного предсказать не могла. Жаль, что у меня не было возможности предупредить ее.

— Мы проиграли сражение, — бесцветным голосом промолвила она.

Я выступила вперед с вопросом:

— А мой муж? И мой сын?

Незнакомец покачал головой.

— Неизвестно, ваша милость. Там было слишком много… Я смотрел, но всех не упомнишь. Поле завалено трупами, такое ощущение, будто в Англии все разом взяли и умерли. Я никогда не видел столько… — Он закрыл руками лицо. — Некоторые пытались бежать, хотели перебраться по маленькому мостику, но йоркисты погнались за ними, завязалось сражение, мостик подломился, и все они попадали в воду — и ланкастерцы, и йоркисты. Почти все они были в тяжелых доспехах и, конечно, утонули. И луг там тоже весь усеян трупами, и берега реки… Вода в реке красная от крови. А снег все падал, падал, и таял на лицах, как слезы…

— А твой хозяин, — прошептала Маргарита, — лорд Клиффорд?

— Мертв.

— А мой главнокомандующий, сэр Эндрю Троллоп?

— Мертв. И лорд Уэллс, и лорд Скроуп. Сотни лордов, тысячи солдат. Это напоминало день Страшного суда, когда мертвые встают из могил. Вот только они-то не встали. Нет, не встали. Все они так и лежат на земле. Теперь эти войны должны закончиться, потому что, мне кажется, и воевать-то некому — все мужчины в Англии мертвы.

Шагнув к королеве, я крепко стиснула ее ледяные руки. Король, в тот момент спускавшийся по лестнице, в изумлении воззрился на нас обеих, перепуганных, крепко державшихся за руки.

— Мы должны немедленно уезжать отсюда, — обратилась к нему Маргарита. — Мы проиграли бой.

Генрих кивнул и с некоторым раздражением воскликнул:

— Я же предупреждал вас! Я отказывался воевать в святой праздник, но Эдуард не пожелал слушать моих предостережений.

За королем по лестнице следовали его лакеи; они несли его Библию, распятие, скамеечку для молитв и домашний алтарь. Вскоре появились слуги, которые тащили сундуки с одеждой и мехами Маргариты.

Мы вышли во двор.

— Поедете со мной? — спросила она, вновь становясь похожей на ту девочку, которую я когда-то привезла из Франции. — Я не хочу уезжать одна.

Но я не колебалась ни мгновения; у меня даже мысли не возникло ее сопровождать. Я уже решила для себя, что сейчас расстанусь с ней, даже если мы никогда в жизни больше не увидимся.

— Мне нужно найти Ричарда и Энтони, — произнесла я, с трудом выталкивая слова изо рта. — Мне придется отправиться прямо туда и отыскать их тела. Возможно, мне удастся хотя бы должным образом их похоронить. А затем я вернусь к детям.

Маргарита кивнула. Лошади были уже оседланы и готовы в путь, вещи сложили в повозку, сундучок с драгоценностями королевы приторочили к ее седлу. Принц уже вскочил на своего пони; он был в теплом плаще для верховой езды и в шапочке колпачком; спереди на шапке красовалась его эмблема: лебедь.

— Мы непременно за все отомстим! — с веселой яростью заявил он, глядя на меня. — Я сам позабочусь о том, чтобы всех предателей казнили. Клянусь!

Но я лишь головой покачала. Меня уже тошнило от их жутковатой мстительности.

Королеву подсадили в седло; я подошла к ней и поинтересовалась:

— Куда вы поедете?

— Мы перегруппируемся, — поделилась она своими планами. — Не могут же все мои воины быть мертвыми! Мы соберем еще людей. Я добуду денег — в Шотландии, во Франции. В конце концов, король и принц при мне, и мы еще вернемся. Мы вернемся, и тогда я непременно надену голову Эдуарда Марча на пику близ Миклгейт-Бар рядом с полусгнившей головой его отца! Я ни за что не остановлюсь на этом. Не остановлюсь, пока у меня есть сын. Он был зачат, чтобы стать королем, и я воспитывала его для того, чтобы он стал королем!

— Я знаю, — ответила я и отступила назад.

А Маргарита подняла руку, давая сигнал к отправлению. Потом помахала мне, крепче сжала поводья, и в ее ласковом взгляде, устремленном на меня, светилась искренняя любовь. Напоследок она быстро, одним пальцем нарисовала в воздухе тот самый знак — колесо Фортуны, — потом пришпорила коня и умчалась.

Весь день в город шли толпы раненых, хромых, едва державшихся на ногах; они просили перевязать им раны и дать хоть немного поесть. Надев теплый плащ, я вывела из конюшни коня и поскакала на юг, по дороге, ведущей в Тоутон, — тогда как все королевские придворные устремились как раз в противоположном направлении. Я заглядывала в лицо чуть ли не каждому из многих сотен людей, мимо которых проезжала, надеясь отыскать Ричарда или Энтони. Я неизменно пугалась, когда мне навстречу с помощью самодельного костыля ковылял изувеченный человек; я застывала на месте, заметив в придорожной канаве чью-то курчавую каштановую голову с засохшей кровью в волосах. Я взяла с собой лишь одного охранника, он ехал впереди меня, и каждый раз я заставляла его останавливаться, стоило появиться человеку верхом на коне, который едва держался в седле, склонив голову на грудь. Я приставала к этому человеку с вопросами, не видел ли он лорда Риверса, не знает ли, что случилось с его полком. Но никто ничего о Ричарде не знал.

До меня постепенно доходило, какой невероятно долгой и изнурительной была эта битва, как тяжело было сражаться в глубоком снегу и при таком обильном снегопаде, когда человек ничего не видел дальше кончика своего меча. Люди возникали в белой слепящей мгле и слепо наносили удары, но вскоре падали замертво, столь же слепо сраженные противником. Ланкастерским лучникам, стрелявшим против ветра, было особенно трудно попадать в цель. Зато лучники йоркисты, которым ветер дул в спину, стреляли вверх по склону холма и буквально выкашивали ланкастерских солдат, ожидавших приказа атаковать. Когда же ряды воинов сблизились, началась настоящая мясорубка: люди, сталкиваясь, как слепые, кололи друг друга клинками, рубили топорами, хотя сами толком не понимали, кого именно убивают, кто в данный момент одерживает победу. Один человек потом рассказывал мне, что, как только спустилась ночь, половина тех, кто уцелел, буквально попадали на землю от усталости да так и уснули среди мертвых тел, а потом всех их засыпало снегом — точно укрыв саваном и мертвых, и живых.

Дорога была забита людьми; их было так много, и все они были такие грязные и оборванные, что я не могла отличить одного от другого; в итоге этот непрерывный поток горя и страданий заставил меня свернуть с пути, и я, встав в воротах какого-то дома, просто наблюдала, как они проходят мимо. Мне казалось, эта страшная процессия никогда не кончится. Все эти люди избежали смерти на поле боя, но все они были изранены, окровавлены, голодны и насквозь промокли и продрогли под снегом…

— Мама, матушка! — раздался голос Энтони.

Однако я не поверила собственным ушам, решив, что голос сына мне просто чудится.

— Энтони? — недоверчиво произнесла я вслух.

Спрыгнув с седла и спотыкаясь, я бросилась вперед. Меня тут же поглотил этот непрекращающийся поток изувеченных, истерзанных людей; они налетали на меня, толкались, а я хватала их за руки, заглядывала в их изумленные серые лица и все повторяла:

— Энтони? Энтони?

А потом я увидела сына. Он бежал ко мне, отделившись от какого-то небольшого отряда, и мой взор в одно мгновение жадно охватил его всего, с головы до ног; я сразу заметила и его измученные глаза, и его мрачную усмешку, и то, что он цел и невредим. Энтони протягивал ко мне руки, и его милые, его драгоценные руки тоже были целы и невредимы; он не потерял ни мизинца; его плечи не были рассечены до кости; и он держался на собственных ногах! Правда, шлема у него на голове не было, но и на его лице, сером от усталости, я не обнаружила ни единой царапины.