Хозяйка Дома Риверсов
Шрифт:
— Да он наверняка уже тебя заметил и давно понял, какая ты необыкновенная, — заверила я дочку. — Тебе просто нужно проявить терпение.
— Ой, мама, он так нравится мне! — вырвалось у нее, и она, потупившись, залилась румянцем. — Но стоит ему обратиться ко мне, как я начинаю нести какую-то чушь. Веду себя как последняя дура! Да он, наверное, и считает меня маленькой дурочкой.
— Не считает.
— Может, мне приготовить любовное зелье и дать ему? Можно?
— Погоди до весны, — посоветовала я. — А весной сорви несколько цветков с яблони в его саду. Выбери самое красивое дерево…
Дочь послушно кивала.
— С этого дерева сорви цветы и лепестки положи в карман. А потом, когда на дереве появятся
— И что, от этого он полюбит меня?
Я улыбнулась.
— Он тебя и так полюбит. А лепестки и яблоко с медом позволят тебе чем-то заняться, пока ты этого ждешь.
Элизабет захихикала.
— Не такая уж ты умелая чаровница, матушка!
— Когда красивая молодая женщина хочет очаровать мужчину, ей никакая магия не нужна, — пояснила я дочери. — А такой девушке, как ты, и вовсе ничего не надо делать — стой под дубом да жди, когда твой возлюбленный поедет мимо на коне. Но ты помнишь, что самое главное для воплощения заветной мечты?
— Чистое сердце, — отозвалась она.
Мы вместе вышли на конюшенный двор. Охранники, которые должны были доставить Элизабет обратно в Гроуби, уже сидели в седлах, готовые к отъезду.
— И еще последнее, — проговорила я и взяла дочь за руку, прежде чем она взобралась на сажальный камень.
Она тут же повернулась ко мне — вся внимание.
— Никогда никого не проклинай, — напутствовала я. — И никогда никому не желай зла.
Элизабет покачала головой.
— Не буду. Даже Мэри Сиэрс зла не пожелаю, хотя она вечно ему улыбается и кокетливо накручивает локон на палец, а потом быстренько так садится с ним рядом и…
Я жестом остановила ее и продолжила:
— Желать кому-то зла — вот истинное проклятие как для женщины, которая это пожелание высказала, так и для того, на кого оно направлено. Выпустишь такие слова в мир, и они могут рикошетом ударить в тебя — точно стрела, отлетевшая от каменной стены. Так считала моя двоюродная бабушка Жеанна. А еще твое проклятие может и вовсе пролететь мимо цели и причинить вред кому-то невинному. Мудрая женщина никогда никого проклинать не станет. Даже ведьмы делают это крайне редко. И мне бы очень хотелось надеяться, что ты этого не сделаешь никогда. — И все же, произнося эту разумную тираду, я чувствовала, как над моей дочерью нависает тень ее неясного, великого будущего. — Я буду молить Бога, чтобы у тебя никогда не возникло причины проклинать кого бы то ни было!
Дочь опустилась передо мной на колени, а я, коснувшись ладонью ее хорошенького бархатного чепчика, ее теплых светлых волос, добавила:
— Благословляю тебя, дочь моя. Всегда оставайся чиста сердцем, и все твои желания исполнятся.
Она подняла голову и посмотрела на меня снизу вверх; ее серые глаза так и сияли.
— Надеюсь, что исполнятся, мама!
— А я так в этом и не сомневаюсь!
Лондон, весна 1452 года
Итак, мой муж стал командиром крепости в Кале, а я вернулась ко двору. Я прибыла туда холодным январским днем и обнаружила, что все только и обсуждают предательство герцога Ричарда Йоркского и то, что он якобы готовит всенародное восстание против своего кузена-короля, поскольку ненавидит его фаворита герцога Сомерсета.
Королева была настроена решительно: противника следовало встретить лицом к лицу и нанести ему сокрушительное поражение.
— Враг герцога Сомерсета, моего самого лучшего и надежного друга — это и мой враг, — отрезала Маргарита. — Этот Йорк требует судить Сомерсета за измену, но мне-то известно, кто здесь настоящий предатель! Что ж, теперь он показал свое истинное лицо и открыто признал, что выступает
против короля.— Он всего лишь просит, чтобы знатные лорды заступились за него перед королем, — спокойно возразила я. — Он хочет, чтобы они стали его посредниками и изложили королю его основные идеи. И, между прочим, он по-прежнему клянется в своей вам преданности.
Маргарита швырнула на стол манифест, разосланный Йорком по главным городам Англии.
— А это, по-вашему, что такое? Этот Йорк прямо заявляет, что наш король окружен врагами и злоумышленниками. Он обвиняет королевских советников во всех смертных грехах. В том числе и вас, и вашего мужа, а не только Сомерсета и меня.
— Меня-то он в чем обвиняет?
— Жакетта, если он осмелился обвинить меня в том, что я — любовница Уильяма де ла Поля, то почему бы ему не назвать вас ведьмой? Да он и глазом не моргнет!
Мне показалось, что в комнате сразу стало как-то очень тихо и холодно. Я приложила руку к животу, словно защищая зародившуюся там новую жизнь. Фрейлины, находившиеся неподалеку и явно все слышавшие, смотрели на меня расширенными от ужаса глазами, но молчали.
— У него нет никаких оснований для такого обвинения, — тихо заметила я, слыша в ушах бешеный стук собственного сердца. — Вы и сами знаете: я никогда подобными вещами не развлекалась. Это не игрушки. Я даже травами пользуюсь исключительно в лечебных целях и применяю их только для членов семьи. Я никогда в жизни не советовалась ни с одной колдуньей. Я много читаю, но только разрешенные книги; я ни с кем из подозрительных людей бесед не веду…
— У него нет никаких оснований вообще что-либо говорить против нас и нашего двора! — гневно прервала меня Маргарита. — Какие есть у него основания обвинять в предательстве Эдмунда Бофора? Что он имеет против меня? Но помните, Жакетта: отныне он мой враг, а значит, и ваш тоже. А также помните следующее: если у него будет возможность вас уничтожить, он это непременно сделает — просто чтобы досадить мне.
Она замолчала и уселась поближе к камину, а я решила более внимательно ознакомиться с манифестом Йорка. Он требовал выдвинуть против Эдмунда Бофора обвинение в предательстве и арестовать его. Он утверждал, что королева собрала вокруг себя самых дурных советчиков-иностранцев, и все они отнюдь не добра ей желают. Как оказалось, конкретно против меня в манифесте не было ни слова. И все же я уже не могла избавиться от хорошо знакомого мне страха, бившегося где-то в глубине души.
Опасность, грозившая Эдмунду Бофору, вдохновила короля на военные подвиги. Пожалуй, больше ничто не смогло бы побудить его к активным действиям — только угроза его обожаемому кузену. Генрих внезапно стал очень смелым и твердым и объявил, что абсолютно доверяет Сомерсету и прочим своим советникам, а Ричарда Йорка назвал преступным мятежником и потребовал, чтобы во всех городах и графствах собирали войска для борьбы с ним. Королевская армия быстро пополнялась за счет поступлений из всех концов королевства. Никто не хотел поддерживать Йорка, на его стороне осталось лишь ближайшее окружение да те, кто по каким-то личным причинам столь же сильно ненавидел Эдмунда Бофора. Но и герцог Йоркский тоже собирал армию.
Генрих распорядился принести его роскошные доспехи и оседлать боевого коня. Слуги на конюшне, всячески поддразнивая юного королевского знаменосца, уверяли его, что ему предстоит всего лишь очередная приятная прогулка верхом, и обещали непременно сохранить для него обед тепленьким, поскольку он еще до заката успеет вернуться домой. А вот лордам в королевском совете и полководцам Генриха было не до смеха.
Королева и ее дамы вышли на подмерзшую лужайку, где обычно организовывали Вестминстерские турниры, и смотрели, как знатные лорды в торжественном строю собираются выезжать на битву с герцогом Йоркским.