Хозяйка хищного сада
Шрифт:
И только сейчас замечаю, насколько звенит мой голос. Звучит совершенно иначе, чем мой прежний.
– Жаль. – Взгляд Теора ошпаривает ненавистью.
Он заходит в купе, в нем сразу становится тесно. Садится на диван, закидывает ногу на ногу и разглядывает флакончики.
«Жаль»?
Вот это приехали.
Зачем же эта девочка за него вышла? Или в красивую картинку влюбилась?
Он, конечно, весьма неплох. Но видно же, что противный тип.
И тут мужчина говорит:
– Я хочу, чтобы ты ощутила то же, что и наш ребенок, когда ты вытравила
Опана! Вот это новости.
Я вопросительно смотрю на Киару, та вся трясется и прячет взгляд.
Хозяйка этого тела сделала аборт? Почему? Не потому ли, что муж придурок и она поздно это поняла?
Во мне просыпается женская солидарность. Уверена, никакая женщина не трогает свое дитя в животе без веской на то причины. Муж ее бьет? Издевается? Ребенок тоже страдал бы?
Киара сказала, что хозяйка тела хотела умолять сжалиться над ней. Что же делать? Врать?
Взгляд падает на чайник и чашки. Ничто так не задабривает мужчину, как ухаживающая за ним женщина. По Петру знаю.
Я медленно подхожу к чайнику и трогаю его стенку. Горячий. Отлично!
Наливаю полную чашку напитка. В нос ударяет запах липы. Как знакомо. Тоже ее люблю. Вот сейчас-то мужика и успокою.
Я молча протягиваю чашку Теору и замираю.
Он смотрит на нее, как на змею. Резко бьет по ней ладонью, и мне на руки льется кипяток.
– Ай! – Я роняю кружку, смахиваю горячую воду с рук и оглядываюсь по сторонам в поисках того, чем бы себе помочь.
Здесь есть вода? Что-нибудь холодное? Если в первые тридцать секунд приложить лед, можно избежать серьезных ожогов.
– Киара, что стоишь? Есть лед? Холодная вода?
А я пока окунаю руки в таз с жидкостью, который стоит на полу у дивана.
Служанка дергается, но Теор рявкает:
– Стоять! Я разрешал ее лечить? Откуда эти флаконы? – Он сгребает стеклянные сосуды на пол.
Половина разбивается. Воздух наполняется терпкими запахами трав, спирта и еще чего-то. Из жидкости в воздух летят искорки и исчезают.
Теор встает и пинает таз, в котором я охлаждаю кожу. Вода расплескивается по всему полу.
Да что он творит-то?!
Я тут же встаю на ноги. Очень хочу от души наорать в ответ, но держусь. Один раз я уже умерла, второй не хочу. Шанс на вторую жизнь я не солью.
Теор надвигается на меня, грозя пальцем. Вся красота лица тут же уродуется злобой.
– Сама согласилась на яд, чтобы не быть сожранной. Так что? Передумала? Снова трясешься за свою жалкую шкуру? Ничтожество!
Он толкает меня на диван, и я падаю. Не больно, но неприятно.
Замираю, не зная, как поступила бы прежняя хозяйка тела. Она была паинькой или бойкой? Как бы себя не выдать.
Интересно, а полюбовно разойтись никак? Обязательно кого-то из пары заминусить?
– Разведемся? – спрашиваю я кротко.
– Только через твой труп, – шипит Теор.
– Зачем сразу так кардинально?
– Ты не имеешь права на жизнь. Ты убила нашего ребенка!
Киара неожиданно бросается в ноги Теору:
– Госпожа не убивала! Она… Она… Она…
И смотрит
на меня вопросительно, словно подталкивая к откровению. Будто они с хозяйкой тела о чем-то договорились.Но я – не она. Что говорить, не знаю, поэтому молчу.
– Что «она»? Говори! – требует Теор.
– Госпожа бесплодна. Она соврала вам, что ждет ребенка.
Та-а-ак, уже кое-что проясняется.
Интересно, как здесь с медициной? Сколько лет пытаются Теор и Ингрид? Знают ли, что причина бездетности может быть в мужчине?
Смотрю на лицо Теора. Нет, точно не знают. Гарантирую! Смотрит на меня как на ничтожество. Словно я перестала быть человеком, раз не могу родить.
– Ты знала об этом? – надвигается он на меня.
– Н-нет… – Я вжимаюсь в спинку дивана, а сама шарю взглядом по сторонам в поисках предмета обороны.
Еще придушит прям тут! Что за темный век?
Теор замирает в шаге от дивана.
– То-то я удивился, откуда у аристократа средней руки дочь с таким большим приданым. Теперь ясно. Ты бракованная.
А вот тут минуточку! Может, уважаемый, бракованный ты.
Овуляция у женщин раз в месяц. Они могли просто не попадать в даты, а тут такую драму развели.
Но в одном я согласна с Теором: наши пути расходятся. Раз теперь я в этом теле, то это мне с ним дело иметь. А таких мужчин надо стороной обходить.
Похоже, местный уклад похож на наш двухсотлетней давности. Может, и больше. Договорные браки, приданое, ценность наследника.
В браке мне тут не выжить. Но и на корм я не хочу.
– А где тут уборная? – спрашиваю я.
Сбегу.
– И не мечтай. Скоро приедем в Заболотье. Это моя земля, там никто слова не скажет.
– И ты хладнокровно скормишь меня цветку? Даже зная, что я не убивала ребенка?
Теор смотрит на меня холодно и отстраненно, словно прощается с неудачей всей жизни.
– Через пять минут Заболотье, – бросает он и выходит, громко хлопая дверью купе.
– Госпожа-а-а! – Киара бросается мне в ноги и рыдает. – Что же нам делать?
Я обвожу взглядом купе.
– Выживать. Растения сдыхали из-за меня, но чтобы я сдохла из-за растений? Да ни за что!
***
Поезд останавливается.
В окно видно платформу, утопающую в плакучих ивах.
«Заболотье» – гласит большая надпись. А рядом с ней множество предупреждающих знаков, на которых изображены растения. На одном с открытой пастью, очень похожее на росянку. На другом лиана, душащая человека. На третьем корни, оплетающие ноги.
– Вот это местечко, – бубню себе под нос.
Киара всхлипывает.
Дверь купе отъезжает в сторону. Теор машет рукой, даже не глядя на нас, и идет дальше по коридору. Я за ним. Позади плетется служанка, волоча ноги и небольшой чемодан.
– Сразу пошла? Удивлен. Думал, нужно будет волоком тащить, – бросает муж через плечо.
Я оборачиваюсь еще раз и вижу в противоположном конце, у двери, огромного пса. Теперь ясно, почему он так уверенно впереди идет. И как хорошо, что наши дорожки скоро разойдутся.