Хозяйка погоста

Так началась её новая, взрослая жизнь.

Первый год она нередко навещала маму, а потом устроилась на подработку, и времени совсем не оставалось. Всего два часа езды превратились в пропасть…

– Эд, помнишь, я тебе рассказывала про свой родной город? – неожиданно для себя спросила Лера.

– Конечно, помню, мы как раз сейчас совсем рядом проезжаем.

– Отлично, впереди поворот с указателем, поверни туда. До путей направо и там прямо.

Эд удивлённо посмотрел на спутницу, ожидая объяснений, но девушка уже отвернулась к окну. Почему-то так хорошо стало у неё на душе после этого решения.

Молча доехали до переезда, повернули к полю. Дороги, на удивление, оказались расчищенными.

– Это что, кладбище?! – воскликнул Эд, когда в конце поля показались пики оградок, кресты и цветы на венках.

– Да, кладбище, – протянула Лера.

Всю дорогу она перебирала детские воспоминания и особенно – о Максе. Ей так хотелось забыть то, о чём все прошедшие годы она старалась не думать и не вспоминать.

Эд остановился возле ворот и глухо сказал, нахмурив брови:

– Я туда не пойду.

– Ты боишься кладбищ? – Лера попыталась перевести всё в шутку.

– Не боюсь, но идти не собираюсь, – было видно, что Эд очень недоволен, но Лера не могла понять почему.

– Хорошо, я пойду одна. Я недолго, – сдалась девушка. Спорить ей не хотелось.

Выйдя из машины, она направилась к калитке. За последние пять лет здесь ничего не изменилось. В таких местах время вообще течёт как-то по-другому…

Прямо – четыре ряда до берёзы. Потом пройти половину пути и попасть на дорожку до старой части погоста. Макса похоронили рядом с отцом…

Лера знала связанную с папой семейную историю. Хотя самоубийц не хоронят вместе со всеми, но маме тогда удалось приписать ему психическое расстройство, и для него сделали исключение. Он и правда был болен. Лера этого не помнила, но рассказов родственников достаточно, чтобы не сомневаться. Рассказывали, как он нагишом бегал по городу и как милиция нашла его спящим на кладбище. А сколько раз папу привлекали за хулиганство, хотя, как говорила мама, ни хулиганом, ни дебоширом он не был. Потом его отправили вместо тюрьмы в психиатрическую больницу. Там, казалось, вылечили, но после рождения Леры всё началось заново… И закончилось страшной бедой. А теперь уже нет с ними и Макса…

Одна из родственниц тогда его на похоронах сказала, глядя на маму и Леру:

«Вот теперь мальчишки и девчонки по разную сторону стекла»! После этих слов стало страшно неуютно. Как будто и правда, мир живых и мертвых разделяет лишь тонкое стекло, по которому мы ходим. Одно неаккуратное движение – провалишься туда, в мир мёртвых…

Задумавшись, она не заметила, как оказалась у знакомой оградки:

– Ну, здравствуй, брат!

Голос девушки дрогнул, в глазах показались слёзы.

На могилке было убрано, пёстрой кучкой лежали конфетки, и даже печенье ещё не растащили птицы. Снег вокруг вытоптан, дорожка расчищена.

Кладбище выглядело пустынным, только неподалёку, через несколько могилок, убиралась маленькая сухонькая старушка, поднимая в воздух целый ворох искристого снега.

Вчитавшись в скупые строчки на памятнике, девушка с сожалением воскликнула:

– Надо же! Я опоздала на три дня! – Теперь понятно, почему здесь так прибрано! Мама! Пять лет со дня смерти Макса…

Стало неприятно и обидно, оттого что мама даже не позвала её. Хотя, наверное, ничего удивительного, ведь после похорон Лера была на кладбище только один раз. Да и последний год с мамой общалась по телефону очень редко. Почувствовала укол совести, стало стыдно. И за кладбище, и за маму, и за то, что не приезжала… По щеке сползла холодная слезинка. Сейчас Лере хотелось сделать хоть что-нибудь, лишь бы унять эту обиду и боль внутри…

Девушка заглянула за памятник в поисках чего-то. Обычно там хранили инвентарь. Она не ошиблась: небольшая лопатка была аккуратно спрятана в пакете. Лера стала расчищать ею и без того чистую дорожку, откапывать из снега столбики оградки. Теперь уже слезы катились ручьём…

– Эй! Девочка! – окликнул её кто-то.

Лера оглянулась. Кроме крохотной старушки в десятке метров от неё, больше – никого. В глазах вдруг зарябило и замерцало. Наверное, это из-за слёз и яркого солнца. Девушка потерла глаза.

– Что такое, бабушка? Помощь нужна? – откликнулась она.

– Да, да, нужна! – как-то слишком радостно донеслось в ответ. – Лопату возьми!

Лера двинулась на голос; глаза всё ещё сильно слезились.

– Чего, бабуль? – спросила она, дойдя до нужного места, и успела разглядеть странную картину: сухонькая старушка в старом тулупе и серой кружевной шали забралась с ногами на тонкую, покосившуюся и изрядно прогнившую лавочку. Руки в толстых варежках сжимали веник. Видимо, он и поднимал столько снега в воздух.

Сама могилка с покосившимся крестом, без фотографии, на ржавой табличке еле заметные буквы. А оградка настолько крохотная, что вдвоём тесно стоять.

– Погребёшь маленько, а? Снега вон уже по пояс, срамно перед людьми-то. Видишь, я сама-то не достаю! – на этих словах бабуля, стоя на лавочке, снова принялась махать веником. В воздух взлетел снежный вихрь.

– Стой, стой! Ты нас вдвоём заметёшь! Сейчас раскидаю! – замахала руками девушка и подумала: «Сумасшедшая, слезла б с лавки хотя бы!»

Но спорить было себе дороже, да и дела тут минут на десять. Представив, как из-за её долгого отсутствия может разозлиться Эд, она взялась за работу.

– Ох, как хорошо, что ты мне тут попалась, а то совсем помочь некому. Дед помер, его на другую сторону погоста увезли. Тесно тут, видишь ли! А чего лучше: тесно или с чужими людьми? Вот и я думаю, не зря ж говорят: «В тесноте, да не в обиде». Сестрица ходила, помогала, да сейчас уже, клюшка старая, в зеркало себя не узнаёт. Уж и срок её почти вышел, скоро повидаемся. Деток-то не нажили. Знаешь, как страшно без деток? Вроде жили себе, а вот, оказывается, и помочь некому потом. У тебя вот деток пока нет, а будут. Хорошо тебе – помогать будут, – старушка суетилась и всё говорила, говорила… Поначалу Лера пыталась ей отвечать, но заметила, что та её не слышит, и продолжила работать молча.

Скоро внутри оградки стало чисто, насколько это возможно, но руки у девушки совсем заледенели. Лера дышала на замёрзшие пальцы, но теплее не становилось.

Видя, что Лера собирается уходить, старушка слезла с лавки.

– Хорошая ты девка! Молодая, правда. Молодость – это хорошо, но молодость в горизонт смотрит, а под ногами своими ничего не замечает. Поэтому к старости и гнёт крючком – смотри, мол, изучай. Нужное-то оно всё перед носом.

Лера поймала себя на мысли, что ей уже порядком надоело слушать болтливую старушку, но развернуться и уйти было как-то неловко: