Хозяйка собственного поместья
Шрифт:
— Что вы хотите этим сказать?
Я продолжала улыбаться.
— Вы ставите под сомнение мои… — От возмущения доктор сбился на фальцет. Закашлялся.
— Вы позволите ознакомиться с протоколом обследования пострадавших? — спросила я.
— Это врачебная тайна!
Кажется, резкая смена темы его озадачила.
— Час назад вы давали его прочитать мне, — вмешался Виктор.
— Женщина все равно не способна…
— Хорошо, в таком случае я перескажу. У меня хорошая память. — Муж повернулся ко мне. — Но не понимаю, что вы хотите услышать. Евгений Петрович уже изложил
— Я хотела бы изучить детальное описание ранений. Последовательность событий, имена и место жительства пострадавших мне без надобности, тайна есть тайна.
— Это я не смогу воспроизвести по памяти. Я не специалист.
— Изучайте сколько вам угодно, — фыркнул доктор, вытаскивая из саквояжа пачку листов. — Можно подумать, вы что-то поймете.
Волос долог, ум короток, да…
Может, лучше мне заткнуться? Может, разбивая сейчас аргументы доктора, я лишь даю ему в руки оружие против себя? Успеет подготовиться, переписать данные осмотра, подогнав под нужное, и выдаст на дворянском собрании доработанную версию?
Но беда в том, что мне никак нельзя допустить созыва дворянского собрания. Потому что там и без доктора решат, что я тронулась, когда я никого не узнаю. Ведь Настенька наверняка была знакома со всеми местными землевладельцами, наезжала к ним в гости, и они приезжали если не к ее отцу, то уж к мужу точно. Значит, мне нужно сейчас дать аргументы не только доктору, но и Виктору, который ждет осеннего заседания консистории, что наконец освободит нас друг от друга. Он может ненавидеть меня — точнее, Настеньку — за мнимую или настоящую измену, но поможет, потому что иначе никогда от меня не отвяжется.
Или я ничего не понимаю в людях, но тогда и трепыхаться бессмысленно.
Мотя мявкнул и перепрыгнул на колени Виктору. Тот почесал его за ухом. Вот, значит, как… Хорошо.
Я перелистнула бумаги. Доктор злорадно усмехнулся. Да, почерк у него профессиональный. Ничего, я привычная. Да и вообще сейчас — когда я так и не выучила буквы — чем хуже почерк, тем лучше, легче схватывать слово целиком.
— Никто не против, если я прочитаю это вслух? — спросила я для проформы и, не дожидаясь ответа, начала зачитывать описание «ножевых ранений».
Виктор едва заметно сдвинул брови. Я не торопясь и не запинаясь дочитала до конца. Да за такое описание мой преподаватель судебной медицины, земля ему пухом, пару бы вкатил без права пересдачи! Наконец я вернула листы доктору и сказала:
— Не понимаю.
— Я же говорил! — воскликнул Евгений Петрович.
— Не понимаю, на каком основании вы сделали вывод, что тому мужику досталось ножом. Здесь просто указано количество ран и наложенных швов.
— Образованному человеку достаточно увидеть, — задрал нос доктор.
— Вы правы, образованному человеку достаточно увидеть, чтобы не перепутать ножевое ранение с ранами, нанесенными когтями мелкого хищника, — согласилась я.
Мотя фыркнул. Виктор улыбнулся и почесал его за ухом. Вот же паразиты, оба!
— Но что именно вы увидели? — продолжала я. — Какова была длина ран, их глубина и направление? Как выглядели края? В каком состоянии окружающая кожа?
Почему этого нет в описании?— Поясните, — попросил Виктор.
— Я все же хотела бы, чтобы Евгений Петрович более подробно описал все, что увидел, — уперлась я.
— Все, что я увидел, я записал, а вы просто тянете время и морочите нам голову! — возмутился доктор. — Виктор Александрович!
Виктор молчал, смотрел на меня, будто не мог решить, что ожидать. Пропади оно все пропадом, по-хорошему, мне стоило бы изложить все письменно, чтобы доктор не подслушал и не использовал, если дело все же дойдет до заседания дворянского собрания. Но я так и не удосужилась научиться писать.
— В таком случае ваши профессиональные познания вызывают сомнения, — заявила я. — Потому как ничто в вашем описании не может подсказать знающему человеку, на каком основании вы определили ранения именно как ножевые.
— Вы будете учить меня писать истории болезни?! Я не стану выслушивать бред сумасшедшего! — Доктор поднялся.
Виктор задумчиво посмотрел на меня. На него. Снова на меня.
— Анастасия, вы не могли бы пояснить?
Что ж, придется раскрывать карты.
— От ножа раны резаные, ровные, неосадненные, концы у них острые. От когтей — скорее колотые и колото-рваные, параллельны друг другу…
Хотя, если как следует помахать лапами, уже не поймешь, что там чему параллельно, а Мотя очень старался.
— …на концах переходящие в прерывистые царапины, относительно неглубокие. Вот здесь, — я потрясла листами, — ни слова об этом. Так что, я полагаю, заключение о происхождении ран — лишь ваши инсинуации, сознательные или нет.
Мужчины вытаращились на меня так, будто я вспрыгнула на стол, но вместо разнузданного танца начала зачитывать вслух названия всех восьми парных и семи непарных костей черепа. Со всеми отверстиями, бороздками и бугорками. На латыни. Я покачала головой.
— Удивляюсь вам, господа. Вы как будто на кухне никогда не были. Возьмите в погребе свиной окорок, полосните пару раз, а потом раздразните кота…
Мотя вывернулся из-под руки Виктора, почесывающего его за ухом. Подобрался и задергал хвостом, внимательно глядя на доктора, — так что не оставалось сомнений: он с готовностью поможет со «следственным экспериментом».
— …и сравните повреждения. Так что простите, Евгений Петрович, но ваши профессиональные заключения не стоят и ломаного… потертой змейки. А следовательно, и выводы относительно моего безумия.
— Виктор Александрович, вы позволите вашей жене меня оскорблять?!
— Разве слова человека, не сознающего, что делает, могут оскорбить? — приподняла бровь я.
Виктор подавил улыбку. Доктор побагровел так, что я испугалась, как бы его инсульт не хватил. А я продолжала:
— Но раз вы оскорбились, значит, знаете, что я в своем уме. Вы оклеветали меня. Заявили, что я безумна. Будто я напала на людей! Да, я выстрелила в человека, когда пришлось защищаться! Или мне нужно было разрешить себя ограбить? Вы уверены, что те пятеро остановились бы на этом? Что они не надругались бы надо мной? Над молодой служанкой? Не свернули шею старухе-няньке? Не сожгли дом?