Хозяйка старого поместья

Я велела провести его в гостиную и отправилась туда же сама, бросив на пирог тоскливый взгляд.

– Простите, что отвлекаю вас от ужина, – сегодня месье Доризо поклонился мне чуть ниже, чем вчера. – Но сегодня я приехал к вам по куда более приятному поводу.

Он протянул мне свернутый в трубочку и перевязанный лентой лист плотной бумаги, развернув который я увидела сургучную печать. Мои руки дрожали, и от волнения я не сразу поняла тот текст, который пыталась прочитать.

– Восхищен вашей решительностью, сударыня! – в его голосе действительно звучало что-то похожее на восхищение. – И если я был слишком резок вчера, то прошу меня простить.

Он ждал от меня ответных слов, но напряжение это дня было столь сильным, что мне хотелось лишь, чтобы гость поскорее ушел, позволив мне насладиться ужином и сном. На сей раз я даже не пригласила его присесть, и он, постояв против меня еще несколько секунд, снова поклонился и направился к дверям.

А я только сейчас, словно выйдя из какой-то полудремы, поняла, что это знакомство, как бы странно оно ни началось, может оказаться мне полезным. Сейчас у меня было разрешение на производство парфюма, но я знала об этом деле столь мало, что без поддержки более опытных людей наверняка не обойдусь без ошибок. А этот месье из Грасса был одним из тех, кто мог мне помочь.

И потому я почти заставила себя сказать ему вслед:

– Благодарю вас, месье Доризо, что привезли мне это разрешение лично. И уверяю вас, что вам не о чем беспокоиться – я вряд ли сумею составить вам достойную конкуренцию.

Он обернулся, и я увидела улыбку на его губах.

– Вы недооцениваете себя, ваше сиятельство! Но если вам потребуется моя помощь, я буду рад вам ее оказать. Мой дом – на Епископской площади, вам его каждый укажет.

Он говорил так, словно не сомневался, что я приеду к нему. И эта его уверенность была почти оскорбительной. Но едва за ним закрылась дверь, я постаралась позабыть о нём, сосредоточившись на восхитительном пироге, которым мы отпраздновали нашу маленькую победу.

Глава 27

Утром моя карета уже стояла у крыльца пансиона мадам Карбонье. А сама я в апартаментах старой графини выслушивала то, что она сочла нужным на меня излить.

– Я уверена, что всё дело в тебе – глупая провинциальная выскочка, вообразившая себя ровней моему сыну. Он никогда не поступил бы со мной подобным образом.

Она напрочь забыла о хороших манерах и бросалась в меня этим «ты» словно комьями грязи. Она не понимала одного – я могла просто оставить ее здесь, и едва моя карета отъехала бы от крыльца, хозяйка пансиона выгнала бы ее на улицу без раздумий и сожалений. И никакие титул и связи не согрели бы ее от холода и не накормили бы ее.

Не знаю, что удерживало меня от этого шага – возможно, чувство вины перед покойным мужем, которое я пыталась загладить хотя бы так.

– Неужели ты вообразила себе, что я поеду с тобой в какой-то Прованс? И не подумаю! Да-да, так и знай! Эмиль непременно приедет сюда, и всё разрешится наилучшим образом. А тебя он прогонит прочь, когда я расскажу ему, как ты со мной обращалась.

Я могла прервать эти обвинения, всего лишь сообщив ей о том, что Эмиль погиб. И что он никогда уже к ней не приедет. А ей придется либо довериться мне, либо рассчитывать только на свои слабые силы.

Но я не сказала ей этого – это было бы слишком жестоко. Она уже лишилась того, к чему привыкла за долгие годы, и только надежда на встречу с сыном будет согревать ее этой зимой.

– Так вы поедете со мной, мадам? – спросила я, когда она замолчала, переводя дыхание. – Или останетесь здесь?

Поскольку она не предложила мне присесть, я так и стояла посреди комнаты. А сейчас повернулась к дверям. Я предполагала, что так может случиться, и на всякий случай положила в карман бархатный мешочек с теми деньгами, что я могла позволить себе оставить мадам Карбонье – возможно, этого хватило бы, чтобы графиня пробыла в пансионе хотя бы до весны. Мне же уже не терпелось вернуться к сыну и дочери.

– Стой! – остановил меня окрик старухи. – Надеюсь, в особняке Эмиля найдутся апартаменты не хуже этих?

Она противоречила сама себе – то называла Прованс грязной дырой, то надеялась там отыскать достойную себя роскошь. Но я не стала ей возражать, а только кивнула и велела служанке паковать вещи ее сиятельства.

Из Парижа мы выехали только после обеда. Теперь в карете мы с месье Эрве сидели на одной лавке, а противоположную занимала старая графиня. Управляющий чувствовал себя неловко и явно предпочел бы перебраться на козлы к кучеру. Но мне казалось, что именно его присутствие и удерживало мою свекровь от дальнейших упреков в мой адрес – в присутствии постороннего человека (тем более – того, кто не был дворянином) она не могла позволить себе дурно отзываться о жене своего сына.

Но поводы для недовольства она всё равно сумела отыскать. Дождь за окном, плохая дорога, неудобная лавка – она ничего не оставляла без внимания. А когда мы остановились на ночлег на скромном постоялом дворе и вынуждены были делить на двоих одну комнату, она снова перестала стесняться в выражениях.

– Де Валенсо никогда не унижали себя такими лачугами! Если мы хотим, чтобы люди относились к нам с уважением, нам следует уважать самих себя. Так что в следующем городе, где мы остановимся на ночлег, потрудитесь найти что-то более достойное. И что это мы ели на ужин? Должно быть, то же самое, что едят крестьяне, а то и свиньи.

Я с грустью подумала о том, что скоро, возможно, у нас не будет на ужин и этого, и предпочла забраться в кровать. Но сквозь сон еще долго слышала ворчание старой графини.

Мы провели в карете несколько дней, и я уже сама готова была занять место рядом с кучером. Впрочем, долгое путешествие утомило ее сиятельство, и сейчас она всё чаще надолго замолкала, давая нам с месье Эрве насладиться мерным цоканьем копыт.

За окном постепенно менялся пейзаж, и темно-желтые краски центра Франции уступали место всё еще буйному осеннему разноцветью ее юга. Графиня ни за что бы не призналась, но я видела, что, когда мы с месье Эрве дремали, она иногда отдергивала занавеску и любовалась лесом на горных склонах.

Я боялась, что наш даже частично отремонтированный особняк не угодит взыскательному вкусу ее сиятельства, но графиня, должно быть, так устала в дороге, что была рада оказаться в своей собственной комнате. К тому же эта комната была куда лучше того, чем мы вынуждены были довольствоваться на постоялых дворах. Еще до отъезда в столицу я велела приготовить для предполагаемой гостьи лучшую гостиную, и теперь, когда она, осмотрев помещение, не нашла, что сказать, вздохнула с облегчением.

Когда мы прибыли, Кэтти и мадемуазель Тюрье с Фабьеном были на прогулке, но едва я успела переодеться, как услышала громкое хлопанье входной двери и радостный визг моей маленькой принцессы.

– А я знала, что ты приедешь именно сегодня! – Кэтрин покрывала мое лицо поцелуями, – и попросила мадам Жозефину испечь твой любимый пирог. Правда, он вышел не таким, как прежде, потому что пшеничной муки у нас не было – только ржаная. Но всё равно получилось ужасно вкусно.

– Госпожа графиня, вы вернулись! – мадемуазель Тюрье уже передавала мне сына, который, успев отвыкнув от меня за эти несколько недель, испуганно заплакал.

Впрочем, уже через минуту он быстро успокоился и с удовольствием засунул себе в рот привезенное из столицы лакомство, тут же измазав и свое румяное личико, и свою прежде белоснежную манишку.