Хозяйка старого поместья

– Так вот почему ты взялась за лаванду!

– Если у нас не станут покупать парфюм, мы разоримся. Но теперь, должно быть, всё окажется напрасным, – вздохнула я. – Как только Маруани объявит о гибели графа де Валенсо, всё будет кончено.

Я ненавидела этого человека всей душой. Он принес мне так много зла, что я не могла отыскать для него уже никакого оправдания. И я жалела сейчас только о том, что моя рука не сумела нанести более точный удар.

Кажется, старая графиня думала о том же.

– Нам не следовало выпускать его отсюда, – сказала она с пугающим сожалением. – Если бы силы в моих руках оказалось чуточку больше, он уже ничего и никому не смог бы рассказать.

Я не ожидала услышать от нее ничего подобного, а потому воззрилась на нее в немом изумлении. А она лишь махнула рукой и попыталась встать. Я помогла ей подняться и так, поддерживая ее под локоть, довела ее до спальни. Больше она ни о чём не спрашивала, а мне совсем ни о чём не хотелось говорить.

Потом я отправилась в гостиную, где находился месье Эрве.

– Теперь вы тоже всё знаете, сударь. А скоро узнают и все.

– Мы справимся, сударыня, – тихо сказал он в ответ. – Скоро всё вокруг зацветет, и у нас будет сырье для производства этой душистой воды. А до тех пор, будем надеяться, вам удастся сохранить вашу тайну. Мне искренне жаль господина графа, но я полагаю, что даже окажись он здесь сейчас, он не смог бы сделать для поместья Валенсоль больше, чем вы.

Он впервые сказал мне такие слова, но сейчас они не принесли мне облегчения.

– Мы не сможем хранить эту тайну и дальше. Маруани не из тех, кто бросает слова на ветер.

Но управляющий покачал головой.

– Что за резон ему рассказывать об этом всем? Вот увидите, сударыня, что когда хмель выветрится из его головы, он сам поймет, что это не в его интересах. Куда полезнее для него было бы придержать язык за зубами и запросить за это хорошую цену.

Такие рассуждения показались мне разумными, и я немного приободрилась. Эрве был прав – барон был слишком практичен, чтобы расстаться с этим секретом просто так. И хотя в обмен на его молчание я готова была заплатить отнюдь не любую цену, стоило попытаться хотя бы поторговаться.

Когда я, направляясь в свою комнату, проходила мимо дверей спальни Гвинет, я услышала рвущие душу рыдания. Я остановилась на мгновение, не знаю, имею ли я право туда войти и хотя бы попытаться ее успокоить. Но потом поняла, что нет, не имею – она не пролила ни слезинки в нашем присутствии, запрятав боль так далеко, как только смогла. Она хотела оплакать эту потерю в одиночку, и я могла лишь восхититься ее мужеством и оставить ее в покое хотя бы на эту ночь.

Глава 35

Сама я этой ночью заснуть так и не смогла. Стоило мне лишь на мгновение провалиться в сон, и я снова и снова оказывалась в кабинете в объятиях барона Маруани. Слышала его скрипучий голос, чувствовала хмельное дыхание. И я тут же просыпалась в холодном поту.

Мне захотелось смыть с себя следы его прикосновений, и я поднялась с кровати и, смочив полотенце водой из стоявшего на подоконнике кувшина, принялась тереть щеки, плечи, руки. Кожа уже почти горела, когда я, наконец, смогла остановиться.

Невольно подумала о сестре, которая каждую ночь ложилась с бароном в постель. Неужели ей когда-то были приятно его внимание? В том, что оно не могло быть приятно ей сейчас, я уже почти не сомневалась.

Я боялась, что, вернувшись домой из Валенсоля, весь свой гнев он выместит на Генриетте. А ведь она еще так слаба после родов! И что он наговорит ей про меня? А в том, что он снова попытается посеять вражду между нами, можно было быть уверенной.

Мне следует поговорить с отцом – если барон поднял руку на Генриетту, он будет делать это снова и снова. И не стоит ли сестре расторгнуть свой брак с ним, даже несмотря на то, что это вызовет пересуды в обществе и порицание. Что может дать такой союз их дочерям, если уже сейчас Маруани ненавидит своих малюток?

Под утро я уже начала произносить те доводы, что намеревалась привести и отцу, и сестре. И хотя всё это звучало убедительно, я знала, что Генриетта снова меня не послушает. Она никогда не решится пойти против общественного мнения.

Утром я всё-таки смогла заснуть и проснулась только тогда, когда услышала, как приоткрылась дверь, и в спальню заглянула Кэтти.

– Мамочка, тебе привезли письмо! А Сьюзан не решилась тебя побеспокоить. А я подумала, вдруг это что-то важное, – и она помахала свернутым вчетверо листом бумаги.

Ничего хорошего от писем я уже не ждала и, ощутив тревогу, быстро вскочила с кровати.

– А бабушка тоже еще не выходила, – рассказывала Кэтрин. – Я постучалась к ней, но она не разрешила войти – сказала, что у нее ужасно болит голова.

– От кого письмо? – спросила я, закалывая волосы шпильками.

– От тети Генриетты!

Сердце застучало еще быстрей. Неужели Маруани всё-таки обо всём рассказал?

Я почти выхватила бумагу из руки Кэтти, и девочка посмотрела на меня с удивлением.

– Это очень важное письмо, дорогая, и я должна прочитать его как можно скорей. А за то, что ты принесла мне его, тебе положена награда. Скажи Жозефине, чтобы она дала тебе имбирного печенья, не дожидаясь обеда.

Кэтрин захлопала в ладоши и бросилась на кухню – это печенье было ее любимым.

А я нетерпеливо развернула листок и запрыгала взглядом по строчкам.

«Дорогая Альмира, прошу тебя, срочно приезжай! Случилось нечто ужасное, но я слишком слаба, чтобы изложить это в письме».

Я вызвала горничную и велела закладывать карету. Беспокойство сводило меня с ума. Возможно, сестра написала письмо по указке барона, и тогда мне не следовало ехать туда одной – кто знает, до чего может дойти этот бесчестный человек. Но и не поехать я не могла – Генриетта была там совсем одна, ведь все слуги в доме и сестра ее мужа наверняка были на стороне хозяина.

Мелькнула мысль заехать сначала в поместье отца, но это значило бы сделать большой крюк. К тому же папенька был уже стар, и мне не хотелось лишний раз его волновать.