Хозяйка старого поместья

А когда мы вышли из церкви, в стоявшей на церковном дворе толпе я уже не увидела ни его сестры Мэрион, ни месье Турнье.

Я обнялась с отцом, сестрой и мачехой и, опершись на протянутую руку графа, поднялась в его карету. Я не хотела плакать, но слёзы сами полились из глаз. С этой минуты мое положение становилось другим – уже не только дочь и сестра, но и жена, и мать. Другие обязанности, другая ответственность, и это новое не только волновало, но и пугало меня.

– Нам не помешает хорошенько подкрепиться, – заявил граф, когда карета выехала на дорогу. – И вы слишком бледны, дорогая Альмира. Надеюсь, вы хорошо себя чувствуете?

– Да, благодарю вас, ваше сиятельство, – пролепетала я.

Он хмыкнул:

– К чему такие церемонии между супругами? Когда мы вдвоем, вы можете называть меня Эмилем.

Но я была уверена, что еще долго не смогу заставить себя назвать его по имени.

– Неужели, вам необходимо ехать в столицу прямо завтра? – спросила я лишь для того, чтобы поддержать разговор.

– Да, – без тени сомнения ответил граф. – Мне необходимо вернуться ко двору как можно скорее. А вам надлежит быть представленной его величеству.

Я посмотрела на него почти с ужасом. Мне представят самому королю? До этого момента я полагала, что он отправится в столицу один, оставив нас с Кэтрин здесь, в Провансе.

– Но это невозможно! – запротестовала я. – У меня нет ни соответствующих манер, ни соответствующего гардероба.

Поездка в Париж пугала меня разве что чуточку меньше первой брачной ночи.

Де Валенсо рассмеялся:

– Ну, что за глупости, дорогая? В Париже мы быстро обновим ваш гардероб. А отсутствие хороших манер вы можете легко замаскировать своей очаровательной улыбкой.

Остаток дороги до дома мы проделали в молчании, а когда мы въехали на уже знакомый мне двор, мои мысли устремились совсем в другом направлении – к маленькому рыжему солнышку, выбежавшему встречать нас с огромным букетом цветов.

Глава 8

– Хотите, я покажу вам свою комнату? – Кэтрин потянула меня за руку, и я почти с облегчением пошла за девочкой вслед. Ее общество радовало меня гораздо больше, чем общество ее отца.

Мы поднялись на второй этаж по широкой скрипучей лестнице, и когда моя только-только обретенная дочь распахнула одну из выходивших в коридор дверей, я ожидала увидеть за ней примерно то же, что уже видела в особняке де Валенсо. И оттого не смогла сдержать восхищенный вздох.

– Вам нравится, правда? – обрадовалась Кэтти.

Комната была прелестна: на стенах – новая обивка приятного нежно-сиреневого цвета, на окнах – сияющие свежестью шторы из тонкой полупрозрачной ткани. И мебель была светлой и тоже новой. Даже находясь в затруднительном финансовом положении, граф сумел создать своей дочери уютное гнездышко, и это порадовало и тронуло меня.

– Здесь очень красиво, – ответила я и ничуть не солгала.

Малышка сияла от счастья, и когда мы спустились в столовую, где уже был накрыт стол для праздничного обеда, она с гордостью сообщила отцу:

– Мамочке очень понравилась моя комната! А можно она сегодня будет ночевать у меня?

Она бросила на графа такой умоляющий взгляд, что тот смутился. Но я сама смутилась еще больше.

Ах, как мне хотелось бы провести эту ночь именно там – в ее спальне! Чтобы еще хоть ненадолго отложить то, что так пугало меня. И хотя я понимала, что рано или поздно это должно будет случиться, сейчас я была бы рада даже столь небольшой отсрочке.

– Боюсь, что это невозможно, дорогая, – разрушил мои надежды де Валенсо. – Я понимаю, что вам нужно о многом поговорить, но вы сможете это сделать потом, после нашего возвращения из Парижа. Ты ждала ее так долго, что тебе не составит труда подождать еще несколько недель.

Девочка всхлипнула, но под суровым взглядом отца всё-таки сдержала слёзы.

Мы сели за стол – я за один его край, а граф – за другой. Кэтрин примостилась со мной рядом, и на сей раз ее отец не возразил. Нас с ним разделяло слишком большое расстояние, чтобы мы могли разговаривать, не повышая голос, и меня, пожалуй, даже радовало это. Зато я смогла пошептаться с девочкой и узнать, что она любит сыр и фруктовые пироги и совсем не любит рыбу.

Перед отъездом в столицу де Валенсо нужно было решить в поместье еще немало важных вопросов, и после обеда он ушел в кабинет с управляющим, а Кэтрин вызвалась показать мне особняк.

Она была еще слишком мала, чтобы замечать то запустение, в котором пребывал дом ее отца. Она искренне гордилась большими залами, пыльными диванами и поблекшими картинами. И я охотно соглашалась с ней и тоже находила для всего восторженные эпитеты.

Мы побывали и в заросшем бурьяном саду, и в конюшне, и в конце концов эта экскурсия так утомила нас обеих, что отказались от первоначального намерения прогуляться еще и в горы и вернулись домой.

Я напоила Кэтрин теплым молоком, которое принесла румяная кухарка, помогла ей раздеться и уложила в кроватку. Девочка заснула, едва коснувшись головой подушки. А я сидела на стуле рядом с ней, пока в комнату не заглянул граф.

– Пойдемте, я покажу вам нашу спальню.

Я вздрогнула. Но откладывать неизбежное дольше было уже нельзя, и я, еще раз взглянув на улыбавшуюся во сне малышку, пошла за де Валенсо по темным коридорам.

Спальня тоже была приведена в относительный порядок – по крайней мере, постель была мягкой, а белье свежим, пахнувшим лавандой. Граф запер дверь и принялся расстегивать пуговицы на своем камзоле. И я, постояв некоторое время в молчаливом смущении, принялась делать то же самое.

Это была странная ночь. Конечно, я не ждала, что де Валенсо станет объясняться мне в любви, которой ко мне не испытывал, но полагала, что он найдет для своей супруги хоть несколько ласковых слов. Он не нашел. Возможно, он вовсе не умел их говорить.

Но хотя бы его поцелуи были достаточно мягкими, чтобы я немного расслабилась и даже попыталась ответить ему. К чему было противиться? Этот мужчина был теперь моим господином, и чем быстрее я сумею смириться с этим, тем будет проще для нас обоих.

И всё-таки когда он подхватил меня на руки и понес ко кровати, я снова напряглась и уже ничего не смогла с этим поделать. Впрочем, граф ничего и не требовал от меня. Он собирался воспользоваться своим правом, независимо от того, нравилось мне это или нет. И когда всё, наконец, случилось, я ощутила и боль, и стыд, и, как ни странно, облегчение.

А когда граф, поцеловав меня еще раз, отодвинулся на свою сторону кровати, я даже нашла в себе силы, чтобы спросить:

– Надеюсь, теперь, ваше сиятельство, вы убедились, что слухи обо мне не имели под собой оснований?

Даже при свете одинокой свечи мне было видно, как растянулись в усмешке его губы:

– В этом вопросе да, сударыня, я полностью удовлетворен. Но вот вопрос, не ведьма ли вы, всё еще остается открытым. И кажется, я уже просил вас называть меня Эмиль.

Я не удержалась и сжала кулаки. Ну, что за несносный мужчина!