Хозяйка замка Ёдо

Опять распахнулись Вишнёвые ворота, впустив самураев, бежавших с поля битвы. Многие были ранены и опирались на свои мечи, как на костыли.

Вернулись Хидэёри и Харунага Ооно, за ними во двор приливной волной хлынули остатки осакского войска. Казалось, самураи отступают в полном беспорядке, но это было лишь внешнее впечатление — Ооно хриплым, сорванным голосом выкрикивал приказы, и воины беспрекословно повиновались ему, выстраиваясь в ряды справа и слева от ворот. С другой стороны внутреннего двора распахнулись ещё одни ворота, через них тоже входили люди, и вскоре вся площадь у главной башни была заполнена самураями.

Пламя с третьей крепостной стены перекинулось на вторую, бои, судя по всему, шли уже на территории Осакского замка. Тятя не знала, кто отдал такое распоряжение, но её, Сэн-химэ и свитских дам в спешке проводили в тэнсю и укрыли в дальних покоях. Откуда ни возьмись появился Ооно — только что он руководил отступлением у Вишнёвых ворот — и заорал: «Наверх! Поднимайтесь наверх!» Прислужницы, схватив даму Ёдо за руки, потянули её к лестнице, почти втащили на второй ярус тэнсю; за ними по пятам следовали Сэн-химэ и другие обитательницы замка. Тятя узнала Укёдаю, мать Сигэнари Кимуры и кормилицу Хидэёри, была там и Аэбано-исубонэ…

Когда прибежал самурай с официальным извещением о том, что третья линия укреплений разрушена и неприятель штурмует вторую, стрелы и пули уже вонзались в стены второго яруса тэнсю с глухими хлопками, будто на внешней галерее кто-то жарил соевые бобы. Дама Ёдо неподвижно, выпрямив спину, сидела на полу, все женщины знали, что они загнаны в ловушку в этой башне, которая вот-вот окажется в руках врага, но ни одна из них не проронила ни слова.

На втором ярусе быстро сгущались сумерки, день умирал, теряя силу капля за каплей. Вошёл Хидэёри в сопровождении нескольких воинов; мужчины прерывисто дышали, были совсем измотаны. Тятя разглядела сына в полутьме, но не узнала никого из его окружения. Все хранили молчание.

Спустя некоторое время на второй ярус поднялся ещё один человек — это был Харунага Ооно. Осмотревшись, он направился в тот угол, где собрались мужчины, затем, посовещавшись с ними, приблизился к женщинам.

— Здесь, в тэнсю, становится опасно, нужно перебраться в сторожевую башню. Мы должны держаться вместе, — хрипло проговорил военачальник.

Женщины слушали его стоя. Внутри царил мрак, но на галерее, ведущей к лестнице, они оказались в сумеречном вечернем сиянии, которое то и дело вспыхивало ярким светом от огненных сполохов, пожиравших замок.

Маленькая процессия спустилась во двор и подошла к сторожевой башне внутренней крепостной стены — когда-то это небольшое строение было предназначено для любования луной. Ватанабэ, до сих пор самоотверженно следовавший за своим господином, у входа в башню остановился. Накануне он был тяжело ранен в битве при Домёдзи и теперь решил отправиться в сад, чтобы совершить там сэппуку.

— Прошу отпустить меня, господин. Раны не позволяют мне быть рядом с вами, — громко, твёрдым голосом произнёс верный вассал.

Все это слышали, и никто не дерзнул его удержать. Соратник, чьё лицо было скрыто сумраком, оказал Ватанабэ помощь в совершении обряда — отсёк мечом голову, когда всё было сделано, а скорбный крик матери доблестного воина оборвался хриплым стоном боли — она вслед за сыном вонзила клинок себе в живот. Кто-то из самураев сослужил и ей «последнюю службу».

Мужчины и женщины — всего около трёх десятков человек — поднялись на сторожевую башню. Самоубийства Ватанабэ и его матери каждого заставили задуматься о собственной участи. Даже Тятя на время потеряла самообладание, но, едва оказавшись на верхнем ярусе сторожевой башни, вновь обрела контроль над собой.

Во тьме кто-то закричал, что тэнсю занялась огнём. Кричала женщина, ей никто не ответил, никто не упрекнул, и вскоре выяснилось, что она права: сквозь бойницы начал пробиваться причудливый красноватый свет. Он рассеял мрак, и Тятя обнаружила, что сидит между Хидэёри и Сэн-химэ. Ружейные залпы, кличи, воинственный рёв, погребальный стон умирающего в огне дерева не утихали. Во внутреннем дворе, у последней и теперь единственной линии обороны, выжившие на поле брани осакские самураи, которых загнал сюда враг, вели последний бой.

— Кадзума с нами? — внезапно спросил Хидэёри.

— Он совершил сэппуку в церемониальном зале тэнсю, — отозвался кто-то.

— А Бунго?

— Он тоже… в церемониальном зале, — прозвучал другой голос.

— Накадзима?

— В церемониальном зале.

— Хорита?

— Я видел его у ворот третьей линии обороны, он сражался бок о бок с Нономурой, правителем Иё, был тяжело ранен, что дальше — неведомо мне…

На каждый вопрос Хидэёри отвечали разные самураи, и Тятя постепенно узнавала, как много воинов покончили с собой, сколько героев пали в бою. Затем разговоры смолкли. Ооно и ещё несколько воинов, не в силах усидеть на месте, всё время выходили из убежища и возвращались.

Вернувшись в очередной раз, Ооно сел рядом с Сэн-химэ, совсем близко, почти касаясь её плечом, и что-то зашептал ей на ухо. Тятя вздрогнула. О чём это князь толкует? Она уже давно заметила, что Ооно ведёт себя не так, как остальные воины, оказавшиеся в укрытии: он единственный из всех ещё не отрёкся от надежды спасти своего господина. Быть может, Ооно пытается избавить дом Тоётоми от неизбежной гибели, обменяв жизнь Хидэёри на жизнь Сэн-химэ, дочери Хидэтады Токугавы? Но что бы он ни замыслил — слишком поздно. Даже если ему удастся вывести Сэн-химэ из горящего замка — что с того? В сердце дамы Ёдо, которая весь этот день не находила себе покоя и думала лишь об одном — о спасении сына, — возродилась ожесточённая гордость, затеплилось вновь чувство собственного достоинства. Для них с Хидэёри пробил час, настало время встретить смерть. Впервые решение умереть она приняла окончательно и бесповоротно. Склониться перед Иэясу, этим негодяем и разбойником, умолять его о пощаде, отсрочить свою гибель или же добровольно выбрать смерть? Тут не о чем размышлять! Отныне она будет защищать не жизнь, а честь Тоётоми!

Тятя нащупала в потёмках длинный рукав кимоно Сэн-химэ, подтянула его к себе и намертво пригвоздила к полу коленями.

— Ну же, госпожа, идёмте…

Ооно говорил очень тихо, но Тятя, отчаянно напрягавшая слух, различила его слова. Сэн-химэ пошевелилась, хотела было встать и не смогла — свекровь всей своей тяжестью навалилась на рукав её кимоно.

Несколько мгновений безмолвной борьбы — и из уст юной красавицы вырвался глухой стон, который услышала только свекровь. Тятя возликовала. Теперь Сэн-химэ умрёт вместе со всеми! Иэясу, настало время платить за злодеяния! Твоя родная внучка разделит судьбу дома Тоётоми!

Вдруг тишину разорвал зычный голос Ооно:

— Пожар!

Все вскочили, в башне началась паника, Тятя, как и остальные, в миг оказалась на ногах.

— Ложная тревога! Успокойтесь! — через пару мгновений призвал всех к порядку Ооно.

Люди опять расселись по местам, и Тятя обнаружила, что Сэн-химэ нет рядом — исчезла в суматохе.

— Ооно! — взревела Тятя, но ответа не последовало — князя и след простыл.

Когда он снова появился, Тятя сделала ему знак приблизиться и сурово спросила: