Хранить вечно

Саксум огляделся. Всё было кончено.

В это время за дверью зашаркали шаги и знакомый дребезжащий голос вкрадчиво произнёс:

– Барух, уже всё?.. – в комнату, держа перед собой зажжённую лампадку и загораживаясь рукой от её света, осторожно заглянул хозяин трактира. – Уже всё, Барух?.. Барух!..

Саксум, не говоря ни слова, протянул руку, ухватил старика за бороду и, резко дёрнув на себя, воткнул ему меч в солнечное сплетение. Светильник с глухим стуком упал на пол и потух. Следом мягко повалилось тело трактирщика.

Саксум вытер лезвие о край одежды убитого и, повернувшись, перешагивая через трупы и стараясь не наступать в чёрные лужи, подошёл к Хавиве. Та сидела на полу, обхватив руками живот, и полными ужаса глазами смотрела на мужа.

– Ты в порядке? – спросил Саксум, присаживаясь рядом с ней на корточки. – Тебя не задели?..

Хавива отрицательно покачала головой; лицо её – неподвижной маской – белело в густых сумерках.

– Ну вот и славно, – выдохнул Саксум. – Я так за тебя испугался!.. Давай вставай. Надо срочно уходить отсюда…

Он помог жене подняться.

– Надо уходить, – повторил он, убирая с лица Хавивы растрепавшиеся волосы. – Кто его знает, сколько их тут всего. Сволочей этих…

Их нагнали часа через два.

Саксум ещё за несколько стадиев заметил погоню – четверых всадников, пылящих на рысях по узкому просёлку, идущему по заросшей густым кустарником пустоши.

– С дороги! – скомандовал он Хавиве, заворачивая ослов. – Уходим в кусты!..

Однако уйти не получилось – осёл Саксума заартачился и ни в какую не захотел покидать ровную мягкую дорогу и лезть куда-то, в колючий непролазный кустарник. Всадники быстро приближались.

– Стань сзади! – резко сказал Саксум жене, поворачиваясь навстречу грабителям и обнажая меч. – Четверо… Может, и отобьёмся.

Но это оказались не грабители. Глухо стуча копытами и поднимая целые тучи пыли, налетела четвёрка легионеров: на одинаковых гнедых лошадях, в плащах цвета запёкшейся крови, с оскалившейся волчицей на притороченных к сёдлам, красных шестигранных щитах. Дунул горячий ветер, ударил в нос резкий запах конского пота, нависли над головой страшные зазубренные наконечники тяжёлых трагул.

– Брось меч! – грозно крикнул по-арамейски легионер в шлеме, увенчанном страусиным пером, сдерживая норовящую подняться на дыбы лошадь. – Брось меч и встань на колени!.. – и, переходя на романский, заученно отчеканил: – Именем императора Тиберия Юлия Кесаря Августа! На основании закона Великой Романской Империи! Вы арестованы!..

2

– Имя?

– Шимон бар-Йона.

– Откуда родом?

– Ха-Галиль.

– Точнее.

– Бейт-Цайда. Это деревушка такая, неподалёку от Кфар-Нахума.

– Что за женщину взяли вместе с тобой?

– Это моя жена, Хавива. Она беременна, и я бы хотел попросить…

– Заткнись! И отвечай на вопросы…

Дознаватель, облокотясь на тяжёлый массивный стол, сколоченный из неструганных досок и, казалось, более подходивший для разделывания мяса, нежели для отправления каких-либо канцелярских нужд, брезгливо глядел на Саксума из-под тяжёлых, набрякших век. Был он, судя по маленьким рукам, невелик ростом, но лицо имел широкое, одутловатое, с многочисленными складками и большими отвисшими брылями.

В маленькой квадратной комнатке – фактически каменном мешке – было сумрачно и холодно. В небольшое зарешёченное окно под самым потолком с трудом просачивался скудный серенький свет – день на улице стоял пасмурный. Справа от Саксума, в углу, скорчившись на табурете и чиркая пером по папирусу протокола допроса, трудился в поте лица писарь. В поте лица в прямом смысле – писарь был явно болен: бледное, даже какое-то голубоватое лицо его искрилось нездоровой испариной, он кутался в шерстяное верблюжье одеяло и время от времени разражался сухим лающим кашлем, прижимая слабый кулак к впалой груди и болезненно кривя тонкие синюшные губы. За спиной у Саксума переминался с ноги на ногу и то и дело шумно вздыхал дежурный легионер. От него на всю комнату разило чесноком и кислой винной отрыжкой.

– Как ты оказался на постоялом дворе?

– Мы с женой направлялись из Кесарии в Ципори. В этом трактире остановились на ночь. В Ципори у Хавивы живёт мать. Мы хотели…

– Заткнись! Меня совершенно не интересует, кто где живёт и чего вы там хотели. Меня интересует – за что ты убил этих людей на постоялом дворе?

Саксум повёл плечом.

– Это были грабители. Они напали на нас. Хотели убить… У них были ножи.

– Допустим… А за что ты зарезал трактирщика? Он что, тоже хотел тебя убить?

– Он был с ними заодно. Я думаю, он – наводчик. Я думаю, мы с женой не первые, на кого на этом постоялом дворе или в его окрестностях совершено нападение… Скажи, а много, вообще, убитых на этой дороге? За последние несколько недель были заявления о людях, пропавших в этом районе? Особенно, понимаешь, о богатых людях, о людях при деньгах?

– Да что ж ты такой болтливый! Оппий!

За спиной у Саксума что-то шаркнуло, и тотчас голова его чуть не отлетела от тяжёлой звонкой оплеухи. Он едва устоял на ногах. Саксум помотал головой, приходя в себя, и медленно обернулся. Стражник стоял за его спиной и равнодушно смотрел на него, склонив голову набок и медленно перекатывая во рту какую-то жвачку. Саксум осторожно потрогал звенящее ухо – ухо горело.

– Я не советую тебе больше так делать, солдат, – перейдя на романский, тихо, но отчётливо произнёс Саксум, глядя прямо в глаза легионера.

Тот перестал жевать и в изумлении уставился на арестанта. Был он ростом не ниже Саксума, но несколько рыхл телом и полноват. Видимо, что-то насторожило его в лице отставного прима, поскольку он опустил уже занесённую для повторного удара руку и, что-то неразборчиво пробормотав себе под нос, попятился к двери.

– Что?! Что ты сказал?! Что он сказал, Оппий?! – дознаватель даже привстал за своим столом. – Ты что, говоришь по-романски? – тоже переходя на имперский язык, спросил он.

– Говорю, – подтвердил Саксум. – И я сказал ему, чтобы он не смел ко мне прикасаться. Я – отставной прим-декурион. Я – такой же легионер, как и вы, и я не позволю…

– Да мне насрать, кто ты такой! – оборвал его дознаватель, он уже опять сидел, с непередаваемой брезгливостью глядя на арестанта. – Для меня ты – преступник. И я буду поступать с тобой, как с преступником. То есть, как с куском дерьма. Я сейчас прикажу приковать тебя, – он кивнул на тяжёлое бронзовое кольцо, вмурованное в стену, – и буду бить кнутом до тех пор, пока ты не скажешь мне всё, что меня интересует. Ты меня понял?!